— Вы создали заново русский патриотизм, практически все организации, СМИ, ключевые движения и кружки созданы либо при вашем участии, либо при поддержке вашей газеты, либо через «третьи руки». Вы все время хотели объединить патриотов и куда-то повести, а патриоты все время размежевываются. Русские патриоты вас еще не разочаровали?
— Нет. Я сам принадлежу к этой когорте ведь. Я же и сам находился часто в смятении. Мы выступали как советские люди и сражались, пусть и с опозданием, за советскую Родину. Нас объединяло то, что мы были красными империалистами, даже не то, что мы были коммунистами, троцкистами, еще кем-то. Нас объединяла идея великой красной империи, в центре которой стоял Сталин. Когда она рухнула все-таки и мы почувствовали себя обойденными и проигравшими, особенно после 1993 года, когда нас убивали из танков, наступил момент внутреннего разочарования и паники. СССР нет, сражаться за него невозможно, новый коммунистический проект, или советский, не создан, а только брезжит, и всю нашу энергию стояния, стоицизма некуда было направить. Мне же казалось все то же самое. Мне казалось, что, потеряв Родину, красную Родину, я больше ничего не обрету. Но потом я, разбираясь в себе, понял, что я красный или советский в той степени, в какой существует моя империя. Если бы она существовала, но имела другие формы, я бы не был таким.
Я государственник. Как говорят французы – этатист. Мне нужна моя империя, симфония этих великих пространств, великих рек и океанов. Мне нужен мой народ, который каждый раз заново эту империю создает, поднимается из праха. Когда очередная фаза империи рушится, русские люди погибают, но не до конца, а затем опять восстанавливают империю. В этом есть огромная мистика русских небес и русского космоса. И вот я стал ощущать возникновение нового русского государства.
— В какой момент?
— По-моему, это произошло сразу после разгрома баррикадников и созыва Думы. Той первой кровавой Думы на костях. Вместо того, чтобы стать этой Думе либеральной, демократической, она стала вдруг патриотической. Тогда я сформулировал для себя тезис, что баррикадники, которые погибали за Советское государство, и были последними защитниками этой империи, они одновременно стали и теми, кто первым отдал свои жизни за создание новой империи, пятой по счету.
Это прозрение посетило меня, потом оставило, потом опять посетило. Затем я стал исследовать все процессы сегодняшней истории и нашел огромное подтверждение моей мысли. Например, бросок наших десантников в Приштину, через Сербию, когда ведь все уже было потеряно, разгромлено, проиграно, на наших глазах друзей разбомбили, предатель Черномырдин склонил к миру Милошевича, у этих десантников, у командующего ВДВ и у начальника генерального штаба нашлась воля совершить этот бросок, вопреки американцам.
С тех пор я понял, что моя доля и моя судьба должна быть направлена на возрождение империи. Я стал путинистом, я поддерживал и поддерживаю его в той степени, в какой он восстанавливает империю: Сирия, Крым, флот, экспансия в Арктику и так далее.
— А потеря Украинской Церкви — это же территориальная потеря, по сути, для имперца, Украина не вернется к нам, уплывает на Запад окончательно, даже в виде зоны влияния?
— Украина уже уплыла, она становится окончательно плацдармом НАТО. Новая филаретовская Церковь – Церковь войны.
— Но на человеческом уровне мы же это пока просто не чувствуем, когда, например, общаемся с украинцами.
— Но они уплывают. У Путина нет воли послать ополченцев в Николаев, Одессу, Харьков…
— Насколько это сильный удар по кораблю империи?
— Церковь?
— Да.
— Я думаю, что несильный. Да, это удар, но несильный. Повторяю, империя усилилась после возвращения Крыма и Русской весны на Донбассе. Мы создали этот плацдарм, и теперь пойдем дальше. Я не знаю, какими средствами, наверное, не грубыми, но, может быть, и грубыми. Как будет Господу угодно. Двинувшись дальше, мы восстановим патронирование РПЦ над всеми отпавшими приходами. В итоге Почаевская Лавра будет святыней Московской патриархии.
