Не нужно быть социологом, чтобы почувствовать, как изменились за последние годы отношения власти и народа. При незначительном изменении в худшую сторону материального состояния граждан сам настрой людей, если отсчитывать от Русской весны и возвращения Крыма, поменялся значительно — и тоже не в лучшую сторону.
Теоретики революций говорят, что социальный взрыв всегда происходит не от резкого обнищания, войн или стихийных бедствий, а от несбывшихся надежд и неисполненных обещаний. Пять лет назад мы восприняли крымский референдум как точку соединения народа и власти, а Крымскую весну — как надежду на дальнейшие необратимые изменения. Оказалось, что кроме собственно возвращения Крыма, мы получили только кровоточащую донбасскую рану, санкции и все ту же структуру власти с либеральным экономическим блоком в ее составе.
После этого наступила апатия — именно бесстрастие, равнодушие, а иногда даже пренебрежение к власти, которые вылились в падение рейтинга партии власти и первого лица. Люди, за исключением беснующихся толп в больших городах, в целом не стали ненавидеть власть, но прежний патриотический подъем и чувство единства ушли безвозвратно.
Русский человек очень долготерпелив. «Русский народ не уступит! Санкции там, нормы, права. Какие? У нас всегда норма — 125 грамм хлеба в сутки, и право победить! Вот это и будет ответом на их санкции», — сказал в одном из интервью миллиардер Алишер Усманов. Это действительно так, кроме шуток, но с одной значимой поправкой: когда в одном строю, в одном цеху, вместе в поле или в рабочем кабинете все силы на пути к победе отдает представитель власти, когда у народа и элит общие цели, общие задачи и один враг. Можем ли мы сказать то же самое сейчас?
Вместо общего устремления к победе и неподдельного единства нам подсунули политтехнологический протез. Российское общество болезненно перенасыщено политтехнологиями: информационными, цифровыми, выборными, образовательными и общественно-политическими. Настоящую политику, настоящее решение проблем заменяют медийная дымка, прикрывающая все те же процессы стагнации. Люди перестают смотреть и верить телевизору: пустой холодильник и отсутствие надежд побеждают телеящик.
Случись завтра внезапный и мощный информационный повод для выхода на улицы (неважно, техногенный, политический или социальный), никто всерьез не пойдет ни за лидерами протеста на новую Болотную, ни на патриотическое стояние на Поклонной. На защиту власти не встанет никто! К телевизионной агитации и пропаганде уже выработался устойчивый иммунитет. Крымский консенсус растаял на глазах под залпы киевских пушек и реки крови вышедших навстречу России дончан. Народ больше не верит в щедрые посулы и обещания, не верит говорящим головам по телевизору и «международной панораме» вместо обсуждения реальных проблем общества.
Отличие от трагедии 90-х лишь в том, что наш народ уже попробовал на вкус мифы о ждущем нас в братские объятия Западе, о демократии и о саморегулируемом рынке. Поэтому больше, чем властям, наш народ не верит только обещаниям «демократии здесь и сейчас», прозападной интеллигенции и уличным зазывалам. На их лозунги ведется только совсем молодое поколение — поколение нулевых, ничего кроме Путина не видевших и не представляющих. От этого ситуация кажется народу еще более безнадежной — власть принимают не потому, что она такая хорошая и благодетельная, а потому, что все остальное — намного хуже, и других внятных перспектив на горизонте не маячит.
В то же время, в контру патриотическому подъему, свое классовое единство с 2014 года сохранили и приумножили либералы во власти и за ее пределами. Причем их цель, в отличие от созидательной патриотической общественности, абсолютно нигилистична — она построена на отрицании нашей православной Церкви, любой сильной власти, любого объединяющего проекта. Под стать своим лоббистам в высших коридорах власти остаются все наши развлекательные и дебилизирующие СМИ.
Главными и повсеместными ощущениями в народе стали безвыходность и апатия: поддерживать либеральную уличную оппозицию глупо и бессмысленно, а на патриотическом фланге все зачищено до стерильного блеска. В этом основная беда и опасность: в ключевой момент, как в той сказке про кричавшего «Волки! Волки!» мальчика, никто на призыв власти уже не откликнется, потому что энергию патриотического подъема цинично эксплуатировали уже сотню раз.
Огромная ошибка власти — считать, что можно откупиться от народа политтехнологиями, стабильностью и повышением ВВП на полпроцента в год. Русский человек живет мечтой, жаждет побед и очевидных горизонтов не только для себя и своей семьи, но для всей исторической России. Этих очевидных проектов и убедительных планов нет, потому что власть по-прежнему боится сказать «А», не сказав «Б», — это будет означать четкие обязательства и серьезные намерения всех групп элиты. Ведь серьезный политический проект — это не тридцать нацпроектов с распределенным бюджетом и ответственными ведомствами. Русский проект — это обещание воплощения мечты, и если эти чаянья не будут воплощены, то уже народ выставит свой счет власти. Крымский консенсус был для нас не разовой победой, а обещанным воплощением мечты, и от ее несбыточности русскому человеку с каждым днем все горше и тоскливее.
«Путинизм», вопреки заявлениям Владислава Юрьевича Суркова, не обрел форму ясной идеологии, потому что у любой идеологии есть ясные горизонты планирования и план отдаленного будущего без привязки к личности. У России, кого из высших чиновников не спроси, такого плана нет, если не считать проектом обещания «за все хорошее — против всего плохого». Обсуждаемый «путинизм» — всего лишь относительно эффективная на данном этапе политическая практика, но точно не идеология или теория развития. Скорее всего, после неизбежного ухода Владимира Владимировича, ему будут лишь подражать, но перед государством к тому времени будут стоять уже совсем другие вызовы. Краткосрочный план Путина осуществился только потому, что он интуитивно нащупал живые коды русской жизни и страждущий запрос на единство всех других братских нам народов. Однако ни он сам, ни другие придворные политики пока не оформили политическую практику в связную теорию.
Чтобы болезненный разрыв между властью и народом был преодолен или, по крайней мере, не углублялся, Изборский клуб предлагает ряд практических мер, которые будут иметь вполне реальное воплощение. Одна из таких социальных технологий — проект «Пространственного развития как формы общественного договора». Он развивается группой экспертов под руководством ведущего эксперта Изборского клуба Алексея Вайца — члена Комиссии по вопросам духовно-нравственного и патриотического воспитания детей и молодежи Совета при Президенте по межнациональным отношениям. Тематический доклад по этому поводу был представлен и подробно изучен на закрытом совещании Изборского клуба в минувшую среду, 23 октября.
Если говорить коротко, то в центре проекта авторы ставят ценностные категории жителей определенной местности, то есть единую цивилизационную идентичность, которая передаётся из поколения в поколение носителями одного языка и культурной общности. Евразийские геополитики назвали такую местность «вмещающим ландшафтом» или «месторазвитием». В свою очередь, ценностные установки как бы маркируют территорию страны, образуя из нее качественное пространство: территория, климатическая зона, способы жизни, формирование жилищ, улиц, площадей, памятников, исторических зданий, мест ристалищ, празднований и других массовых мероприятий — все они нанесены на плоскость конкретного вмещающего ландшафта. Это именно тот момент, который выпадает из оптики внимания современных градостроителей и урбанистов, мыслящих в индивидуалистических утилитарных категориях. С геополитической точки зрения мы рассматриваем Россию как территорию, которая является жизненным пространством не столько для совокупности атомарных индивидов со своими частными интересами, а скорее для единой общности — народа. Ведь совокупность индивидуальных связей обусловлена общей историей, культурой, общими переживаниями и воспоминаниями. Основываясь на постулате, что дух творит себе формы, а не наоборот, авторы проекта предлагают поэтапное создание форм от глубинных смыслов — цивилизационных принципов и до акта благоустройства пространства самими людьми — низовыми сообществами, при тесном взаимодействии с местной властью на местах.
В связи с этим мы считаем целесообразным выделение одного или ряда пилотных регионов для проработки внедрения этой программы. Так как Изборский клуб представлен в десятках регионов, то и рабочее взаимодействие могло бы вестись как во всех регионах с филиалами Клуба, так и в одной-двух пилотных губерниях. Перспективы такого сотрудничества сейчас активно обсуждаются с представителями власти.
Мы еще и еще раз предлагаем российской власти, государству управлять не с помощью политтехнологий, дубинок и вульгарных животных стимулов, а с помощью мечты, которую мы готовы начать воплощать в жизнь на местах. Ведь острое ощущение несправедливости нельзя утолить никак иначе, кроме открытого предложения участия в великом проекте.
