Силовая экономика и смена мирового гегемона
Александр Агеев
Постановка проблемы
Вопрос о том, как долго продлится нынешняя международная напряженность и экономический кризис, получает сегодня широкий разброс ответов: от года-двух до бесконечности. К первому склонны политики и чиновники, ко второму – философы. Ошибаются и те, и другие.
Есть довольно четкая мера, которой можно измерять цикл эпох, – жизнь поколения людей. Это 25–30 лет. Характерно, что 30-летний интервал представляет собой и вполне реалистичный горизонт долгосрочного проектирования для глобальных систем. Именно на такой «срок годности» разрабатывались проекты послевоенного мирового экономического устройства в 1943–1945 гг. как в США, так и в СССР. Бреттон-Вудской конструкции хватило как раз на этот срок, как и последовавшей за нею валютной системе.
Продление действия устаревшей системы возможно за счет внешней подпитки. Коллапс СССР и последовавшие за ним, а также за терактом 9/11 события на Ближнем и Среднем Востоке подпитали материальными и организационными ресурсами американское доминирование в мировой экономике, по крайней мере, на одно–два десятилетия. Однако с манифестированием глобального экономического кризиса в 2008 году картина событий, по сути своей, стала все больше напоминать «Великую депрессию» и начавшееся в ее временных рамках разрастание очагов военных конфликтов, сложившихся, в конце концов, в тотальность Второй мировой войны. В 1930-е годы окончательно распались институты поддержания международной безопасности, международная торговля и мировая валютная система, серьезно подорванные Первой мировой войной. Новая мировая война стала не только кровавым способом разрешения связавшихся в гордиев узел противоречий, но и условием формирования нового мирового порядка.
Во всех этих перипетиях России суждено было сыграть исключительную роль. В замыслах сил, устремившихся к мировому господству, ей отводилась роль жертвы. Масштаб жертвоприношения России в ХХ веке не знает себе равных. Жертвы были безапелляционно востребованы «горячими» и «холодными» войнами, революциями, каскадом социальных экспериментов, в которые оказалась вовлечена Россия. Однако в логике иных сил и энергий России предстояло сыграть роль фундаментального препятствия утверждению любого мирового гегемона, удержать весь мир от безусловного и потому беспощадного господства такого гегемона. Нет ни одной страны в мире, которая могла бы вынести такую судьбу. Сам по себе факт выживания России, устойчивого сохранения сложившегося на евразийских просторах социального организма при всех пережитых им стрессах и вопреки всем потерям представляет собой несомненное чудо.
В настоящее время не только безопасность, но и сама жизнеспособность России снова поставлена под удар. Речь идет не только об экономических санкциях, сворачивании контактов по всем линиям с западными странами, активной информационной агрессии, но и о втягивании ее в состояние новой «холодной войны» с множеством локальных «горячих» конфликтов и активизацией гонки вооружений и технологий, все более рискованной демонстрацией силы.
Складывается тревожная перспектива «расширенного суицида», когда некоторые субъекты склоняются к самоубийственным стратегиям, не оставляя и другим иного выбора. И снова возникает вопрос о том, есть ли в мире сила, способная предложить и отстоять альтернативу сползанию мира в гибельную пропасть? Готова ли к этому Россия? Есть ли другие субъекты, способные взять на себя такую ношу? Или же мир безвыборно стоит на пороге возникновения новой «холодной войны», с высокой вероятностью грозящей закончиться Третьей мировой бойней?
Подобное же роковое стечение обстоятельств складывалось и накануне Великой Отечественной войны. В 1939 году на XVIII съезде ВКП(б) Сталин заявил, что уже идет «новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории от Шанхая до Гибралтара и захватившая более 500 миллионов населения. Насильственно перекраивается карта Европы, Африки, Азии. Потрясена в корне вся система послевоенного так называемого мирного режима… экономический кризис… приводит к дальнейшему обострению империалистической борьбы. Речь идет уже не о конкуренции на рынках, не о торговой войне, не о демпинге. Эти средства борьбы давно уже признаны недостаточными. Речь идет теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий…»[2].
