Конфигурация власти в современной России: централизм.
С точки зрения формальной логики, в современной ситуации конфигурация власти в России в целом довольно неплохая. Существует сильный лидер, есть отлаженная централизованная структура управления, которая противостоит энтропии, сепаратизму и распаду. Налицо полный, установленный Путиным контроль над основными стратегически важными отраслями промышленности, оформленный либо юридически, либо на основе внутрисистемных договорённостей, соблюдающихся неукоснительно. Никому в голову сегодня – в отличие от 90-х – не придёт поставить это под сомнение и бросить вызов самой системе.
С позиции государственности на нынешнем историческом этапе такая структура власти оптимальна. Уровень централизации и сосредоточения власти в руках правителя достаточны для поддержания суверенитета, а это уже очень много. Конечно, и в этом можно при желании найти существенные недостатки и эксцессы, но в целом при определённом приближении и перед лицом необходимости сохранять свой суверенитет все они оправданы сложной ситуацией, в которой находится Россия.
Это особенно важно, если учесть, что ситуация была далеко не такой в 1990‑е годы и ещё в начале 2000-х. В 1990-е годы в России существовал следующий баланс между основными центрами принятия решений и движущими силами в обществе:
1. Наднациональные – глобалистские, западные – структуры стояли по своей значимости выше национального государства, и происходило, по сути, внешнее управление Россией со стороны кураторов Запада и полностью лояльных Западу и либерализму правящих элит.
2. Криминальные группировки почти полностью контролировали правоохранительные органы.
3. Представители олигархата управляли государственным аппаратом и тотально коррумпированным чиновничеством.
Хотя это и называлось «демократией», народ и общество ни на какие процессы не влияли. Всё решалось Западом, олигархами и – на местном уровне – криминальными кланами.
За 20 лет правления Путина эта модель была полностью разрушена и перевёрнута. Теперь можно констатировать, что:
1. Россия проводит независимую от Запада суверенную политику, что закреплено и де‑юре в новой редакции Конституции и существует де‑факто, опираясь на достаточный силовой потенциал (реальный – а не просто формальный – суверенитет.
2. Криминальные кланы полностью контролируются силовыми структурами и зависят от них.
3. Олигархи не могут прямо и открыто управлять чиновничеством и отстранены от какого бы то ни было влияния на политику.
Императив авторитаризма
Смена модели 90-х на модель Путина есть безусловно колоссальное достижение по укреплению государства. А острота накопившихся к концу 90-х проблем позволяет говорить фактически о спасении России от неминуемо надвигавшейся катастрофы.
За 20 лет правления Путина была осуществлена централизация власти в одних руках, то есть произошло создание авторитарной монархической системы. Именно такая система является оптимальной для России. Она исторически оправдана, геополитически безальтернативна и вытекает из сложной структуры территорий, населения и, соответственно, из совокупности оборонных стратегических императивов.
Именно к этой системе так или иначе приходили все идеологические системы в русской истории: цари, коммунисты, демократы. С чего бы ни начинали представители той или иной политической силы, они неизбежно приходили именно к авторитаризму. Авторитарное управление вообще неизбежно в случае больших социальных массивов, в формате Империй. Рано или поздно встаёт вопрос о централизации власти и наличии стратегических вертикалей, пронизывающих лучами всю систему государства. Поэтому, с формальной точки зрения, мне кажется, миссия Путина выполнена, и централистская система создана.
Если учесть, что советская система утратила к концу своего существования централистский контроль, а в 90-е годы полным ходом шёл дальнейший распад государственности, то реформы Путина были необходимы, неизбежны и эффективны.
Государство без идеи, этики и народа
Но есть и другой – более тонкий аспект всей проблематики государственного устройства. При сложившейся централизации и с учётом успехов в выполнении задач по укреплению России у власти, у самого государства, полностью отсутствуют:
1. идея;
2. этика;
3. учёт бытия и воли народа (то есть социальная справедливость).
