«Цифровая экономика» и Россия

Доклад Изборскому клубу группы экспертов под руководством Александра Нагорного.

Цифровая экономика для России: «за» и «против»

Во второй половине 10-х годов XXI века человечество, несколько лет переживающее глобальный системный кризис, неожиданно для себя обнаружило принципиальную возможность выхода из него благодаря комплексу новых технологий, получивших название «цифровой экономики», или «цифрономики». Однако в данном случае потенциальное лекарство выглядит ничуть не менее опасным, чем явная болезнь, а вопрос о том, не был ли сам этот кризис определённым образом спровоцирован и модерирован для внедрения «цифрономики», остаётся, по большому счёту, открытым.

Тем более что единодушный энтузиазм, с которым подавалась в мировом коммуникационном пространстве через сеть всех массмедиа эта «сумма технологий» как абсолютно самопроизвольно и стихийно развивающаяся система, которая определит и сформирует завтрашний день всего человечества, любой национальной экономики и каждого человека, сделав их жизнь максимально «транспарентной», то есть «прозрачной», заставлял подозревать наличие хорошо оплаченного «соцзаказа» со стороны бенефициаров данных технологий, вдобавок слишком явно уходящих своими корнями в крупнейшие ТНК и международные параполитические структуры. Вызывало сомнение и то обстоятельство, что многие ключевые технологии «цифрономики», включая блокчейн в виде «криптовалют», оказались — вроде бы естественным образом — привязаны к доллару американского Федрезерва, тем самым предоставляя этой «мировой валюте номер один» дополнительные конкурентные преимущества на рынке международных расчётных единиц, сравнимые с использованием нефтедоллара после нефтяного кризиса 1973 года.

Для лучшего понимания ситуации достаточно вспомнить историю озоновых дыр, которые якобы угрожали всему живому на Земле, открывая нашу планету воздействию губительного космического излучения. Как выяснилось впоследствии, данную кампанию в глобальных массмедиа заказала корпорация DuPont с целью продвижения в производстве холодильного оборудования дорогих «бесфреоновых» технологий, правообладателем которых она являлась.

В случае с «цифрономикой» цена вопроса куда более высока, чем в случае с «озоновыми дырами», более того — она во многом является критичной для всей человеческой цивилизации в целом, поскольку затрагивает и трансформирует ряд её фундаментальных основ. Причём это даже в меньшей мере касается «цифровизации» и унификации человечества как необходимого условия для создания «мирового правительства», сколько потенциальной потери управляемости системами искусственного интеллекта и начала каскада генетических трансформаций.

Кроме того, кризисные процессы, поразившие современный мир, привели к серьёзному изменению баланса сил на международной арене: Соединённые Штаты, многолетний глобальный лидер однополярного мира Pax Americana, создавшие всемирную «империю доллара», уступили экономическое лидерство Китаю и, похоже, утратили военно-технологическое превосходство над Россией — во всяком случае, временно. Усиливаются как внутренние противоречия внутри США, свидетельством чему является президентство Дональда Трампа, так и их противоречия со своими союзниками в рамках «коллективного Запада». Всё это привело к тому, что многие национальные государства, включая КНР и РФ, рассматривают развитие «цифрономики» как потенциальную угрозу для своего суверенитета и безопасности, стремясь получить контроль над использованием цифровых технологий, по крайней мере в пространстве своих юрисдикций, поскольку речь идёт не только о принципиально новых и неизвестно кем контролируемых источниках эмиссии и механизмах учёта товарно-денежного обмена, но и, в конечном счете, о де-факто новом типе цивилизации, который отражает сверхконцентрацию мирового капитала. Общий процесс усиления информационной составляющей в идеологии, политике и экономике современного мира никаких сомнений не вызывает, чего нельзя сказать о правомерности связанных с данным процессом концепций. Отсюда следует необходимость весьма объёмного и глубокого системного исследования данного процесса — как аналитического, так и синтетически-прогностического характера.

За последнее время участники и эксперты Изборского клуба подготовили ряд исследовательских работ в данном направлении — как открытого, так и закрытого характера, часть которых представлена вниманию читателей в настоящем выпуске журнала «Изборский клуб». Объединяет эти исследования, прежде всего, общая методологическая база, исходящая из того, что процессы «цифровизации» человеческой цивилизации в целом и мировой экономики в частности не являются ни панацеей от глобального системного кризиса, ни результатом «стихийного» научно-технического прогресса — результатом, который можно легко и безболезненно «приручить» в интересах национальной и международной безопасности.

В данной связи необходимо ещё раз подчеркнуть, что совокупность новых технологий «цифрономики» возникла и сформировалась в рамках получившей глобальный характер после уничтожения Советского Союза финансово-экономической и идейно-политической системы «глобального рынка» под управлением «коллективного Запада» во главе с США, в однополярном мире «империи доллара» Pax Americana.