Не только сегодня, но и в то время, причем не только среди делегатов и гостей большевистского съезда эти тезисы обладали мощной объяснительной силой[3]. У нас, однако, есть одно преимущество в осмыслении проблемы – историческая дистанция, сама по себе, если и не развязывающая узел причин, туго сплетающий в неразличимое целое важное и второстепенное, случайное и необходимое, личное и надличностное, конъюнктурное и «вековые устремления», то проливающая свет на спектр причин и на подлинные мотивы. У нас есть возможность последовать Б. Лиддел Гарту, заметившему, что, «прежде чем рассматривать причины возникновения войны, уместно суммировать ее последствия. Понимание результатов войны поможет более реалистично изучить вопрос о причинах ее возникновения. На Нюрнбергском процессе достаточно было утверждать, что виновник развязывания войны и всех ее последствий – гитлеровская агрессия. Однако это слишком простое и поверхностное объяснение»[4]. Повторяемость войн: сначала двух мировых, затем «холодной», теперь признаков новой «холодной войны» – указывает на наличие некоторого устойчивого механизма, с определенной периодичностью вводящего человечество в состояние военного конфликта.
Сегодня, оглядываясь на непосредственные исходы и долгосрочные последствия Второй мировой войны, у нас есть возможность яснее увидеть не только фундаментальные экономические пружины той войны, сжимавшиеся все сильнее, по крайней мере, в течение нескольких предшествовавших ей десятилетий, но и причины современной мировой напряженности. Когда пружины распрямились, дав импульс выходу колоссальных энергий «военных людей и военных машин», началось нескончаемое жертвоприношение. Его страшный масштаб требует дать ответ хотя бы поэту, который не знал «кому и зачем это нужно». Риск нового колоссального жертвоприношения – быстро складывающаяся реальность уже в наши дни.
Война, игра и экономика
Фундаментальный физический признак наличия или отсутствия войны – ослабление, подрыв или утрата тех или иных связей и компонентов потенциала жизнеспособности государства. Источники и каналы энергоснабжения относятся как к наиболее существенным компонентам общего потенциала жизнеспособности стран и государств, так и к аспектам их уязвимости.
То, что характеризует компоненты потенциала, является ресурсом. Факторы производства и обращения, необходимые для создания и реализации товаров и услуг, а также результат накопления и производства образуют капитал, который способен преобразовываться в различные формы[5]. Сегодня принято выделять капитал финансовый, производственный, человеческий, организационный и природный[6]. В энергетическом и минерально-сырьевом секторе все эти пять видов капитала представлены наиболее полно.
Как и у всякой системы, у экономики есть институциональная структура, размерность, субъекты и объекты деятельности. Субъекты вступают во взаимодействие, которое может опираться как на сотрудничество, так и на конкуренцию. Взаимодействие может опираться на начала стихийности («невидимая рука») и/или плановости («видимая рука», «преднамеренные действия»). Плодотворность попыток человека сконструировать некий целевой экономический порядок, в силу заведомой неполноты знания о способе его функционирования, остается фундаментальным теоретическим вызовом[7], независимо от того, подвергается ли сознательному проектированию глобальное или локальное сообщество.
Война в этом контексте является следствием силовой, насильственной стратегии формирования культурного порядка, заданного целями инициатора. Цели инициатора существенно зависят от его мировоззрения и его жизненно важных интересов.
В терминах теории игр речь идет о принятии и реализации решений в конфликтных ситуациях, в которых участвуют различные стороны (игроки) с несовпадающими интересами (множество игроков, семейство стратегий и семейство функций выигрыша). При этом игроки применяют свои стратегии неоднократно, имеют неполную и несовершенную информированность о текущей позиции, различное представление о приемлемости и устойчивости итоговых и промежуточных позиций, которые отличаются высокой неопределенностью[8]. Именно инструментарий теории игр приблизил экономическую, как и военную, науку к идеалу уместности – адекватному отражению реальности. Джон Нэш подчеркивал: «Излишне предполагать, что игроки имеют полное представление о структуре игры в целом или обладают способностью и склонностью к сложным процессам умозаключений» [9].
Участники игр, в том числе войн, как их инициирующие, так и в них вовлеченные помимо своей воли, стремятся к достижению некоторых выигрышей (выгод).
