У поэта обострённое чувство родства со всем миром: первая звезда на закатном небе, созревший в поле колос, дерево, уронившее последний лист – всё внятно поэту, всё с ним говорит. Неведомый пращур или ещё не рождённый правнук несут весть о прошлом и будущем. Гений минувшего века передаёт поэту очиненное перо, чтобы тот продолжил в своем веке поэму о русском рае.
Но самое драгоценное родство для поэта – родство с отцом. Оно превыше кровных уз, превыше родства по плоти. Рождение сына – это не просто явление новой жизни, это продолжение Божественного замысла мира. Потому расторжение этой связи подобно разъятию Бога и Слова. Отрыв сына от отца подобен отрыву материи от духа, когда омертвелая плоть оказывается глуха и безмолвна.
Такое расторжение пережил Юрий Кузнецов. Взрыв, убивший отца поэта во время войны, стал Вселенским взрывом. За два часа до него отцу снился младенец, пытался уберечь от рокового шага, молился детским чистым словом, чтобы всё в пространстве сместилось хотя бы на пядь и солдатский сапог разминулся со смертоносной миной. Но силы тьмы уже проложили в грядущем бою свою адскую траекторию, и рокового взрыва, за которым «наступит безотцовщина», было не избежать:
И Господь возлюбил непонятной любовью
Русь святую, политую божеской кровью.
Запах крови учуял противник любви
И на землю погнал легионы свои.
Взрыв изменит не только жизнь поэта, но и целое мироздание, сдвинет в нём всё с привычных мест. Пошатнутся милосердие и всепрощение, обретут новые оттенки цвета, иными смыслами наполнятся слова. Мир надо будет приводить в порядок, как дом, чудом уцелевший после бомбёжки.
Взрыв прорубит в бытии колодец до самой тьмы, и в воде его будут видны не отражённые звёзды, а глаза того, кто наслал на Россию легионы тьмы. Поэт не пустит мать к этому колодцу – там мёртвая вода. И нужно будет искать новые источники с живой водой. Путь к ним укажет слово.
Пустоту, открывшуюся после гибели отца, сын заполнит стихами, сотворит в ней свой поэтический Космос, восстановит спасительную связь с отцом. Он будет жить не только во времени, в прошлом, в воспоминаниях, но и в пространстве, будет видим и осязаем. «Я зреть тебя хочу» — скажет сын, и столб клубящегося дыма с далёкого поля брани дойдёт до родного дома, мгла рассеется, явит живого и невредимого отца:
Россия-мать, Россия-мать, —
Доныне сын твердит, —
Иди хозяина встречать,
Он под окном стоит.
Вдове с фронта пришлют гимнастёрку бойца, в которой он ходил в атаку. Гимнастёрка сохранит аромат последнего цветка, увиденного солдатом, последнего костра, разожжённого накануне боя. В голодном тылу сын будет есть такой же «дымный, колючий, прыщавый, сырой, рябой» хлеб, что и отец в окопе, и пригрезится, как разделённые «долгими вёрстами войны», они окажутся за одним столом.
«Где мой отец?» — станет вопрошать у всего мироздания поэт. И привидится ему, что после взрыва сместились не только земные, но и временные пласты, отец попал в чужую эпоху и теперь мучительно ищет путь домой. Поэт станет выкликать отца во всех столетиях. Докричится до Средневековья и античных греков, до ветхозаветных времён. Авраам зарыдает над Исааком. Дедал ослепнет, наблюдая за дерзновенным полётом Икара. Гамлет в мыслях о мести за отца увидит, как люди, перед которыми война поставила вопрос «быть или не быть?», «перешли бездну» и оказались на стороне жизни.
В поисках отца поэт обретёт Отечество. Неведомый свет – то ли солнце, то ли пламя взлетающей ракеты, то ли золотой щит, то ли нимб архангела — озарит Россию, все её века. Поэт ощутит с осиянной Родиной кровное родство. Эти узы, как путеводная нить, приведут к безымянной могиле отца и вытянут его тень из бездны, а вместе с ним четыреста теней однополчан. А вместе с ними ратников всех русских полей:
А в земле шевельнулись отцы,
Из могил поднялись мертвецы
По неполной причине ухода.
Дед за внуком, за сыном отец,
Ну а там обнажился конец,
Уходящий к началу народа.
А затем со дна озера Светлояр всплывёт град Китеж, что «из грядущего светит крестами». В этом грядущем поэт допишет поэму о русском рае, воплотит слово:
Скоро ли, долго ли шел я в цветущей долине,
Запахом скажет тот цвет, что примят и поныне.
Видел двенадцать апостолов издалека,
Словно из детства блистающие облака…
Огненный воин на облаке дыма возник,
Пику вонзил во врага и исчез в тот же миг…
На перекрёстках вечности отец и сын встретятся. Сын на целые десятилетия пережил отца. Сын сед и утомлён. Отец молод, как в миг перед взрывом. Воин протянет поэту ломоть насущного хлеба. Поэт вкусит и с младенческой слезой на щеке прошепчет: «Отче мой!». «Не рыдай мене, сыне» — ответит воин.