То, что «цифрономика» подавалась как «обычный» результат научно-технического прогресса, прежде всего — развития технологий хранения, передачи и обработки информации, обусловлено интересами транснациональных «элит», которые, осознав свою неспособность найти выход из глобального системного кризиса, «легализованного» лишь после того, как он привёл к финансово-экономическому краху 2008-2009 годов, сделали попытку переструктурировать рынок за счёт освоения и капитализации уже не внешних пространств, а внутреннего пространства человека и человеческих сообществ. Причём на «вершине» данной «пищевой пирамиды» вполне предсказуемо оказывалась всё та же Федеральная резервная система (ФРС) США.

Поэтому любые иллюзии на этот счёт могут привести к тем же трагическим последствиям, которые описаны в «Илиаде» Гомера — имеется в виду эпизод с Троянским конём, которого выдержавшие тяжелейшую десятилетнюю войну обитатели Трои втащили, ликуя, внутрь своего города.

«Цифрономика»: вид «снизу», «сбоку» и «сверху»

Понимает ли руководство нашей страны, что с внедрением технологий «цифровой экономики» связаны не только определённые «окна возможностей», но и куда более многочисленные, хотя и менее определённые «окна угроз»?

Высказывания по этому поводу президента Владимира Путина, премьер-министра Дмитрия Медведева и ряда высокопоставленных представителей разных «ветвей» отечественной власти, к сожалению, не дают определённого ответа на этот вопрос, поскольку они посвящены, в основном, признанию необходимости внедрения цифровых технологий в отечественные финансово-экономические отношения и взаимодействия, а также дискуссиям по частным проблемам — например, относительно легализации «криптовалют».

Так, например, выступая 2 июня 2017 года на пленарной сессии Петербургского международного экономического форума, Путин фактически «дал старт» широкому обсуждению «цифровой экономики», заявив, что Россия способна добиваться лидерства по ряду направлений так называемой новой экономики, прежде всего цифровой. «Российские IT-компании, безусловно, глобально конкурентны. Отечественные специалисты не просто предлагают наилучшие уникальные программные решения, а, по сути, создают новую сферу знаний, новую среду для развития экономики и жизни… Цифровая экономика — это не отдельная отрасль, по сути, это основа, которая позволяет создавать качественно новые модели бизнеса, торговли, логистики, производства, изменяет формат образования, здравоохранения, госуправления, коммуникаций между людьми, а следовательно, задает новую парадигму развития государства, экономики и всего общества», — отметил российский президент, который на том же форуме провёл широко освещённую в массмедиа встречу с создателем «криптовалюты» Ethereum, эмигрантом из России 23-летним Виталиком Бутериным, чей проект стал второй по объёму транзакций «криптовалютой» мира.

Хорошо известна и та полемика, которая велась внутри «властной вертикали» относительно «криптовалют», в первую очередь — биткоина. При этом позиции разных министерств и ведомств порой были не только диаметрально противоположными, но и необъяснимым образом изменялись за чрезвычайно сжатые сроки и без внятного объяснения причин, что свидетельствует об отсутствии адекватного понимания проблем, связанных с использованием «криптовалют».

Как известно, российское правительство распоряжением от 28 июля 2017 года № 1632-р за подписью премьер-министра Дмитрия Медведева утвердило программу «Цифровая экономика Российской Федерации» (далее — Программа).

В преамбуле этого документа утверждается, что «данные в цифровой форме являются ключевым фактором производства во всех сферах социально-экономической деятельности, что повышает конкурентоспособность страны, качество жизни граждан, обеспечивает экономический рост и национальный суверенитет». Указывается, что Программа ставит своей целью реализацию Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы, утверждённой Указом Президента Российской Федерации от 9 мая 2017 г. № 203 (далее — Стратегия), и направлена «на создание условий для развития общества знаний в Российской Федерации, повышение благосостояния и качества жизни граждан нашей страны путём повышения доступности и качества товаров и услуг, произведённых в цифровой экономике с использованием современных цифровых технологий, повышения степени информированности и цифровой грамотности, улучшения доступности и качества государственных услуг для граждан, а также безопасности как внутри страны, так и за её пределами». Также даётся определение «цифровой экономики» как «хозяйственной деятельности, ключевым фактором производства в которой являются данные в цифровой форме».

Программа за время, прошедшее с момента её утверждения, уже подверглась весьма разнообразной и массированной критике. Но, как правило, это была критика «снизу» и «сбоку», которая касалась определённых недостатков этого документа в соотношениях с теми или иными реалиями современной экономики и российского общества, а также его структурных противоречий — например, фокусировке на «формировании новой регуляторной среды, обеспечивающей благоприятный правовой режим для возникновения и развития современных технологий, а также для осуществления экономической деятельности, связанной с их использованием (цифровой экономики)», — в то время как та же Программа из «трёх уровней цифровой экономики»: конкретных экономических взаимодействий на базе тех или иных «цифровых платформ», создания таких «цифровых платформ» и нормативно-правовой регуляции их деятельности, — декларировала в качестве важнейших как раз первые два уровня, которые в итоге практически полностью оказались вне фокуса внимания авторов Программы, чья «дорожная карта» оказалась почти полностью посвящена решению связанных с «цифрономикой» задач правового характера, причём преимущественно с позиций адаптации законодательства к использованию данных технологий.

