На атаку своей страницы в Фейсбуке, что Александр Проханов считает составной частью информационно-идеологической войны против России и Русского мира, писатель и главный редактор «Завтра» отвечает новым циклом под условным названием «Покайтесь, ехидны!».
Шон был щами. И одновременно он был корнем квадратным из минус единицы, что позволяло ему уклоняться от встреч со Станиславом Александровичем Белковским. Станислав Александрович Белковский носил лапти, и это помогало ему хлебать щи, не прибегая к столовым приборам. Он хлебал Шона до тех пор, пока обоим становилось невмоготу. И тогда они расставались. Помимо этого Шон был корнем квадратным, то есть он имел квадратный корень. Его корень имел квадратную форму, и Шон стремился сунуть свой квадрат во все дырки. Квадрат в них не помещался, и это терзало самолюбие Шона. Когда он приближался к Станиславу Александровичу Белковскому, то прикладывал к нему свой квадрат. Он стремился просунуть свой квадрат в Станислава Александровича Белковского. Иногда квадрат проникал, тогда корень Шона оказывался внутри Станислава Александровича Белковского.
А ещё Шон был минус единицей. Это давало ему преимущество. Когда Шон изымал из себя минус единицу, то его не оставалось, потому что сам он был единицей. А когда Шона не оставалось, он становился невидимым, и Станислав Александрович Белковский находил его наощупь, беря в руки его квадратный корень. Квадратный корень Шона был липкий.
Станислав Александрович Белковский в отличие от Шона был творец. Он умел воспарить. Он ложился на крыло и парил, потому что он был дельтаплан. Для строительства дельтаплана использовались древние ремёсла — технологии будущего. Он строился по тем же самым лекалам, по которым шили шёлковые камзолы маркизы при дворе короля Карла IX. У этих камзолов были потайные карманы, где можно было хранить подмётные письма и возбуждающие средства. Станислав Александрович Белковский, как никто, умел писать подмётные письма. Возбуждающие средства он всыпал в щи, которыми был Шон, и тот вскипал.
Станислав Александрович Белковский не делал различий между звёздным небом над нами и беззаконием внутри нас. Чтобы определять свой жизненный путь среди звёзд, он пользовался астролябией, а чтобы творить беззаконие, он использовал Шона. В узкой компании, будучи подшофе, Шон рассказывал друзьям, что он произошёл из икринки, которую уронила на землю космическая рыба, прилетев из другой галактики и ненадолго задержавшись в Солнечной системе. Главный массив икры рыба отметала в созвездии Лебедя, и кто вывелся из этой икры — одному богу известно. Та икринка, из которой появился Шон, была последней, которая излетела из космической рыбы.
Рост икринки и выведение малька сопровождалось трясениями, что привело к падению цивилизации инков. Разговорный язык инков отличался от их литературного языка, как кулебяка отличается от креветок в мандаринном соусе.
Женщины любили Шона, но использовали его как увлажняющее средство, потому что считали, что на большее Шон не пригоден. И смеялись над его квадратом, показывая ему издалека свой круг. Шон стремился со своим квадратом навстречу кругу, который показывали ему издалека женщины, но, добегая, встречал пустоту. Этой пустотой неоднократно оказывался Станислав Александрович Белковский, умевший превращать одну пустоту в другую. И если одна его пустота стремилась к совершенству, то другая была преисполнена низменных инстинктов. Эти инстинкты заводили его в катакомбы человеческих отношений, и, выбираясь на свет божий из этих катакомб, Станислав Александрович Белковский выглядел общипанным. Всё у него было как-то набекрень: и нос съезжал к левой скуле, и обе руки у него были на правой стороне, а левая сторона пустовала, и деньги он в изобилии брал в долг, и с Шоном он вёл себя как старший партнёр по бизнесу. А Шон со временем всё мужал и мужал и увеличивал своё состояние до таких размеров, что оно уже не помещалось в крупнейших банках мира. Он запечатывал его в кубышки и зарывал в разных уголках своего сада.
Сад был тенистый, и в этом саду водились феи. Одну из них звали Ольга Журавлёва. А другая, скромно потупясь, просила называть себя Дондуреем. Станислав Александрович Белковский знал тайну этого сакрального имени. Он знал много о древних богах, в пантеоне которых ему было уготовано почётное место. Он был богом тёмной материи, которая в изобилии водилась в театре на Таганке. Когда в этот театр под бурные аплодисменты вползал краб-отшельник, то всем было ясно, кто этот краб, но никто не решался назвать его имя. Имя же краба было Краб. Это был псевдоним, который взял себе настоящий краб, переводивший священные тексты с древневологодского на древнерязанский.
Станислав Александрович Белковский овладел музыкой этих слов. С их помощью иногда вызывал Шона из небытия. Но тот, наученный горьким опытом, не появлялся. Когда Шон не появлялся, Станислав Александрович Белковский отправлялся на поиски Шона. С чёрного входа он входил в кабинеты вельмож, почивальни королев, в морги и анатомические театры и сам нередко ложился под нож. Когда однажды при вскрытии в нём обнаружили Шона, он не мог дать этому объяснения, и этот случай, описанный Гиппократом, вошёл в анналы античной медицины.
Иногда умопостроения Станислава Александровича Белковского напоминали Коринфскую капитель, где вместо цветов фигурировали банковские счета. Сама колонна, поддерживая и не давая упасть тяжеловесной репутации Александра Глебовича Невзорофа, покоилась своим основанием на животе Ольги Журавлёвой, что не мешало ей танцевать в цирке на канате без страховочной сетки. Но отсутствие сетки под Ольгой Журавлёвой не означало отсутствия сетки, потому что сеткой был Шон. Когда Ольга Журавлёва срывалась с каната и падала, она попадала в Шона и задерживалась в нём. Шон нежно отделял Ольгу Журавлёву от колонны, от Коринфской капители и от Александра Глебовича Невзорофа и уводил её по коврам в опочивальню. Потом он ложился в постель, просил Ольгу Журавлёву сесть у него в изголовье и кончиком мышиного хвостика щекотать ему ноздрю. История их отношений осталась загадкой, и в ней было много белых пятен.
Библиографы Станислава Александровича Белковского, как ни старались, как ни рылись в архивах, как ни расспрашивали современников, так и не могли узнать, что послужило причиной смерти Станислава Александровича Белковского, который и являлся настоящим Шоном, и был найден под утро среди своих пышных перин мёртвым. Его хоронили без почестей, без военного салюта, на маленьком островке Йонагуни, что вблизи Окинавы. На тяжёлом замшелом могильном камне можно было различить полустёртую надпись: «Под камнем сим таится Шон. Он был в постели удушён».
Так окончилась жизнь этого отважного и бескорыстного странника, тень которого с тех пор лежит на западном склоне горы Момотомбо, что в Никарагуа. И тёмными ночами на этом склоне иногда раздаётся печальная песня одинокой, не находящей себе места души.