Выигрыши в войнах уместно разделить на выгоды первого (непосредственные выигрыши) и второго (опосредованные, отдаленные выигрыши) порядков. Выгоды первого порядка эмпирически сводятся к уничтожению вооруженной силы противника, захвату военных трофеев (техники, имущества, пленных, патентов, запасов имущества и полезных ископаемых), устранению противников и конкурентов на тех или иных рынках, репарациям и контрибуциям, территориальным и, соответственно, демографическим и экономическим приобретениям, контролю линий и узлов коммуникаций.
Выгоды второго порядка включают расширение сфер влияния, повышение геополитического статуса, подконтрольное создание или благоприятное изменение институтов международных отношений и регуляторов мировой торговли и валютно-финансовых отношений. Эти выигрыши имеют отдаленный эффект и труднее исчислимы, в отличие от непосредственных выгод.
Особый род выгод связан с захватом или установлением контроля над таким специфическим объектом, как сокровища, материальные и нематериальные.
Признаки поражения в любой войне сводятся к разоружению и отказу от борьбы с противником; смене политического режима и явному или скрытому контролю над выполнением правительственных функций и расстановкой кадров; утрате территорий; открытии границ для капитала страны-победителя; выплате репараций в разных формах вывода финансового и материального капитала вовне в пользу победителя, целенаправленной обработке общественного сознания в пользу нового курса; новым внешнеполитическим ориентирам.
Выгоды и первого, и второго порядка, имея множество сопутствующих военно-стратегических, политических и идеологических эффектов, являются в своей основе выгодами экономическими, непосредственно восполняющими или увеличивающими финансовый, технологический, производственный потенциал и уровень потребления у победителя.
Осознание преимущественно экономической природы войн индустриальной эпохи пришло еще в начале ХХ века. «Положение в Европе в 1939 году придавало новый оттенок, новый смысл широко известному высказыванию Клемансо: «Война – дело слишком серьезное, чтобы его доверять военным… Способность вести войны перешла из сферы военной в сферу экономическую…»[10].
Ретроспективно подготовка военных стратегий и собственно боевые действия в мировых «горячих» и «холодных» войнах ХХ века разворачивались вокруг трех узлов экономических интересов: 1) доступ к рынкам сбыта и источникам поставок энергетических и минерально-сырьевых ресурсов, продовольствия и технологий; 2) контроль транспортных (коммуникационных) артерий, обеспечивающих в первую очередь доставку энергоносителей; 3) контроль над существующими или создание новых институтов регулирования международных отношений и мировых потоков товаров, услуг, технологий, рабочей силы и капитала (хозяйственного обмена).
Однако экономика представляет собой не только потоки преобразования ресурсов по фазам воспроизводственного процесса, но и, прежде всего, человеческую деятельность. В этом контексте поиск экономической причинности войны сводится к тому, чтобы сформировать понимание значимости (масштаба) «проектов» участников войны, их мотивов, действий и результатов. Было бы сильным упрощением сводить круг участников войны только к государствам, объявившим надлежащим дипломатическим образом свое участие в ней, хотя этот акт, безусловно, является принципиальным моментом. Векторы мотиваций различных заинтересованных групп внутри государства – участника войны, уровень консолидированности их усилий в противостоянии противнику, деловые взаимосвязи с резидентами других государств, в том числе тех, кому формально объявлена война, могут быть весьма неоднозначны. Достаточно напомнить о наличии жесткой политической борьбы между «партией войны» и «партией мира» во Франции, Великобритании и США; непростую конфигурацию интересов внутри Италии, Японии, Германии или Испании; разнообразные «пятые колонны» внутри государств; торговлю и движение капитала между воюющими сторонами не только накануне или после, но и в ходе войны.
Реальный ландшафт властных возможностей в мире может существенно не совпадать с общепринятыми представлениями и кодифицируемым правом.
В конечном счете, причины, интересы, мотивы, взаимодействие причин и людей, их устремления и ожидания, подвиги и ошибки, логика, смысл и бессмыслица событий сплетаются в запутанный клубок. Но за каждым из мотивов, как правило, ощущается тот или иной энергоноситель – нефть, уголь, газ или уран. Индикаторы спроса и предложения, цен и курсов фиксируют равнодействующую человеческих расчетов и страстей. Можно сказать, что и вполне игровых стратегий, если помнить, до какой степени безумия могут дойти игроки с маниакальной тягой к «срыванию куша».