«Сверху» же, с позиций цивилизационного развития и аксиологии (системы ценностей) ни данная Программа, ни сами концепции «цифровой экономики» и «информационного общества», из которых она исходит (Стратегия ссылается на Окинавскую хартию глобального информационного общества (2000), Декларацию принципов «Построение информационного общества — глобальная задача в новом тысячелетии» (2003) и План действий Тунисского обязательства (2005), — не рассматривались, в лучшем случае ограничиваясь отдельными аспектами их взаимодействия с нынешним системным кризисом «глобального» способа производства: например, такими как «прекаризация» человечества, «виртуализация» денег, экологический кризис или уже отмеченные выше потенциальные риски, связанные с развитием систем искусственного интеллекта (ИИ).

Цифровая экономика: сумма технологий или новая цивилизация?

Прежде всего, следует отметить, что эта «сумма технологий» (авторство термина принадлежит польскому мыслителю и писателю-фантасту Станиславу Лему) в данном случае, вопреки законам арифметики, меняется от перестановки слагаемых. Порой — до неузнаваемости.

Так, упомянутые Программой в качестве одной из основополагающих технологий «цифровой экономики» big data (большие данные) активно используются не только в экономике, но и в политике — так, сенсационная победа Дональда Трампа на президентских выборах 8 ноября 2016 года в США во многом была достигнута благодаря «адресной рекламе» в социальных сетях, основанной на этой технологии.

Системы распределённого реестра, одним из видов которых являются блокчейн-технологии, являются базой для различных «криптовалют», оборот которых непрерывно и практически в экспоненциальном режиме растёт, уже превысив отметку в 150 млрд долл., что сопоставимо с годовым ВВП таких стран, как Болгария или Новая Зеландия.

Нейротехнологии и системы искусственного интеллекта (ИИ) позволяют осуществлять автоматический перевод текстов с одного языка на другой, создавать беспилотные автомобили и виртуальных коммуникаторов. Кроме того, они уже применяются в системах безопасности и логистики.

Технологии виртуальной и дополненной реальностей используются не только в игровых, но уже и в разведывательных целях.

Что касается квантовых технологий, то связанные с ними возможности явно не ограничиваются созданием квантовых компьютеров, что, собственно, и стало поводом включить их в число «цифровых», но способны, условно говоря, перевести бытиё человечества в новые измерения.

Тем более это касается комплексного применения различных технологий «цифровизации». Так, например, в Китае, помимо введения национальной «цифровой валюты» заявлено о создании системы социального кредита или системы социального доверия. Согласно принятым документам, к 2020 году действия не только каждой компании, но и каждого жителя КНР будут отслеживаться и оцениваться через индивидуальный рейтинг в режиме реального времени. Рейтинги, привязанные к номеру регистрации юридических и к номеру паспорта физических лиц будут публиковаться в централизованной интернет-базе данных в свободном доступе. От величины данного рейтинга будут зависеть условия кредитования, а также предоставление различных социальных и финансово-экономических льгот. Главной задачей внедрения данной системы — а она в пилотном режиме работает уже почти в тридцати городах страны (точная цифра не называется, поскольку наряду с открытыми проектами, видимо, реализуются и закрытые) — указано не общее повышение уровня жизни населения страны, а его дифференциация по критериям социальной лояльности: чтобы «оправдавшие доверие пользовались всеми благами, а утратившие доверие не могли сделать ни шагу».

Как заявил на состоявшемся в середине декабря 2016 года заседании политбюро ЦК КПК председатель КНР Си Цзиньпин: «Нужно крепко взяться за создание системы оценки надёжности, покрывающей всё общество. Нужно совершенствовать как механизмы поощрения законопослушных и добросовестных граждан, так и механизмы наказания тех, кто нарушает закон и утратил доверие, чтобы человек просто не осмеливался, просто не мог потерять доверие».

Как сообщается, в городе Жунчэн (провинция Шаньдун) каждому из 670 тысяч его жителей был присвоен стартовый рейтинг в 1000 баллов, который затем, в зависимости от их поведения, может либо расти, либо падать. Различная информация о жизни и деятельности каждого горожанина из 142 учреждений по 160 тысячам параметров поступает в единый информационный центр, где обрабатывается с помощью технологии big data и, соответственно, автоматически пересчитывается его рейтинг. При этом горожанину, сообщившему «куда следует» о всяких нехороших делах своих соседей или знакомых, полагается минимум пять баллов прибавки к рейтингу. Понятно, что всё это может очень сильно влиять на поведение людей, изменяя отношения между ними.

При этом Китай — далеко не лидер в развитии цифровых технологий. В странах «коллективного Запада» аналогичные системы, работающие на технологиях big data, куда более отработаны, вплоть до создания глобального «электронного концлагеря», где отслеживается буквально каждый шаг и каждое слово любого человека, о чём, в частности, свидетельствуют получившие широкий резонанс во всём мире разоблачения бывшего сотрудника АНБ США Эдварда Сноудена. В связи с этими разоблачениями американские власти обвинили его в хищении государственной собственности, раскрытии данных о национальной обороне и умышленной передаче секретной информации посторонним лицам — с перспективой наказания в виде смертной казни.

