— Сейчас немало разговоров ведется о противоречивом развороте Молдовы в сторону России. Говорим «противоречивом» в связи с ориентированностью республики на Евросоюз, от которой категорически не намерена отрекаться правящая власть, и в связи с очень активными действиями избранного президента Игоря Додона по сближению с Москвой, оказавшей ему поддержку на выборах. Он пытается документально оформить отношения с ЕАЭС, хотя парламент и правительство могут пресечь его инициативы. Как Вы полагаете, насколько молдавский президент на самом деле заинтересован в смене курса? Какой исход возможен в действительности?
— Что касается Додона, мне кажется, его политическая позиция в отношении интеграции – абсолютно искренняя. Я вообще считаю, что в Молдове это поворот в сторону России с антироссийского вектора. Я слышал много критических замечаний относительно Молдовы, но, думаю, нет никаких оснований не пожимать протянутую Кишиневом руку. Наоборот! Полагаю, что процесс интеграции Молдовы в Евразийский союз будет продолжен, и это залог процветания и независимости суверенной Молдовы.
— Независимость и суверенитет – в контексте исторических факторов, в контексте сближения с Россией и ее главенствующей позиции и в СНГ, и в евразийской структуре? Едва ли это может быть расценено в качестве реалистичной доктринальной базы и стимула для членства в ЕАЭС. Найдутся, правда, и иные стимулы и аргументы…
— Я думаю, что Евразийское экономическое сообщество – это очень серьезная форма интеграции постсоветского пространства на очень правильных основах, которые укрепляют суверенитет, а не ослабляют его. Более того, – это единственный способ сохранить суверенитет! Что очень хорошо поняли раньше всех Казахстан (Назарбаев), Беларусь… И начинают понимать страны, которые вступают в Евразийский союз, и оказываются в результате наиболее сильными и независимыми, как это ни странно! Ведь чтобы сохранить суверенитет, нужна какая-то опора, и Россия эту опору предоставляет. А вот пользоваться уже могут все.
Многие хотят это преподнести как стремление России к управлению и доминации над странами постсоветского пространства. И неправильно. Потому что Россия имеет достаточно рычагов влияния и без Евразийского союза. Это на самом деле гораздо более серьезная вещь. Это создание самодостаточной экономической и геополитической зоны, являющейся единственным условием сохранения суверенитета всеми постсоветскими государствами. А мы видим, что бывает с теми постсоветскими странами, которые пытаются занять активную позицию без достаточной опоры.
— Говоря о евразийстве и постсоветских странах, никак нельзя отрешиться от крайне болезненных аспектов. Речь идет о зонах военных конфликтов, называемых замороженными. По четверти века и более ведутся переговоры, процессы урегулирования, выдвигаются концепты. И все, скажем, малорезультативно. Почему за столько лет нигде не достигли реального решения? Как Вы видите способы поиска решений?
— Есть некоторые конфликты, которые не могут быть решены без изменения довольно серьезного и глобального баланса сил. И Карабахский, и Приднестровский конфликт, то есть конфликты, которые возникли в эпоху ранней перестройки и в 90-е годы, – они, по сути, были взрывами, исходящими из разрушения государства. Где-то это прошло гладко, где-то – не гладко. Там, где прошло «не гладко», вся ситуация в рамках существующего баланса сил просто не может быть разрешена. О ряде конфликтов можно сказать: даже хорошо, что они такие, как есть. Нам вот кажется, трудно, мол, людям жить, тяжело все это выносить. Конечно, так оно и есть. Но какова альтернатива?
В Азербайджане мучаются над вопросом, что делать с Карабахом… Вот есть один сценарий, и наш министр иностранных дел Сергей Лавров тоже его поддерживает. Собственно, он его и продвигает. Речь о возврате регионов, взятых армянами, но не в ответ на признание. Армяне хотят признания, а мы говорим – «в ответ на улучшение ситуации». Им этого недостаточно. В любом случае, какое-то решение того или иного существующего конфликта возможно только путем колоссального нанесения непоправимого ущерба одной из сторон. Понятно, что данные конфликты изначально сложились, когда одна из сторон или обе понесли непоправимый ущерб. Однако пересмотр наличествующих состояний нанесет еще больший ущерб.
Как, например, решать проблему со статусом Иерусалима? Ну, ее просто невозможно решить! С одной стороны, ни с одним условием не согласятся арабы, с другой – евреи. Так вот, если сегодня, на данный момент, сейчас там просто нет стрельбы, – это отличное решение. Я с сожалением об этом говорю, но то, что то же сейчас, имеется в Приднестровье и в Карабахе, – это самое лучшее, потому что ничего сделать нельзя. Никак невозможно «разрулить» ни то, ни другое без колоссальных жертв, без крови.
Если изменится общий баланс, если будет продвигаться многополярность и создадутся предпосылки нового баланса сил, в их рамках можно будет подумать о каком-то решении. При нынешнем же статус-кво и этих проблемах: счастье, что там не льется кровь! Потому что если попытаться мобилизоваться, решать их – что будет? … И плохо, что кровь льется в Донбассе.
— Проблему Донбасса напрямую ассоциируют с Россией. Как быть с ней?
— Донбасс – ситуация крайне болезненная, потому что в действительности это половинчатость русской весны. Я много близких людей там потерял, и мне очень сложно об этом говорить. Но мы не взяли Новороссию, мы не потеряли Новороссию. Мы не воздержались от действия, мы не завершили действие. Тем не менее, заплатили мы по полной – как будто завершили действие и взяли Новороссию. И осуществили все, что хотели. Представьте: вы смотрите только полфильма, но заплатили полную цену, а получили по роже и вас выгнали на помойку. И фильм продолжает идти, кто-то его смотрит. Ситуация крайне болезненная, патологическая с Донбассом.
