В русской историографии понятия «народ» и «государство» подчас группируются самым различным образом. Но оба имеют для нас первостепенное значение — ведь мышление русского человека без этого не является достоверным.
Держава, государство являются объектами колоссальной гордости для русского человека. Совершенно очевидно, что это одна из высших ценностей. В некоторых случаях кажется, что мы даже мыслим государство как некий божественный мир, во главе которого стоит некое имманентное божество. Тогда государство приобретает сакральный оттенок. Порой это некий кафкианский мир темного иррационализма власти, в котором нужно промучиться как при религиозном подвиге, чтобы просто получить разрешение на какую-нибудь трубу.
Абсолютизация государства у русских полностью исчерпывает границы мира, за которым ничего нет.
«Я начальник ты дурак», к примеру, иллюстрирует наличие онтологических ступеней. Тот кто выше, тот и прав.
Во многих странах чиновники на пенсии становятся даже интереснее, участвуя в мероприятиях, давая комментарии и т.д. — но когда русские госслужащие выходят на пенсию, с ними происходят страшные изменения — они становятся гиперобывателями, и словно утрачивают связи с действительностью. Личность, которой он был, сидя за столом, мгновенно испаряется. Но в этом и есть магия этого государства, и его сакральность — когда он — чиновник, то может подписать бумажку, а может и не подписать. В самом этом акте есть нечто большее, чем он сам.
Но к государству бывает и крайне негативное отношение — есть те, кто ненавидит его именно за взятые функции логоса и порядка. Необязательно это либерал — среди людей, искренне ненавидевших государство, Кропоткин, Бакунин, Толстой и другие.
Толстой, написавший «О лжеучении государства», ненавидел его. Притом, что он был князем, любил русский народ, нежнейшим образом относился к русской истории (собственно, поэтому его и стоит послушать). Он противопоставлял народ и государство, считая последнее механической накладкой на народ. Существование государства оправдывается тем, что нужно осуществить насилие над народом до того, как это сделают враги — Толстому такой подход не нравился, и он предлагал вообще упразднить государство, и пусть народы сами проживают.
В этом смысл народного анархизма. К этому стоит прислушиваться не как к программе — но важна сама логика, поскольку она разделяет народ и государство. Народ — это живая стихия, над которой государство узурпировало власть. Если государство становится самоценностью, то народ превращается в жертву, а потом упраздняется. Опасность в том, что государство может уничтожить народ, упразднить, заменить его на население и статистические единицы, а потом печатать на 3D-принтерах, как мечтает финансово-экономический блок.
Именно принадлежность к народу делает русского русским. Мы русские, потому что мы народ. Индивидуально быть русским невозможно, им можно быть только вместе. Вместе порождает большее, чем простую совокупность вещей. Целое — это народ.
Если государство будет слишком абсолютным, оно перейдет в собственную противоположность и уничтожит нас. Оно не только не защитит, не воспитает, не поддержит как отец, а забьет до смерти, или уронит, или потеряет. Мы сейчас на грани этого. У меня складывается впечатление, что сейчас государство распоясалось и захватило функции, которые не должно было иметь. Взять, отобрать всё у людей под видом борьбы с Западом — это подлая стратегия.
Государство в абсолютности (которую мы любим и ценим) должно иметь определенные рамки, но их устанавливает только одна инстанция — народ. Если народ слаб и сам себя не конституирует, о себе не заботится, не просвещает себя верой и религией, не поддерживает свои корни, он становится легкой добычей государства.
Проблема слабости народного начала и представления народа во власти очень сложная проблема. Так мы можем понять, почему была революция — народ не был представлен во власти, народность использовали для жесткого отношения к России и русскому народу. Это почувствовали не только большевики и левые, но и представители Серебряного века, и консерваторы, и православные. Отношения государства с народом очень деликатная сфера.
Если народ ослабевает, а государство чрезмерно усиливается, следует ждать плохого. Но, с другой стороны, народ, доведенный до крайности, может выплеснуть младенца с грязной водой.
Народ должен быть представлен в государстве, и должен быть диалог. Сегодня мы видим монолог с некоей телеаудиторией или налогоплательщиками. Но мы — не это, мы народ. Мы нечто иное, очень могущественное, историческая сила, глубинная воля, историческое бытие. И если мы скажем нет — государство развалится – не то что мы его свергнем или сломаем, но если народ откажет в доверии государству, дни его сочтены.
Сегодня необходимо сосредоточиться на формализации народа как субъекта истории. Если государственная сила будет лишена содержания, появится голем, всех уничтожающий. Государство должно воплощать русские смыслы, иметь русское сердце — без него кому оно сдалось? У государства должен быть смысл и миссия, она должна быть созвучна миссии народа.
У нас не корпорация Российской Федерации, а пространство русского народа. Чтобы напомнить государству об этом, мы должны сами сосредоточиться на нашей идентичности. Защищать, восстанавливать и образовывать русских. Русскими не только рождаются, но и становятся — мы должны это сделать сейчас. Тогда государство станет народным, и это будет оправданием его существования и нашей безусловной преданности и лояльности ему.