И важно, чтобы в империи воссияла лампада божественной справедливости. Поэтому я являюсь сторонником Путина до такой степени, до какой он создает пространственно эту нашу геополитическую империю, но власть в стране принадлежит олигархам, она страшно несправедливая, глумливая, обрекающая нас на поражение в конечном счете, и за это ответственен Путин, это делает меня его противником.
Поэтому мое отношение к Путину двойственное: «Спасибо тебе за восстановление империи, за Крым, но ты можешь даже поплатиться жизнью за то, что окружил себя этими хищниками, тиграми, которые сжирают страну и тебя сожрут вместе с ней».
— Эта угроза есть?
— Она всегда есть. Особенно когда Россию обложили со всех сторон и враг находится не только «за», но и внутри Садового кольца. Так не было в Советском Союзе. Диссидентское движение было очень слабым. Советский Союз распался, потому что враг залез в Кремль с Горбачевым. Сейчас же это все куда опаснее, либеральные пласты сильны, они охватывают интеллигенцию, мощных капиталистов, они охватывают по существу все слои общества, даже Церковь отчасти.
— Либералы постоянно говорят о том, что будет после Путина, а почему бы патриотам не иметь свою стратегию?
— Это же не гадание на кофейной гуще, не колдунья с волшебными картами, после Путина будет продолжение русского пути. Может быть, переход от Путина к следующему политику будет мучительным, как это бывает всегда в России, но не будет катастрофичен для русских людей. Этот переход не сломает восхождение к Пятой империи, оно неизбежно, и состоится несмотря ни на что, какие бы драмы ни претерпевала Россия, внешние или внутренние.
— Новых 90-х народу бояться не надо?
— Ничего бояться не надо. Мы прошли самый страшный период русской истории. После 91 года – 10 лет. Мы прошли. Русские люди при этом смогли проявить себя как растерянные и унылые, но были ведь и абсолютные герои. Просто абсолютнейшие. В Екатеринбурге встречался с рабочими на заводе «Уралтрансмаш». Люди там видели, как завод их великих самоходок дербанят, уничтожают, некоторые из них умерли от тоски и разрыва сердца, а другие спрятали самые важные элементы и технологии этого завода, не отдали их врагам. А сейчас, когда пришла пора, они их вытащили, создали завод заново. И так было везде. На всех заводах. Советские технократы сберегли тайны советской технократической цивилизации и сейчас ее возрождают. Последние станут первыми. Как эти советские люди, со своими седыми волосами и лысинами, стали первыми, кто создает индустрию новой России.
— А индустрия создается?
— Конечно, я это вижу. Все, что вчера лежало в прахе – работает, рычит, крутится. Пускают в океан лучшие в мире лодки, по полям – лучшие в мире танки, в небе – лучшие самолеты.
— А любая империя это хорошо? Даже если она фашистская?
— Я же сказал, что империя – это само по себе хорошо, но этого недостаточно.
Если внутри этой империи появится дьявол или демон, это будет ужасно. Все силы и мощь империи тогда станут служить этому демонизму.
Поэтому важно, чтобы в империи был свет, чтобы была лампада божественной справедливости. Чтобы ведущие умы и духовидцы стремились привести ее в Царствие небесное.
— С 2014 года мы, будто бы, повернулись лицом к Китаю, но особых изменений, по крайней мере, внешних, пока незаметно. Китай кто для нас сейчас?
— Я сейчас был на Валдайском форуме. Очень интересный форум, который состоит из либеральных политологов, профессоров мировых университетов, туда приезжают бывшие послы, президенты и премьеры. Среди парадоксальных выводов, которые там звучали, был и такой: «Американский прогноз о том, что Россия будет сталкиваться с Китаем, вплоть до военных действий, как это было в 1969 году, не оправдался». Россия поддерживает с Китаем все улучшающиеся отношения, как экономические, так и военные. Отношения же США с Китаем портятся. За этими торговыми войнами между ними уже просвечиваются и военные.