А вот пример, «живьём» взятый уже из отечественной реальности.

«Национальную биометрическую платформу внедрят в московском метро в течение 1-2 лет.

Как известно, московская городская сеть видеонаблюдения является одной из самых больших в мире — в ней около 170 000 камер. Также в России созданы и уже внедряются собственные программные комплексы распознавания лиц. На стыке этих технологий и создаваемой сегодня структурами Ростелекома национальной биометрической платформы планируется запустить пилотный проект по автоматической оплате за проезд в метро.

Суть данного решения заключается в том, что система автоматически идентифицирует человека, вошедшего в транспорт, и снимает плату за проезд с его счета. Действующий аналог данного решения уже представила китайская компания ZTE на своей тестовой площадке — в городе Иньчуань. Российские разработчики движутся самостоятельно и уже обладают мощной технологией распознавания лиц с городских камер, для которой используется нейросеть и база данных МВД РФ. Интересно, что для идентификации в отечественной системе не требуется идеального качества снимка и определённого ракурса — она уже апробирована в реальных городских условиях с высоким результатом.

Чтобы внедрить проект в московском метро требуется дождаться вступления в следующем году в силу нового закона РФ о биометрической идентификации в финансовой сфере. Новую национальную биометрическую платформу после этого будут использовать для идентификации граждан в банковской сфере, в медицине при оказании удалённых услуг и в образовании. Также большой интерес к проекту имеют силовые структуры, которые смогут значительно быстрее бороться с преступностью: при тестировании российской нейросети с распознаванием лиц за два месяца в Москве были задержаны шесть преступников».

Из теорем Курта Гёделя о неполноте следует, что любая система не может быть исчерпывающе описана «изнутри» данной системы. Поэтому для более полного понимания всего спектра проблем, возможностей и угроз, связанного с феноменом «цифровой экономики», необходимо рассмотреть его в целом и его составляющие как элементы систем более общего порядка, что — хотя бы в первом приближении — и является содержанием настоящего доклада. Но для начала следует определиться, о чем, собственно, идёт речь.

От «глобализации» — к «цифровизации»

Если обратиться к недавней истории, то сопоставимым с «цифровизацией» по своим масштабам и последствиям цивилизационным процессом, несомненно, была глобализация. Её началом можно считать установление постоянной «горячей» линии связи между Белым домом и Кремлём после Карибского кризиса 1962 года. Но только после 30 августа 1994 года, когда под Владивостоком было замкнуто первое планетарное кольцо оптико-волоконной связи, все информационные (а вместе с ними — и финансовые) потоки приобрели новое, «глобальное» качество — подобно тому, как гелий, охлаждённый до температуры 4,2 ^оК, приобретает качества сверхпроводимости и сверхтекучести.

Пожалуй, важнейшим следствием глобализации как таковой стала возможность сверхэмиссии денежных знаков: уже в 2005 году, когда весь мировой ВВП составлял около 30 трлн, долл., производно-финансовый инструмент оценивался в 450 трлн долл. Для сравнения: в 1994 году мировой ВВП, согласно оценкам голландского экономиста А. Мэддисона, составлял примерно 11 трлн долл. (в ценах 1985 года), а совокупный производно-финансовый инструмент — около 70 трлн долл. То есть за 1994-2005 годы на каждый доллар реально произведённой продукции (товаров или услуг) было эмитировано 19 номинальных долларов. С тех пор ситуация только усугубилась, так что сегодня уже свыше 95% циркулирующих в мире денег носят чисто информационную природу и являются, по сути, «глобализационными» деньгами.

Это стало возможным благодаря тому, что резко увеличилась информационно-финансовая ёмкость времени (Тime is money, «Время — деньги»), поскольку «длительность сделки» сократилась сначала до предела физиологических возможностей человека, т.е. до секунд, а затем  и вышла за эти пределы, занимая милли- и даже микросекунды. Если обратиться к такому показателю, как мировой валовой продукт (МВП), то в 1994 году в текущих ценах он составлял всего 27,9 трлн долл., а по итогам 2016 года увеличился почти в 2,7 раза, до 75,2 трлн долл., причём период активного роста, по 4-5-6 трлн долл. в год, начался после 2002 года, с небольшим перерывом на кризис 2009 года. В постоянных ценах 1970 года, то есть с поправкой на инфляцию, этот показатель составлял 7,287 трлн долл. в 1994 году и 13,487 трлн долл. в 2016 году, то есть отмечался рост в 1,85 раза. За тот же период население нашей планеты возросло с 5,613 до 7,398 млрд человек, или в 1,32 раза. Однако общий объём «мировых денег» (агрегат L) за тот же период вырос более чем в 40 раз, объём производимой за год информации — более чем в 2000 раз, а объём хранимой информации — более чем в 20 тысяч раз. В режиме онлайн, то есть внутри Мировой сети, люди стали проводить всё более значительную, а уже сотни миллионов из них — и подавляющую часть активного времени своей жизни. Общий объём накопленной в мире информации к концу 2016 года уже превышал 2 зеттабайта (10²¹), это по 270 гигабайт в среднем на живущего человека, из них около 7%, или около 19 гигабайт, составляла «авторизованная», то есть соотнесённая с конкретным человеком, информация. Разумеется, в целом ряде «информационно продвинутых» стран и регионов мира, где активно разрабатываются и применяются технологии «цифровой персонализации», эти показатели уже значительно выше, а примерно с уровня 200-250 гигабайт авторизованной информации на человека становится возможным и реально начинается переход от «обычной» глобализации к глобализации «оцифрованной», включая и собственно «цифровую экономику» («цифрономику»).