При всей ценности державности и суверенности современные правители России совершенно упускают из виду, что государство – это всё же не самоценность, а некая броня, в которую заковано живое сердце народа. Государство – земное выражение высшей идеи. Оно должно строиться на этике и нравственном векторе.
Всё это сегодня отсутствует полностью. При том, что государство централизовано и приведено к действенному виду, оно напрочь лишено духа, то есть идеи и мысли. Власть не мыслит – и даже не пытается мыслить. Всё подчинено практической эффективности. Власть считает, что если она делает, то мыслить не обязательно. Если она есть, то одно это и оправдывает её существование. Так власть становится в каком-то смысле в оппозицию к идее.
Далее, современное российское государство совершенно лишено нравственности. В нём не течёт никакой подлинной и глубинной культурной жизни. В таком государстве нет души.
Народ как понятие, как субъект истории отсутствует, вместо него фигурируют «население», «налогоплательщики», «рабочие места» и т. д.
Получается, что фактически создан Левиафан, своего рода железный державный монстр без ума, души и этики.
В целом надо отнестись к этому реалистично. На самом деле, это не так плохо, ведь когда нет сильного, суверенного организма или даже механизма, то народ легко становится жертвой. И тогда тонкая душа, тонкий дух народа также не могут свободно раскрываться, так как сам народ оказывается порабощённым. Поэтому русским Левиафаном не стоит пренебрегать и относиться к нему легковесно. Государство – это в любом случае необходимая вещь.
Отсюда становится понятным, почему Империя так важна в русском понимании, почему она входит в число наших высших ценностей.
Но, с другой стороны, ничто сегодня не мешает нашей власти заботиться о фундаментальных вещах – об идее, этике и народе. Более того, отсутствие внимания к ним порождает огромное количество эксцессов и создаёт предпосылки для уязвимости этой, в общем-то, неплохо выстроенной централистской системы. Мы видим сегодня, как непроходимая тупость, оголтелая коррупция и нулевой уровень чувства социальной справедливости со стороны власти создают в обществе нарастающие внутренние угрозы. Так прекрасно отстроенный – формально – механизм политической системы с централизацией всех ключевых областей подвергается внутренней эрозии.
Сегодня на первый политический план выходит как раз отсутствие более тонкой надстройки. И именно потому, что катастрофические последствия 90-х уже ликвидированы. Hardware подстроен, а software в нём негодный, потому что нет ни идеи, ни этики, ни заботы о народе, нет даже представления о народе как таковом.
В такой ситуации всё это отдано на откуп случайным людям, которым удаётся выдавать себя за «эффективных менеджеров». Это важный критерий для технической стороны дела. Но совершенно неприменимый и откровенно лживый для решения более тонких задач. Поэтому вся – довольно неплохая – политическая система начинает гнить, что и создаёт предпосылки для её нарастающей уязвимости.
Государство – всегда искусственная конструкция: Созидание в авральном режиме
Следует учитывать, что все государства создаются исключительно искусственно. За каждым политическим институтом стоит определённый исторический момент, в котором и даются ответы на те или иные острые вызовы. Те, кто дают ответ, оказывающийся верным, и становятся во главе государства, которое и форматируют. В основе всего субъект и его воля. Чаще всего – коллективный и опирающийся на определённую идеологию.
ФИЛОСОФ АЛЕКСАНДР ДУГИН. ФОТО: PRAVDA KOMSOMOLSKAYA / GLOBALLOOKPRESS
Монархическая система тоже была конструкцией. Она сложилась исторически на основе укрепления великокняжеской, затем – царской власти. Важную роль сыграло принятие Православия. При этом сама государственность неоднократно перестраивалась правящей элитой – и в древности, и в более близкие к нам периоды. Так, послепетровская Россия существенно отличалась от Московской Руси, а та, в свою очередь, от монгольской эпохи и домонгольского периода. И всякий раз принимались новые решения о государственном строительстве, о правящей идее, о доминирующей этике, о месте и роли русского народа в истории.