— Как Вы полагаете: по какому пути пойдет развитие событий в Донбассе – по карабахскому, приднестровскому сценарию? Или, например, по крымскому?
— Это кровоточащая рана, которую вначале мы разогрели, способствовали ее созданию. Потом мы ее не излечили. Мы не довели до конца ничего. И теперь нам предложили эту же ситуацию – Донбасс – рассматривать так, как те первые конфликты – Карабахский, Приднестровский. Они более или менее умиротворены, они не требуют немедленного вмешательства. Донбасс требует. А его уже записали будто бы в решенную проблематику, хотя здесь не найдено решений.
Никакое половинчатое решение в данном случае невозможно в силу участия в этом русских со стороны Новороссии и территориальных границ. Поэтому это одна из самых, скажем так, по-настоящему кошмарных тем. Для любого русского человека она будет болезненной. Про Донбасс мы говорить просто не можем, поскольку сами в этом участвуем, теряем близких людей. И заплатив фактически по полной программе, получили избирательный ответ – когнитивный диссонанс какой-то наступил!
Опять половинчатость! Вроде полстакана: одни орут – вон сколько воды, другие – смотрите, сколько пустоты. И еще говорят, мол, это нормальная ситуация, обычно так по полстакана и наливают. Что-то в этом фундаментально не то, причем для обеих сторон, – в том смысле, когда говорится, что мы только с Крымом, а этим просто помогли. Украинцы в ответ говорят: «Ну не так же это! Вы их поддерживаете». То есть, мы вынуждены попросту говорить украинцам неправду. А у них есть даже определенная логика.
Они объявили нам войну – на самом-то деле, пытаются ее вести, а мы ее не признаем, не ведем. Вместе с тем, мы получаем реальный ущерб, реальные потери. Мы периодически грозимся, что признаем федерализм, то есть, Донбасс в составе Украины. Население этого категорически не хочет – оно не за этим страдало. Столько жертв! И все же, когда доходит до пика, и кажется, вот Россия предала Донбасс, вообще отказалась от него, – раз! – и мы будто выходим из некоего «процесса». И, например, не пускаем украинских пограничников на их территорию. Стало быть, никого мы не предаем, своей экономической поддержки не снимаем. Но всякий раз ситуация для нас болезненная.
Я уж не говорю об остальных, которые смотрят извне и вообще не понимают, как Россия себя ведет и что это такое. Наполовину размозжила голову и еще говорит о чем-то с этой полуразмозженной головой, вдруг предлагает ей полечиться или ругается. Но это отвратительно! Наше поведение – отвратительное. Начал убивать – убей, не хочешь убить – отойди. Зачем все просто поганить? Я говорю, глядя извне, но там, внутри, никто этого не понимает. У нас на эту тему запрещено говорить.
— Что значит «запрещено»? Прямая цензура?
— Мне запрещено появляться на некоторых каналах, на некоторых программах. Я и так-то немного сейчас появляюсь. Но здесь из-за того, что я отказываюсь прославлять этот гениально хитрый план, это уродство, воспевать его как великую мудрость всех времен и народов. Уродство и есть уродство! Причем, преступное, кровавое, нечестное уродство. Когда я это говорю, мне говорят, что я раскачиваю лодку. А я правду говорю и ничего не раскачиваю. Я всецело сторонник Путина, России, и в чем-то обратном меня сложно заподозрить. Но когда показывают лошадь и говорят «это кошка», я все-таки говорю – нет, это не кошка. При всей дикой любви к Путину – нет.
— То есть, Вы готовы отстаивать свои взгляды, невзирая на последствия?
— Был такой случай в Китае. Однажды страной завладели евнухи – слабый император был, 12 тысяч наложниц, вот евнухи и взяли власть. Один евнух решил поставить эксперимент. Усадил императора, собрал всех вельмож и сказал: «Теперь мы посмотрим на лучшую лошадь императора». И вывел оленя. Половина возмутились: «Где лошадь императора? Это олень». Вторая половина восхищалась, мол, какая прекрасная лошадь, какой скакун, никогда такого не видывали.
Тогда евнух сказал: «Кто еще здесь будет говорить про какого-то оленя, которого не видим ни я, ни император, того род будет вырезан вплоть до младенцев». Еще одно разделение: уже из тех, кто возмущался, почему им показывают оленя, стали соглашаться – ну, лошадь ничего, хорошая. А в оставшейся половине все-таки говорили: «Знаете, господин евнух, это олень». И все эти люди со своими родами были вырезаны. Представьте, это реальная история.
В действительности, этот выбор – очень сложный. Это выбор сердцем, на самом деле. Донбасс. Вот где нас, лояльных людей, вводят в такую ситуацию: такие же евнухи выводят таких же оленей и заставляют говорить, что это конь. А это не конь. И мы так же болезненно переживаем, так же болезненно возмущены и так же страдаем, так же концы с концами у нас не сходятся, как и у всех остальных наблюдателей кошмара, который происходит на Донбассе.
Люди продолжают гибнуть. Никто вещи своими именами не называет, никто решительных действий не предпринимает. И ведем мы себя в этом вопросе, на мой взгляд, недостойно. Тоже как бы наполовину недостойно. А можно потерять совесть наполовину? Интересно, да?