Так в общих чертах выглядит сегодня технологический аспект «цифровизации».

«Криптовалюты» — для «прекариата»?

Одним из важнейших для человечества процессов, связанных с развитием «цифровой экономики», является изменение структуры занятости в мировом производстве. Рынок труда явно выходит из национальных «берегов», при этом значительно «мелея»: как по общему объёму рабочего времени, так и по длительности самой работы, и по уровню её оплаты. Не исключено, что это обстоятельство косвенным, но достаточно ощутимым образом влияет даже на глобальные миграционные потоки современности.

Использование для оплаты «прекариатного» труда любой из действующих национальных или межнациональных (типа евро) валют сопряжено с известными ограничениями со стороны их эмитентов, включая операционные и фискальные. Поэтому, в сочетании с отмеченной выше тотальной «монетаризацией» общественного сознания, «криптовалюты», для которых подобные ограничения отсутствуют в принципе, выглядят почти идеальным расчётным средством. Причём это касается не только физических лиц, но даже любых государств, дискриминированных на мировом валютном рынке. Не случайно Япония, чья иена связана «соглашениями Plaza» 1995 года, сегодня претендует на роль главного оператора «криптовалютных» потоков. Не случайно и Россия, находящаяся под западными санкциями, усугублёнными жёсткой монетарной политикой Центробанка, приняла принципиальное решение о создании национальной «криптовалюты» — в то время как финансовые власти США (доллар) и Китая (юань) остаются принципиальными противниками «криптовалютных» инноваций.

Но, даже оставляя в стороне все уже видимые «подводные камни» подобных затей: таких как «закладки» в программах и, соответственно, наличие скрытых «центров управления» потоками «криптовалют» типа биткоина; понимая, что в основе этого феномена лежит вполне объективный процесс экспоненциального роста производимой человечеством информации, в том числе авторизованной, своего рода сход информационной «снежной лавины», которая может погрести под собой всю мировую финансовую систему, всё же необходимо обратить внимание на два пока не слишком обсуждаемых в связи с данной темой обстоятельства.

В каком-то смысле эта история «криптовалют» повторяет другую историю, которая случилась на много веков раньше и длилась на много веков дольше. Имеется в виду раскол христианства сначала на православие и католицизм, а потом — протестантская Реформация последнего, с ожесточёнными религиозными войнами XVI-XVII веков. Можно сказать, что «криптовалюты» являются финансовым аналогом протестантства. Точно так же, как «фиатные» деньги центробанков — финансовым аналогом католичества, с его индульгенциями на будущую (в том числе загробную) жизнь. Ничего удивительного в этом нет — мир един, и даже если поставить на место Абсолюта «золотого тельца», по отношению к нему будут происходить те же «слишком человеческие» метаморфозы: сначала он утратит своё «золотое содержание», потом утратит внешнюю форму («телесность» своего тела, что и происходит с валютами, переходящими в «безналичную»), а в конце концов вообще исчезнет из этого мира. Видимо, вместе со своими «пользователями».

Мировоззренческой и социально-психологической основой «криптовалют», как известно, является «личная вера» в них каждого участника транзакционной сети и прямой обмен между ними при помощи технологий «блокчейн» без посредничества каких-либо финансовых структур, государственных или коммерческих. То есть полный аналог протестантства, с его приматом «личной веры». И здесь мы сталкиваемся с проблемой «роли личности в истории» — только с её обратной, «массовидной» стороны.

Самое парадоксальное, что рекламируемые как «деньги для людей» «криптовалюты» появились на мировой арене в тот самый момент, когда человек, как базовая экономическая реальность, если не исчезает, то очень сильно трансформируется. С точки зрения производства существование подавляющего большинства представителей биологического вида homo sapiens сегодня не является оправданным — необходимый для существования восьми и более миллиардов людей объём товаров и услуг может быть обеспечен всего лишь несколькими сотнями миллионов, для остальных работы не остаётся, но, если они не будут потреблять эти товары и услуги, производство должно стать еще меньше, и так — вплоть до «точки экономической сингулярности», которую сильные мира сего постоянно пересматривают в сторону уменьшения (миллиард, 500 миллионов, 100 миллионов и т.д.) на давосских форумах, бильдербергских клубах, богемских рощах и прочих коммуникативных платформах глобальной «элиты». Благообразно именуя созданный действующей экономической моделью «цивилизационный штопор» «проблемой прекариата», то есть даже не пролетариата, имеющего рабочие руки, а пролетариата, условно говоря, лишённого одной руки или даже двух рук сразу, вынужденного работать этой одной рукой, ногами или иными частями тела всего по два-три часа в неделю…

Как известно, прекарием (precarium) в эпоху Средневековья назывался один из типов условного земельного держания, при котором соответствующие документы составлялись от имени просителя такого держания (от имени собственника земли давался престарий, prestarium, что предполагало меньшее число ограничений для получателя).