Отношения с Китаем у нас нормальные. Я считаю, что, может быть, даже для России будет неплохо, если Китай придет сюда со своим Шелковым путем и освоит все эти пространства, поставив здесь заводы и фактории. Политически мы сблизились очень сильно.
— Многим за Уралом это бы не понравилось. Что бы вы им сказали?
— Я бы им сказал, друзья, в политике нет формулы «нравится — не нравится». Это такие определения, которые действуют между мужчинами и женщинами, а в политике нужно творить, основываясь на целесообразности, и на том, как взаимодействие с кем-то способствует сопротивлению главному врагу. Он же нас разрушил. Не Китай разрушил Советский Союз. Сейчас Китай иногда явно, иногда неявно, а иногда мнимо, способствует вашему сопротивлению.
— Вам нравится современная русская литература?
— Я ее плохо знаю. Я вообще литературу плохо знаю, и советскую литературу плохо знаю. Так вышло, что я не являюсь литературным человеком. Я жил за пределами литературной среды. В советское время, да, я входил в дом литераторов, виделся, дружил, враждовал со всеми, кто его наполнял, но я не был глубоко интегрирован в школы. Я не был деревенщиком, потому что я писал города, войны и так далее. Я не был писателем городской школы, трифоновской, потому что мне были чужды их либеральные стенания. Я был государственником. Они же, неявно, но стремились сокрушить государство.
Я был одиноким, таким и остаюсь.
Моя же литература мне, скорее, нравится, чем не нравится. Чем дольше я живу и смотрю на огромное количество книг, которые я написал, тем больше понимаю, что эти книги несут в себе время, я не говорю об эстетике, не говорю о системе образов, я говорю о том, что эти книги – отпечатки того, что моя Родина прожила вместе со мной. Я не пишу исторических романов, не пишу фантазии. Я иду вслед за моей пехотой, моими самоходками, за моими баррикадниками.
— А у вас есть весточка, что Путин вас слышит и понимает?
— Да, есть, конечно, я бываю у него. Несколько раз. Ну, и есть посредники.
— А вам удалось понять его философию? Кто он, по-вашему?
— Я понял, что он русский империалист.
— Они же все разные — русские империалисты?
— Все разные, но и все одинаковые — все за сбережение территории. Он территорию не отдаст.
— Но ведь можно быть, как Петр I, а можно, как Екатерина II. Разные были империалисты.
— А чем плоха Екатерина II?
— Всем хороша, просто при разных империалистах по-разному живется людям.
— Ну, а есть еще и Александр III. Кто такой Путин? Он русский империалист. Важно, что он русский и что он империалист. Путин подвержен эволюции. Он меняется, но, я думаю, он не успеет измениться до идеи просвещенного правления. Слишком он завяз в олигархических связях. А данную ему Богом страну он сохранит и увеличит ее объемы. Но этого, конечно, недостаточно. Он даже не может совершить преображение, о котором все говорят, которое сам обещал, потому что он увяз в этой олигархической среде. Преображение России невозможно при этой элите. Устранять эту элиту и резать ее он не решается. И, кстати, я думаю, что правильно, что не решается. Очень много явлений русской жизни завязаны на эту элиту. Начни их рубить — и все посыпется. Нужен другой человек и другие рецепты.
— Репрессии — это не тот метод?
— Он не пойдет на репрессии. Но и репрессии бывают разными. Скажем, силой заставить олигархов уйти из черных зон и инвестировать в промышленность — такие репрессии ведь тоже могут быть, необязательно бошку отрывать. У Сталина была своя особая технология, он ее придумал, и она была продолжением гражданской войны.