В ХХ веке была создана советская система. И она была искусственно выстроена большевистской революционной элитой. В условиях распада и энтропии монархического строя, сложностей в Первой мировой войне и накапливания нерешённых царем проблем большевики захватили власть и создали – сконструировали – советское государство. Это было нечто искусственное. Да, большевики применялись к обстоятельствам, адаптировались к ситуации, а подчас жёстко сравнивали выпуклости исторического, социального или культурного ландшафта тоталитарными методами, приводя его в соответствие со своими идеологическими представлениями.
Это конструирование государства было эффективным в течение 70 лет, затем – в позднесоветское время – перестало работать.
Так к власти пришли либералы. И снова стали искусственно перестраивать государство. Впрочем, на этот раз реформаторы не столько строили что-то новое, сколько разрушали и грабили старое. Большинство же правящей элиты сохранилось у власти с позднесоветских времён. Это наследие, «память металла» советского периода, остатки советских институций в полной мере продолжают жить в нашем обществе – деградируя, вырождаясь, а не трансформируясь и не преображаясь.
Попытка переделки политической системы в эпоху Ельцина была в полном смысле слова катастрофой. Этот период 90-х годов войдёт – уже вошёл! – в нашу историю как абсолютное зло. Нечто подобное Смутному времени или Гражданской войне. Раскол, развал, вырождение, захват власти самыми низменными и проклятыми элементами.
Вместо того чтобы строить что-то новое, либералы принялись просто разрушать и разворовывать старое. Это был чистый минус.
Путин же получил в наследство остатки советской инерции и разрушение, которые принесла вакханалия либералов 90-х годов. И из того, что есть, начал создавать действующую систему.
И снова это было искусственное конструирование из того, что было под рукой. Путин, как заботливый и совестливый сантехник, ликвидировал аварию на линии. Вдруг полопались все трубы, провалились все лифты, встали все поезда. В государстве сложилось катастрофическое положение. Повсюду била холодная вода или кипяток, прорывались коммуникации, рушились стены и кругом носились хищные банды олигархов, бандитов и выживших из ума от жадности, трусости и корысти чиновников. Фактически Россия в ельцинский период была приведена либералами в состояние, несовместимое с дальнейшим существованием. Страна стала по-настоящему распадаться.
Путин взял на себя ответственность за все эти катастрофы, которые накопились и в позднесоветский период, и за счёт деструкции государства в 90-е, когда происходило варварское уничтожение России, и из того, что было, попытался смонтировать действующий механизм. В целом, это удалось. Так в очередной раз была перезапущена российская государственность.
Другое дело, что пока этот механизм ничем не нагружен, не насыщен. То есть было спасено тело, и пока его спасали в авральном режиме, было не до души, не до содержания. Однако если этот механизм и дальше будет ничем не наполнен, то те склейки, те швы, с помощью которых была учреждена сегодняшняя Российская Федерация, «корпорация Россия», из которых она была свёрстана на скорую руку, снова разойдутся. Тогда неминуема новая катастрофа.
Когда экстренная группа спасателей вынуждена немедленно ликвидировать аварию, она не разбирается, чем заделывает дыры. Тем, что первым под руку попадётся. Так во власти снова оказалось значительное число лишних деталей, лишних людей. Конформисты, проходимцы и свободные электроны были на каком-то этапе необходимы. И они попали в систему по принципу «из того, что было». Но многие там и застряли. И эти полезные на предыдущем этапе части строительного мусора, отходы производства, смазочные концы интегрировались в структуру, возомнили себя «государственниками». Это неизбежные издержки любой конструкции. Но сегодня они представляют собой настоящую угрозу.
Владислав Сурков: От суверенной демократии к глубинному народу
Ярчайшим примером расходного материала в условиях авральной ликвидации государственной аварии являлся бывший идеолог Путина Владислав Сурков. Эволюция этой фигуры показательна. Вначале он казался серым аппаратчиком, наделённым неимоверной властью, недюжинной хитростью и способностью ловко выкрутиться из любых затруднений, но всё же одним из бесконечного числа оттенков серого. Сегодня – в сравнении с теми, кто пришли на его позицию позднее – он смотрится разноцветным павлином. Даже лишние детали постепенно мельчают…
С Сурковым в тот период, когда возник тезис «суверенной демократии», я сотрудничал довольно тесно. Правда, я сразу обозначил свою позицию, указав, что мне безусловно близка суверенность во всех её смыслах, демократия же в этом сочетании опциональна. Можно и просто суверенность, но если необходимо добавить демократию, то пусть, была бы суверенность. Суверенность России превыше всего и оправдывает всё (или почти всё). В этой концепции так и было – суверенитет был явно поставлен во главу угла. Суверенитет – значит полная независимость, свобода того, как мы будем определять и конструировать свою политическую систему. В этом и состоит основной смысл реформы Путина по восстановлению российского Левиафана. Путин это последовательно проводит, что правильно.
Сурков попытался придать этому более систематический характер, возвести в статус концепта. И, как обычно, в духе привычных для него полумер («сто оттенков серого») добавил демократию. Чтобы успокоить либеральное сообщество. Оно не успокоилось и не поверило. Наверное, правильно не поверило. Суверенитет в России Путина есть, а демократии нет. Может, и хорошо, что так. Потому что, может быть, её нам и не нужно. Я не утверждаю категорически, я просто констатирую: демократии нет – и всё. Кому-то печаль, кому-то всё равно. А кто-то и рад. Не важно.
Так вот, суверенность этой концепции «суверенной демократии» реализовалась и продолжает реализовываться, а «демократическая» составляющая несколько подвисла. Но при этом либерализм далеко не изжит. Либеральная демократия, не как действительность, а как идеология элит – особенно экономических и культурных – всё ещё здесь, и нам ощутимо вредит и мешает. Сурков попытался создать фасад «демократии» (со стыдливой оговоркой, что мол, она у нас не может не быть «суверенной», а то вообще никакой не будет) для Запада, но там никто в это не поверил. Да и внутри никто не поверил – и не верит. Мы всё равно для чего-то сохраняем эту обёртку. Итак, под понятием «демократии» Сурков стремился послать сигнал западным и российским либералам. Была задумка создать компромисс. Но из этого ничего не вышло.
Но Сурков, строго говоря, и не пытался по-настоящему. Я предложил ему: давайте опубликуем более серьёзные материалы, чем новостные заметки, начнём всерьёз разрабатывать это как политическую теорию, создадим интеллектуальную лабораторию, которая аккуратно выстроит те территории, внутри которых будет описано содержание демократии, не противоречащей суверенитету и патриотизму, а значит, не либеральной – иллиберальной – демократии: он не обратил на это внимания. По его же просьбе, оформленной как предложение Путина, я написал целый учебник «Обществоведение для граждан Новой России», где суверенная демократия осмыслялась более основательно. Учебник, кстати, власти понравился, но мне сообщили, что на пути его внедрения стеной стала либеральная общественность и… мафия, наживающаяся на бизнесе, связанном с печатью обязательной учебной литературы. То есть гидра по-прежнему сильна, и даже Администрация президента вынуждена была перед ней ретироваться.
Ближе к 2008 году Сурков утратил к этому интерес. Однажды он высказался так: «суверенная демократия» – это как хит сезона, нельзя слишком долго крутить одну и ту же песню. Пора придумать что-то ещё… Поговорили о суверенной демократии – перейдём к чему-то другому. Вот так несерьёзно, по остаточному признаку, власть относилась к идеям, идеологии, концепциям. Даже к тем, что выдвигала сама.
Позднее, уже уйдя с постов во власти, Сурков предложил новый концепт – «глубинный народ». Я много писал и о глубинном государстве, как раз как о ядре «суверенной государственности», и о «глубинном народе». Обоснование народа – русского народа – как субъекта истории лежит в основании того самого учебника «Обществоведения», о котором я упоминал.
Тот факт, что Сурков к обратился к концепции «глубинного народа», радует. Вообще Сурков в последнее время стремится представить себя «патриотом». У него это не очень убедительно получается, так как он постоянно соскальзывает в постмодернизм и стилистику либерального цинизма. Но время от времени он выступает с теми тезисами, которые раньше сам же осмеивал или искажал до неузнаваемости.
Но здесь нельзя его строго судить. Если это его искренняя эволюция, то это хорошо, и его в ней надо поддерживать. Конечно, его постмодернистские стратегии, когда он находился в Кремле и постоянно смешивал патриотов и либералов, либералов заставлял произносить патриотические речи, а патриотов, наоборот, смещаться в либеральном направлении (кто не хотел, того он маргинализировал или уничтожал), были, мягко говоря, сомнительны. Ведь, перемешав всех со всеми, он тоже поспособствовал нейтрализации общественной жизни. Так происходило «обнуление», о чём он сам написал роман с выразительным название «Около ноля».
Он ушёл, и на миг показалось, что худшее уже позади… Но после его ухода с поста во внутренней политике идеологическая жизнь вообще замерла. Фактически она остановилась.
Сурков пытался «замкнуть» противоположные стороны друг на друга, чтобы получить нулевой результат, не вызывая короткого замыкания. А его преемники прекратили даже имитацию какой бы то ни было идеологической активности.
У меня двойственное отношение к периоду Суркова. С одной стороны, хорошо, что там была хотя бы имитация мысли. Доверия это, конечно, не вызывало. Но лучше так, чем вообще никак, то есть как сегодня.
Кстати, тезисы, которые выдвигает сегодня Сурков и которые являются патриотическими, в поддержку «глубинного народа» или «суверенитета России», я поддерживаю и приветствую. От кого бы они ни исходили. Хоть от «дьявола». Если «дьявол» говорит вещи в пользу укрепления суверенитета России, её государственности, защиты её народа, конечно, надо искать, в чём здесь подвох, но, тем не менее, сами по себе эти тезисы не становятся ложными. И их надо поддерживать.
Мы же не можем отказаться от истины как таковой только потому, что она вложена в уста сомнительных и не слишком авторитетных людей.
Трансцендентная власть над тремя ветвями
В классической демократии всё основано на распределении полномочий между тремя ветвями власти – законодательной, исполнительной и судебной. Отсутствие баланса между ними легко приводит к кризису.
В нашей государственной системе эта опасность маловероятна. Баланс между тремя ветвями соблюден за счёт трансцендентной инстанции, которая представлена в лице Путина. Это, на мой взгляд, очень правильная монархически-авторитарная модель. И исполнительная власть в лице правительства, и законодательная власть в лице Госдумы, и даже судебная власть в лице Верховного суда не обладают сегодня никакой субъектностью. И это прекрасно. Потому что властная субъектность находится не в них, – ни в целом, ни по отдельности, – но где-то ещё. Она находится в Путине.
Именно Путин гармонизирует, согласует и выстраивает со своей трансцендентной позиции взаимодействие трёх ветвей власти. Это возможно только потому, что его власть является наивысшей властью и находится над исполнительной, законодательной и судебной. Именно поэтому прежде всего судебная власть, по крайней мере, Конституционный суд, во многом утрачивает своё значение.
Конституционный суд обретает смысл по-настоящему там, где трансцендентной власти для того, чтобы как-то уравновешивать споры между правительством и парламентом, просто нет. Но поскольку у нас правительство и парламент имеют над собой, помимо премьера и спикера, ещё более высокую фигуру, то есть президента, функция Конституционного суда становится чисто технической и утрачивает свою политическую нагрузку.