«Криптовалюты» — идеальные деньги для современного «прекариата», поскольку основаны фактически на простейших обменных операциях, бартере в социальных «низах», принципиально не имеют ответственного эмитента, но полностью подконтрольные «скрытым центрам управления» в рамках технологий «блокчейн» и big data. Если в эпоху великих географических открытий европейские колонизаторы расплачивались с «дикарями» за золотой песок, пряности и рабов стеклянными бусами, то чем хуже этих «квазивалют» прошлого нынешние «криптовалюты»?

Деятельность, труд и производство в «цифрономике»: новая форма или новое содержание?

Обозначив все эти моменты, можно переходить к обсуждению сущности «цифровой экономики» в номинативной части данного понятия, т.е. «экономики» — причём не «изнутри» его самого, а в ряду сопоставимых и системно связанных с ним понятий: не только более общего, высшего или менее общего, низшего порядка, но и равного уровня. Как правило, в роли таковых по отношению к понятию «экономика» выступают — в широком смысле — «политика» и «идеология», причём если «экономика» представляется как совокупность взаимодействий, обеспечивающих производство и потребление товаров и услуг, то «политика» — как совокупность управленческих взаимодействий, а «идеология» — как совокупность взаимодействий ценностных. Уже отсюда видно, что три этих понятия — и «экономика», и «политика», и «идеология» — представляют собой, говоря языком математики, непрерывно пересекающиеся множества, а потому любое человеческое действие (либо даже отсутствие такового) будет одновременно включать в себя и экономическое, и политическое, и идеологическое измерения — даже в ситуации Робинзона Крузо на необитаемом острове. Но — и здесь это следует подчеркнуть особо — речь идёт именно о человеческом действии, о действиях человека не в качестве биологического существа, относящегося к подвиду Homo sapiens sapiens, а в качестве представителя (и части) того или иного, сколь угодно малого или сколь угодно большого человеческого сообщества.

Уже отсюда должно быть ясно, что «экономика» сама по себе, отдельно от «политики» и «идеологии», не только не существует, но и принципиально существовать не может. Только в триединстве своём, в постоянном и непрерывном взаимодействии между собой они образуют собственно культуру как совокупный способ взаимодействия человека и человеческих сообществ с миром и их бытия в мире. «Экономизация» современного массового сознания, особенно — в форме его монетаризации, тем более — монетаризации «цифровой», с этой точки зрения представляет собой весьма опасную его аберрацию. Разумеется, далеко не случайную и не носящую «естественный» характер. Хорошо известно утверждение Карла Маркса о том, что, прежде чем заниматься наукой, философией, политикой, религией, человеку необходимо есть, пить, иметь жилище и т.д. Но прежде всего ему для этого, повторим ещё раз, надо быть человеком, представителем человеческого сообщества.

Мы не живём, чтобы есть, и даже, вопреки расхожей мудрости, не едим, чтобы жить. Мы живём и едим, и занимаемся любой иной деятельностью, чтобы ощущать себя людьми среди людей. Поэтому «перегибать палку» в сторону экономики при оценке человеческой деятельности столь же опасно и, по большому счёту, бессмысленно, как и делать это в любую иную сторону. Между тем приоритет экономических и — особенно — денежных отношений в современных человеческих сообществах воспринимается не только как данность, но и как должное. Целью человеческой жизни провозглашается достижение богатства как эквивалента свободы потребления, а целью экономики, соответственно, — получение максимально возможных доходов и прибыли. Мир получает одну-единственную меру — меру денег. Разумеется, выраженную через те или иные единицы измерения, будь то унции золота или серебра, различные валюты или же байты определённой информации на определённой системе серверов, работающих по тем или иным программам.

Само понятие «экономика» при этом неизбежно фальсифицируется. Точно так же, как фальсифицируются, например, понятия «производство» и «способ производства» по отношению к понятию «культура». Если понимать под ним совокупный способ человеческого бытия, человеческого взаимодействия с миром, то понятие «способ производства» окажется понятием более узким, относящимся к понятию «культура» как частное к общему, как элемент к целому. Действительно, производство выступает лишь одним из проявлений жизнедеятельности человека. Его значение определяется способностью человека выделять и закреплять на практике ряд собственных действий не по их конкретному результату, а по результату опосредованному, отдалённому в пространстве и во времени, по результату идеальному.

Направленная таким образом деятельность по созданию материальных и идеальных продуктов для удовлетворения тех или иных человеческих потребностей носит характер труда. Но сам по себе процесс труда ещё не гарантирует потребления, т.е. удовлетворения вызвавших его потребностей, а потому выступает двояко: как труд производительный и труд непроизводительный. Причём производительным труд становится только в момент потребления его результатов. Без факта такого потребления говорить о производстве невозможно. Поэтому производительный труд, производство оказывается не только высшей ценностной формой человеческой деятельности, но и формой, наиболее зависимой от способности человека и человеческих сообществ предвидеть результат своих действий, т.е. осознавать эти действия в их целостном единстве.

Как свидетельствует китайская легенда, некогда, отвечая на вопрос ученика о значении принципа «исправления имен», Конфуций сказал: «если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести. Поэтому благородный муж, давая имена, должен произносить их правильно, а то, что произносит, правильно осуществлять». На современный взгляд, взаимосвязь «дел» с «ритуалом и музыкой», а их, в свою очередь, — с применением наказаний является надуманной, а поэтому данные два звена в цепи логических рассуждений великого китайского мудреца — излишними.

Мы привыкли проецировать понятие «производство» только в экономическое измерение, считая последнее самодостаточным. Современная экономическая теория, не говоря уже про экономическую практику, исключает из понятия «производство» все аспекты человеческой деятельности, не имеющие статуса производственных и даже трудовых, но тем не менее тесно связанные с ними в рамках единой культуры и способные сильно влиять на процессы производства-потребления. В свою очередь, это не только способствует самодовлеющему вычленению материального производства из структуры человеческой деятельности и рассмотрению такого производства как самодостаточного явления — но и приводит к отождествлению культуры со способом производства, целого с частью. На практике это проявляется тем, что продуктом труда признаётся, скажем, выплавленный из руды металл, а отвал пустой породы, возникший в результате того же трудового процесса, продуктом труда не признается и как бы не существует. В итоге вся наша цивилизация работает на свалку и пустыню — фальсифицированная понятийная система приносит чудовищные плоды, вызывая взаимосвязанные между собой кризисы: энергетический, экологический, демографический, финансово-экономический и так далее.

Экономика: цифровая или оцифрованная?

Если сделать шаг в сторону от правительственной Программы и посмотреть на первичные по отношению к ней тексты, одним из которых можно считать доклад по «цифровой экономике», опубликованный в октябре текущего года Центром стратегических разработок (ЦСР), то там можно найти любопытное рабочее определение предмета нашего рассмотрения — уже в его атрибутивной части «цифровая»: «Цифровизация — замена аналоговых (физических) систем сбора и обработки данных технологическими системами, которые генерируют, передают и обрабатывают цифровой сигнал о своём состоянии. В широком смысле — процесс переноса в цифровую среду функций и деятельностей (бизнес-процессов), ранее выполнявшихся людьми и организациями».

Здесь авторским коллективом ЦСР сделан акцент на социально-экономические последствия процесса «цифровизации», но при этом — вольно или невольно — проявился немаловажный и обычно скрытый момент: «цифровизация» экономики рассматривается, прежде всего, как оцифровка тех или иных «естественных», «аналоговых» процессов и носителей, перенос их в «цифровую среду», подобный хорошо знакомой всем «оцифровке» аудио-, фото- и видеоматериалов. Данная аналогия, вполне оправданная «генетически», указывает на то, что и здесь мы имеем дело с аберрацией понятий и необходимостью «исправления имён». Проблема даже не в том, что «цифровизация» якобы не позволит получить в экономике «тёплый ламповый звук» — в конце концов, наши органы чувств имеют свои пороги восприятия, которые помогают нам отличить от оригинала «грубую» цифровую копию, но не в состоянии сделать это при необходимом уровне «цифровизации», превосходящем их по глубине.

Проблема здесь принципиально иная. Она хотя и находится на том же самом месте, но «зарыта» куда более глубоко.

Дело в том, что цифру как таковую вообще нельзя соотнести со словом или противопоставить слову — это явления разного, причём принципиально разного, порядка. Цифра сопоставима не со словом, а с буквой, со словом же можно сопоставить не цифру, но число. В природе существуют иррациональные числа, точное значение которых нельзя передать даже бесконечной последовательностью цифр — например, число π, отношение длины окружности к её диаметру; или число е, основание натурального логарифма; или корень квадратный из числа 2. Важно не это. Важно то, что числа и выражающие их цифры всегда соотносимы между собой по признаку «больше/меньше/равно», что принципиально невозможно для слов как таковых. Ни одно слово не больше, не меньше и не равно другому, оно принципиально «несчётно», вернее — «счётно» лишь в малой своей части, поэтому цифры и «родились» от букв. Но при этом процесс счёта не является производным от процесса чтения, хотя в самых примитивных, не знающих развитой письменности человеческих сообществах — например, среди бушменов Южной Африки — он может иметь вид «один/два/много».

Используемый в современных компьютерах двоичный цифровой код парадоксальным образом повторяет, имитирует именно такую систему счёта. Подобно тому, как мощность двигателей (паровых, электрических, внутреннего сгорания и т.д.) долгое время измеряли и до сих пор продолжают измерять в лошадиных силах, мощность компьютеров вполне можно выразить не в битах, а, например, в бушменах, что в данном случае, по сути, практически одно и то же.

Ни один из живых организмов на планете Земля не использовал такой очевидно эффективный (но только на ровной и твёрдой поверхности) движитель, как колесо. И ни один из языков человеческих сообществ не носил, не носит и не может носить исключительно числового характера. Видимо, по той же самой причине — отсутствию необходимой инфраструктуры, достаточного количества «ровной и твёрдой поверхности», в данном случае — триллионов бушменов, способных эффективно взаимодействовать между собой в режиме реального времени.

Видимо, это не случайное решение и не ошибка природы (или Создателя). Отсюда получает право на жизнь предположение, что «оцифровка» экономики (а следовательно — по необходимости и по умолчанию, — всей деятельности человеческих сообществ), несомненно, повышая её «эффективность» в рамках описанной выше мировоззренческой аберрации, несёт в себе целый набор угроз и рисков за её пределами, препятствующих развитию человечества в долгосрочной перспективе и угрожающих его стабильности здесь и сейчас. И даже тот факт, что для идеологов постчеловечества и трансгуманизма это как раз не «окно угроз», а «окно возможностей», которое они всеми силами стараются «прорубить» в современной цивилизации, при этом всячески рекламируя «цифровое будущее», — несомненно, свидетельствует в пользу такого предположения.

Предварительные выводы относительно проекта «цифрономики»

Исходя из всего комплекса подготовленных Изборским клубом по тематике «цифровой экономики» материалов уже сейчас с высокой долей вероятности можно сделать следующие выводы.

1. «Цифровая экономика», «цифрономика» как таковая уже «родилась», она существует и присутствует в современном мире. В целом она ещё находится на первоначальных ступенях своего развития и функционирования. Тем не менее в отдельных моментах, особенно — в развитых странах «первого мира», то есть в метрополиях современной глобальной системы неоколониализма, она охватывает всё большие пространства социальной жизни, отражая усиление процессов отчуждения, расчеловечивания и виртуализации производства-потребления в рамках действующей системы социальных отношений. Причём это касается всего спектра человеческой жизнедеятельности, не ограничиваясь сугубо экономическими аспектами, но перетекая в сферы политики и идеологии. Не исключено, что вскоре «права искусственного интеллекта» начнут защищаться на «коллективном Западе» с той же яростью, что и «права животных», «права сексуальных меньшинств» или по-феминистски понимаемые «права женщин» — причём на уровне не только деклараций и манифестов, но и направленных политических акций, вплоть до «войн седьмого поколения». Тем не менее путь от «цифрономики» до полноценной «цифровой цивилизации» представляется ещё чрезвычайно длинным, если вообще преодолимым, поскольку «оцифровка» реальности, даже самая глубокая и полная, не равнозначна и не предполагает творческого развития.
2. Тем не менее уже в перспективе 5-8 лет мы можем столкнуться с совершенно новой картиной мира — особенно в его «развитой» части, то есть прежде всего в США (плюс Канада) и, возможно, в КНР — в двух странах, претендующих на глобальное лидерство. За ними, скорее всего, будут двигаться Евросоюз (с Великобританией), некоторые страны АТР (Япония, Корея, Сингапур, Австралия, Новая Зеландия) и Россия с государствами ЕврАзЭС, где будет усиливаться сектор «информационной экономики». В среднесрочной перспективе 10-15 лет эти процессы способны привести к существенным изменениям земной цивилизации — прежде всего, на уровне составляющих её организмов, с утратой ими своей естественно биологической природы («киборгизация», направленная генная инженерия, «сетевое» сознание), с различными формами «утилизации» «лишнего» (по тем или иным параметрам) человеческого населения нашей планеты.
3. Самым общим и спорным выводом, к которому пришли наши эксперты относительно перспектив и угроз «цифрономики», является осознание того факта, что Россия не обладает полноценной суверенной базой для развития в данном направлении, а потому вынуждена всячески тормозить этот процесс в глобальном измерении и весьма выборочно развивать его в национальном масштабе, учитывая растущий накал геополитической борьбы между США и КНР. Однако при любом более-менее определённом исходе этой борьбы процессы «цифровизации» выйдут уже на совершенно иной, качественно более высокий уровень, к которому Россия должна быть готова, чтобы не допустить превращения человечества в «электронный концлагерь» или «электронный муравейник» по западным лекалам, препятствующим его дальнейшему развитию. В этом отношении, учитывая нынешнее положение дел, даже стратегическое взаимодействие с Китаем требует весьма выверенных и осторожных шагов — разумеется, при условии, что власть в нашей стране не окажется в руках прозападных «агентов влияния», в каком бы формате, либеральном или неонацистском, они ни выступали, и продолжит заявленный Путиным курс на защиту традиционных ценностей человеческой цивилизации. Предпосылки такого поворота, с решающей ролью в формировании новой «цифровой цивилизации» специальным образом направленного научно-технического прогресса и создания доминирующего искусственного интеллекта, который займёт ведущее место в новой экономике тотального контроля, представляются весьма вероятными и чрезвычайно опасными.