Понятие «войны» с учетом опыта ХХ века нуждается в качественном расширении толкования. Военный конфликт как способ разрешения финансово-экономических кризисов и связанных с ними переходов на новые технологические платформы – самостоятельная экономико-политическая категория, особый вид реализации экономических интересов, компонент экономико-политической культуры и целая школа мировоззрения ключевых игроков мировой экономики. Она включает силовые и иные действия со стороны организованных структур отдельных государств и их союзов, транснациональных корпораций и отдельных олигархов (с частными армиями в форме частных военных компаний (ЧВК)[11]. Речь при этом не идет лишь об актуальных новеллах. Весьма неоднозначные отношения, например, связывали британское государство и Ост-Индскую компанию[12].
Военный конфликт индустриальной эпохи есть более или менее брутальная (кровавая) форма экономической по своей сути борьбы. Эта борьба ведется за достижение выгод первого и второго порядка. Главная – наиболее жесткая – борьба идет за инструменты глобального регулирования экономической активности между государственными и надгосударственными структурами, хотя и опирающимися на конкретные страны. В своей предельной формулировке это борьба за мировое господство, за власть над поведением всего человечества, его ценностями и смыслом существования. В прагматическом плане военный конфликт мирового масштаба, охватывающий все великие державы, решает проблемы завоевания, удержания контроля и стимулирования роста вполне конкретных зон экономической активности для концентрации стратегических товарных и финансовых ресурсов[13].
Выгоды первого порядка: доступ к рынкам сбыта, источникам энергоресурсов, сырья и продовольствия, контроль над коммуникациями – были и остаются важнейшими объектами экономических интересов государственных и негосударственных субъектов современного мира.
Однако уже после Второй мировой войны, когда была создана новая валютно-финансовая мировая система, значение выгод второго порядка: влияния на ключевые наднациональные институты регулирования спектра факторов экономического развития и контроля над ними – выросло беспрецедентно, став главным «призом» в глобальном соперничестве за лидерство и связанные с ним экономические преимущества[14].
По существу, именно США в ходе войн ХХ века стали главным их бенефициаром. А главное, США каждый раз получали решение своей фундаментальной экономической проблемы – балансирование реального и фиктивного секторов экономики за счет сжигания необеспеченных долговых обязательств. Сначала (после Первой мировой войны) это обеспечивало для США выход на роль лидера мировой экономики, а затем формирование сверхпотребляющего – по отношению к остальному миру – общества. Долгосрочное удержание такого состояния требует глобального контроля над поставками стратегических ресурсов, рынками сбыта и ключевыми коммуникациями. Главными инструментами такого контроля выступают глобальная долларовая система и многофункциональная силовая инфраструктура США.
Борьба за рынки сырья и коммуникаций: опыт ХХ века
Созданная в каскаде промышленных революций XIX и ХХ веков экономика ведущих стран мира нуждалась в источниках энергии, сырья и рынках сбыта, кредитной инфраструктуре и развитии международной торговли. К началу ХХ века Великобританию, признанного гегемона мировой экономики и финансов, быстро догоняли США и Германия. Перспектива силового разрешения противоречий европейского устройства влияла на характер экономического подъема. Как описал это Б.Л. Гарт, «для ведения войны необходимо было около 20 основных продуктов. Уголь – для общего производства. Нефть – для транспорта. Хлопок – для производства взрывчатых веществ. Шерсть. Железо…»[15]. Без упомянутых 20 основных продуктов не могла быть создана военная промышленность в принципе. Но главное, она была бы невозможна и без импорта дефицитных или отсутствующих продуктов.
Ни одна великая держава не имела полноценного самообеспечения по стратегическим продуктам. Англия была обеспечена полностью только углем, ставшим, между прочим, и основой снабжения ее флота и баз, раскинувшихся по всему миру. Но существовал серьезный дефицит нефтепродуктов.
СССР, при всем известном естественном богатстве, отнюдь не был самодостаточен[16]. Страны «оси» – Италия и Япония – импортировали почти все.
В несравненно лучшем положении находились США, добывая две трети нефти в мире и производя около половины мирового объема хлопка и меди.
Нападение Германии на СССР в 1941 году во многом, если даже не в основном, было продиктовано невозможностью ее дальнейшей экономической экспансии на принципах сырьевой самодостаточности. Потребность в устойчивой сырьевой базе не ограничивалась только нефтью Румынии, Австрии и Чехословакии или углем Силезии. Синтетические заменители покрыли лишь треть потребности в нефтепродуктах. Для удовлетворения своих нужд в мирное время Германия импортировала 5 млн тонн нефти из Венесуэлы, Мексики, Голландской Индии, США, Россия и Румынии. В военное время почти все поставщики выпадали. Нужды военного времени составляли порядка 12 млн тонн. Только захват румынских нефтяных скважин, производивших 7 млн тон в год, мог покрыть этот дефицит[17]. Добровольно Румыния не готова была бы так переориентировать поставки нефти в пользу Германии. Кроме того, Гитлер был одержим ощущением угрозы советского захвата Плоешти[18].
Неустойчивость ресурсной базы экономического подъема Германии требовала доступа к бакинской и грозненской нефти, углю Донбасса, урану, марганцу, ртути и железной руде Днепропетровско-Криворожского бассейна, черноземам Украины, рабской рабочей силе, удобным для расселения ландшафтам и сакральным объектам в Крыму, Поволжье и на Кавказе. Эти экономические в основе своей аргументы предопределяли военные планы Третьего Рейха. Они были тщательно увязаны с заявками промышленности, деловых кругов, силовых корпораций на конкретные предприятия, месторождения, объекты. Установление оккупационного режима происходило под контролем военно-экономических штабов, развернутых во всей военной структуре Германии.
За разными формами расширения сферы влияния Третьего Рейха (аншлюс, оккупация, принуждение к союзу) просматривается сугубо экономическая логика – формирование необходимого спектра ресурсных запасов и поставок для экономической и военно-промышленной мощи, осуществления амбициозных доктринальных, технических и геополитических программ[19].
Объем награбленных запасов металлов, моторного топлива и других ресурсов в оккупированных странах в два раза превышал объемы годового дохода самой Германии. Нефтяной потенциал Германии за 4 года после аншлюса Австрии увеличился более чем в 20 раз. Доля контрибуций с оккупированных стран в госбюджете Германии в 1940–1944 годах непрерывно росла: с 11,4% до 26,4%[20]. Помимо энергоресурсов и минералов, стратегическое значение имело продовольствие. В «зеленой папке» Геринга – директивах по руководству экономикой в июне 1941 года указывалось: «Использование подлежащих оккупации районов должно проводиться в первую очередь в области продовольственного и нефтяного хозяйства. Получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти – такова главная экономическая цель компании… Все нужные нам сырьевые товары, полуфабрикаты и готовую продукцию следует изымать из торговли путем приказов, реквизиций и конфискаций…»[21].
Очевидно, что обеспечивать такие объемы поставок на сугубо коммерческой основе с независимыми государствами было бы нереально. Тем более что система мировой торговли и платежей находилась в расстроенном состоянии.
К моменту нападения Германия превосходила СССР по выплавке стали в 3 раза, добыче угля – в 5 раз, выработке электроэнергии – в 2,3 раза. Всего же страны «оси» контролировали на 1941 год треть ресурсов и населения земли[22]. Цель – установление мирового господства – на этом фоне отнюдь не казалась эфемерной.
Второй экономический узел мирового противостояния – борьба за контроль над доступом к важнейшим ресурсам. В некотором смысле контроль над транспортными артериями является самоцелью глобальных стратегий. Выстраивание и функционирование основных мировых стратегических магистралей, которое приходится на конец XIX и весь ХХ век, сопровождалось нарастанием конфликтности между ключевыми стратегическими игроками. Контроль над коммуникациями с сопутствующим извлечением транзитной ренты мотивировал стороны едва ли не во всех военных конфликтах в истории человечества. Достаточно небольшое количество «хабов» и связей между ними формировало и удерживает сегодня глобальную транспортно-коммуникационную сеть[23].
Контроль над коммуникациями определял столкновение интересов всех империй, доводя их часто до вооруженного конфликта. В XIX веке «владычицей морей» стала Великобритания. Ее военно-морской флот превосходил мощь (тоннаж) всех других держав вплоть до 1920-х годов. Вызов, брошенный ей в начале ХХ века Германией, начавшей стремительно строить свои военно-морские силы, послужил важнейшим детонатором Первой мировой. Дело было не только в балансе военной мощи, но и в том, что раскинувшаяся по всему миру британская сеть служила и ее энергетической базой, опиравшейся на уголь.
Однако причины войн не исчерпываются проблемами доступа к ресурсам, рынкам и транспортным артериям. В конце концов, сами по себе эти сюжеты не предполагают с неизбежностью именно военного решения.
Смена валютно-финансового и технологического гегемона
Вокруг валюты, которая эмитируется самой мощной экономической державой, формируется вся подчиненная ей структура мировой монетарной системы. В XIX веке такой стала система, основанная на «золотом стандарте» и «жестком курсе валют», а главное, на британском технологическом и экономическом превосходстве и – соответственно – фунте стерлингов. Душевой ВВП в Британии в 1820 году превышал 2000 долларов (в пересчете на 1990 год), заметно опережая и прежнего мирового лидера – Нидерланды, и будущего – США.
В 1913 году Британия по душевому ВВП уже уступала США. В 1950 году отрыв США стал намного существеннее, отразив новый статус доллара, ставшего мировой и резервной валютой. Именно этот долгосрочный сдвиг экономической и валютной гегемонии лежал в основе растущих экономических противоречий ХХ века. Как в 2000 году подчеркнул Р. Манделл, нобелевский лауреат по экономике, «большинство политических изменений, имевших место в ХХ веке, были порождены мало осмысленными пока что пертурбациями международной валютной системы, которые, в свою очередь, явились следствием подъема США и просчетов их финансового рычага – Федеральной резервной системы»[24]. Как станет ясно позже, многие «просчеты ФРС» не являлись ошибкой – они успешно выполняли вполне целенаправленные задачи. «Неудачное стечение обстоятельств заключалось в том, что наименее опытный из основных центральных банков – новый член блока – обладал необычайной властью формировать или ломать систему по собственному усмотрению…»: ФРС была «целиком и полностью виновна в возникновении нестабильности в критические и переломные периоды»[25].
Проблемы ясно в то время осознавали очень немногие западные экономисты, не говоря о политиках. Но должен будет пройти век и обрисоваться все его долгосрочные сдвиги, чтобы сделать такой вывод: «Если бы цена золота возросла в конце 1920-х годов или если бы ведущие центральные банки проводили стабилизацию цен вместо того, чтобы демонстрировать свою приверженность золотому стандарту, думается, нам удалось бы избежать Великой депрессии, нацистской революции и Второй мировой войны»[26].
В промежутке между 1913 и 1950 годами произошло две мировых войны. За этот период изменились движущие технологические силы экономического роста. Уголь начал вытесняться нефтью как основным источником энергии, быстро изменялись технологии в металлургии и химической промышленности, началась эпоха двигателя внутреннего сгорания.
В условиях расстройства мировой валютной и торговой системы возникла и германская модель выхода из кризиса, и «Новый курс Рузвельта», радикально отошедшие от либеральных практик хозяйствования и резко расширившие масштаб государственного вмешательства в экономику.
Прежний валютно-финансовый лидер после Первой мировой войны так и не смог восстановить свой авторитет. Начавшаяся Вторая мировая война потребовала от Великобритании нового напряжения всех ресурсов, продажи значительной части зарубежных активов, материальной, военной и финансовой помощи от США, Канады, Индии и Австралии. Но свою лидерскую ношу не могла уже нести не только Великобритания – теперь вызов были готовы бросить новый гегемон и те страны, которые чувствовали американскую поддержку своего стремления к независимости.
Рузвельт при заключении Атлантической хартии ясно дал понять Черчиллю, что деспотическая система, основанная на изъятии из колоний огромного количества сырья без всякой компенсации и множестве искусственных барьеров и преференций, не отвечает «методам ХХ века»[27].
Уже в 1941 году Великобритания уступила США стратегический контроль над Саудовской Аравией. В 1947 году Индия обрела независимость, в 1948-м Британия ушла из Бирмы и Шри Ланки, затем из африканских колоний, наконец, в 1956-м вывода английских войск из зоны Суэцкого канала потребовали США.
Так завершился процесс смены мирового экономического гегемона.