Мы знаем, как зависит Государственная Дума от Путина, как все партии зависят от Путина. Они и существуют только благодаря его согласию с тем, чтобы они существовали. Они есть, они присутствуют в парламенте и они возглавляются теми, кем возглавляются, только потому, что Путин с этим согласен или даже именно этого и хочет. Даже критикуя Путина, они делают это по строгому согласованию с ним. Поэтому, конечно, субъектность здесь минимальна. И это в нынешних условиях, на мой взгляд, прекрасно. Это способствует нейтрализации рисков.
Что касается правительства, то здесь снова действует трансцендентная власть, превращающая всё правительство, включая премьера, в чисто технических исполнителей. Стратегическими вопросами, международной политикой, обороной, да и во многом экономикой руководит лично Путин. А люди, которые за это в правительстве отвечают, лишь выполняют его поручения.
Поэтому в российском Левиафане просто нет трёх властей, которые между собой могли бы выстраивать модель взаимодействия. Есть одна власть, растекающаяся на три русла. И для нынешней российской действительности это оптимально.
Путин пришёл к этой системе в ходе ликвидации аварийного состояния государства в 90-е. Он укрепил Думу полностью лояльными ему безответными чиновниками («Единая Россия»), выкинул либералов (СПС), заморозил безвредных и послушных «левых» (КПРФ) и «правых» (ЛДПР) и сдобрил совсем уже бессмысленным Мироновым (сегодня его партия называется непроизносимой аббревиатурой). Все нейтрализованы и тотально управляемы. И отлично. О правительстве и говорить нечего, оно комплектуется теми, кого отберёт Путин. А Конституционному суду судить некого и нечего, Путин ещё всё рассудил.
Другое дело, что это всё становится более и более бессмысленным. Фасад трёх властей – дань западным критериям демократии. В этом нет ничего суверенного. Суверенное в такой системе лишь то, что это вообще не наделено ни малейшей долей субъектности. То есть это не демократия, а пустая пародия. И не бессмысленной такая модель просто не может быть, если мы всерьёз говорим о суверенитете.
Суверенность требует нейтрализации. В период ликвидации аварии всё это было оправдано. Но авария худо-бедно ликвидирована. И тут-то и обнаруживается, что в ходе спасательных работ было использован весь подручный материал – в том числе далекий от идеального. Так лучшее встаёт на путь вражды с просто хорошим, то есть, точнее, не таким плохим, как в 90-е.
Три власти современной России – это средненькое настоящее и преодолённое ужасное прошлое. Но в этом вообще отсутствует будущее. В этом нет ни идеи, ни этики, ни народа. Это симулякр – полезный, но постепенно изживающий свою полезность.
И всё опять же зависит от одного человека. Если Путин задумается о будущем всерьёз, обратит внимание на то, что в государстве должен быть дух, этика и душа, должна быть жизнь народа (а не просто его выживание), то и все остальные – его подчинённые – будут вынуждены об этом задумываться.
Если у нас всё решает инстанция, трансцендентная по отношению к трём ветвям власти, то она и принимает решение о будущей структуре государства – о России будущего.
Успехи нейтрализации и предсказуемость заведомо сделанного выбора
Есть ли у подобной структуры российской государственности запас прочности? Это самый острый вопрос. В каком-то смысле это государственная тайна.
Формально, очевидно, что Путин контролирует ситуацию. Результаты выборов и в целом поддержка режима будут такими, как Путин затребует. На то он и трансцендентная власть, чтобы править всем. Если бы у нас была политика, то мы бы гадали: пройдёт – не пройдёт. А так как всё нейтрализовано, то можно и не гадать.
У нас всё нейтрализовано. И плохое, и, увы, хорошее, а лучшее вообще поставлено вне закона.
Навальный нейтрализован, теперь и его сторонники нейтрализованы. