Формально — с Исаакиевским собором все просто. И все в рамках не только нынешнего сегодняшнего законодательства — но и в рамках революционного Ленинского.
Отдав собор церкви, Полтавченко формально поступил почти в полном соответствии со вполне атеистическим ленинским Декретом об отделении церкви от государства от 23 января 1918 года:
«13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ».
Так что формально — все правильно. Все даже по-ленински. Ровно также правильно — как правильно иметь и пользоваться правом на развод. Правом на аборт. Правом на отделение.
Просто всегда, кроме правильности формально-юридической — есть правильность политическая. И правильность моральная. И право на развод — не означает правильности подавать на развод после каждой ссоры. А право на самоопределение вплоть до отделения — не означает правильности разрушения многонациональной государственности.
А правом на аборт — РПЦ пользоваться не рекомендует.
Исаакиевский собор Санкт-Петербурга до революции никогда не принадлежал церкви. Более того, когда после своей постройки и освящения в 1858 году, церковь поставила вопрос о передаче собора ей, вето было наложено ректором Академии художеств Александром Резановым.
Обратим внимание, у православия — высший правовой статус: государственная религия. Ее официальный глава — император. А вопрос, передать церкви собор или не передать — в итоге решает ректор Академии художеств.
Те, кто сейчас оправдывают обоснованность согласия государства выполнить требования РПЦ и отдать ей собор, — утверждают, что до революции он не принадлежал церкви, потому что церковь была государственной. И было естественно, что государственное здание, функционально предназначенное для использования государственной церковью, — остается в руках государства.
И отсюда следует вывод, что раз церковь перестала быть государственной — то государство должно передать ей все свое имущество религиозного назначения.
Правда, с этой точки зрения, нынешнее российское государство должно было бы вернуть компартии все имущество, принадлежавшее КПСС (ее российским структурам) на август 1991 года. И не только: РПЦ же претендует не только на то, что ей принадлежало, но и на то, чем она пользовалась как государственная церковь. Тогда и компартии нужно отдавать все, чем она пользовалась, являясь по Конституции «руководящей и направляющей силой общества. Например, комплекс зданий на тарой площади — и Кремль.
Исторический факт — если на Пасху 1916 года в русской армии к причастию пришло более 90% личного состава, в апреле 1917, после отмены обязательности обряда — к причастию пришло 16%.
Это не в укор — это просто для иллюстрации того, что такое церковь и ее паства в условиях, когда их религия является официально государственной, и когда она этот статус утрачивает.
Утратив статус государственной, церковь не обрела прав на то имущества, которое ей полагалось по этому статусу. Потому что имущество ей давалось не как собственно религиозному объединению, а как государственному институту.
Попросив передать ей Исаакий, РПЦ попросила не вернуть свое — ей он никогда не принадлежал. Она попросила сделать ей подарок. И очень дорогой. Принадлежащий другому собственнику. Обладающий статусом памятника федерального значения и использующийся во вполне светских просветительских целях.
Еще раз, отдавая его, государство не переходит даже границ ленинского Декрета.
Просто здесь встает вопрос о политической целесообразности и о политических последствиях как для общества в целом, так и для РПЦ как таковой.
К религии и церкви в российском обществе отношение сложное. Не плохое и не хорошее — сложное.
Официально все время транслируются цифры о трех четвертях православных в населении страны. Верно это или неверно, и как понимают его те, кого к ним относят — вопрос отдельный.
По Левадовским данным 2016 года, лишь 6% считают, что церковь играет в их жизни важную роль, 28% — что довольно важную остальные так не считают. И лишь 16% хотели бы увеличения роли церкви в жизни российского общества.
31% полагают, что представители власти должны, в той или иной мере руководствоваться в своих действиях своими религиозными убеждениями — остальные этот подход не разделяют.
При этом нельзя отрицать, что с политической точки зрения РПЦ и занимает правильную, национально-государственную и социально-ориентированную позицию, и делает в этом отношении много полезного.
РПЦ сегодня безусловный союзник левых, национально-ориентированных и конструктивно-прогрессистских сил. Во многом это связано и с личной позицией Патриарха Кирилла. Его деятельность сегодня одобряет 71% граждан — то есть, кроме собственно верующих, огромное количество людей иной конфессиональной ориентации. И все же. Одновременно по февральским данным, Патриарху Кириллу сегодня доверяет лишь 4% граждан — в два с лишним раза меньше, чем лидеру коммунистов Геннадию Зюганову. При этом определяя место и роль церкви среди институтов современной России, граждане ставят ее на 15 место из 18, с 3.15 баллов по пятибалльной системе.
То есть сегодня РПЦ выдвигает социальные и патриотические установки, разделяемые подавляющим большинством страны, но доверие к Церкви как таковой — оказывается не слишком высоким. Люди ободряют то, что она делает — но самой ей доверяют со сдержанностью.
Отсюда один из сущностно значимых для церкви моментов — не наращивать опасения по отношению к себе. И не совершать действия, ведущие к расколу национально-патриотического большинства — и в принципе не создавать почву для новых расколов. Тем более, не создавать ситуацию, когда противники церкви из числа прозападных групп, могли бы своим оппонированием ей увлекать на свою сторону ту часть названного большинства, которое, будучи настроено патриотически, — одновременно скептически относится к такому союзнику, как РПЦ, — учитывая его неоднозначную историю.
И тем более, не делать этого, — учитывая специфику года столетия Революции.
Скажем честно, общая имущественная политика РПЦ, шаг за шагом отбирающая у государства те или иные памятники, здания и раритеты — вызывает пока не слишком явное, но постепенно нарастающее негативное отношение к этой сторону ее деятельности — и создает почву для обвинений в корыстности и стяжательстве.
Исаакиевский собор — один из общегосударственных раритетов и символов. Как построенный на народные и государственные деньги собор государственной религии — он не столько символ церкви, сколько символ народа, государственности и национального искусства.
Покушение РПЦ на обладание им — это покушение на государственно-национальное достояние, мало совместимое с нормами скромности и смирения, которые официально исповедует РПЦ. И если, исповедуя нормы смирения и скромности, она вытребует себе национальную святыню и символ — она сам дает основание усомниться в искренности своей официальной проповеди.
Если на то пошло — создает в обществе начала раскола, причем не просто по вопросу о данном здании — а по вопросу об отношении к религии вообще. То есть, если на то пошло — провоцирует разжигание религиозной розни.
И первое, чем обернулась данная имущественная претензия РПЦ — общественным напряжением в северной столице, и определенными ментальными трещинами среди тех, кто сегодня политически един по остальным вопросам.
РПЦ, правда, провозгласила позицию, согласно которой передача ей Исаакиевского собора — должна стать знаком общественного примирения в год Столетия Революции.
В чем должно состоять примирение? И кого с кем? Получается, что народ и государство, в знак примирения с церковью по случаю Столетию Революции, должны отдать ей то, что до Революции ей не принадлежало. И тогда — в чем предмет примирения…
Получается, что РПЦ, как бы берет у народа выкуп, за то, что она его простит. Или берет у государства выкуп, за то, что оно его простит…
Что-то похожее на торговлю индульгенциями. Только считалось, что именно православие этим раньше не грешило.
Или она, спустя сто лет, берет у страны плату за то, что помогла свергнуть самодержавие — потому что именно русская православная церковь в ходе Революции Февраля — благословила низложение монархии и передачу власти Временному Правительству. А по итогам Революции Октября — окончательно вернула себе Патриарший престол.
Если РПЦ хотела апеллировать к Революции — она должна была бы сказать другое. Вспомнить, что монархия — ей Исаакиевский собор ей отдать отказалась, а Ленин своим Декретом — определил его передачу церкви.
Тогда и формулировать нужно было бы иначе: что РПЦ ставит вопрос перед светской и республиканской властью о том, что спустя почти сто лет после Декрета, предполагавшего безвозмездную передачу ей имущества, необходимого для богослужения, она просит, все-таки, выполнить волю Владимира Ильича Ленина и ей это имущество передать…
И заодно — признать свою приверженность идеалам Октябрьской революции, а Владимира Ленина — канонизировать.
Но на это было бы интересно посмотреть…
Вот интересно: формально передача Исаакиевского собора не противоречит даже атеистическому ленинскому Декрету об отделении церкви от государства. А на практике — унижает церковь, ослабляет власть, раскалывает общество, оскорбляет миллионы людей, а РПЦ представляет, как жадного хищника, стремящегося отобрать у и так ограбленного народа остатки его наследственных драгоценностей…
А ведь так все восприниматься и будет. Оно того стоило: ради гордыни, жадности и тщеславия наполовину перечеркнуть четверть века завоевывавшееся уважение?
Так что лучше бы церковь в лице своего главы сказала что-нибудь нестяжательское, осудила жадность недостойных иерархов и отказалась от своих имущественных претензий со словами: как все люди дороги сердцу божьему и что церковь никогда не даст повода к расколу общества. А Собор — ниспослан Господом всему народу России, а не только уже уверовавшим.
Ибо назначение его — не сеять рознь, а утверждать мир, не лелеять избранных — а собирать в единый дом и еще неуверовавших.
Вот стал бы Христос требовать себе Исаакий?
Скорее, он бы в этой ситуации еще какой-нибудь храм отдал под музей.
И сказал пастве: возлюбите меня не под мраморными сводами — а под небесными.
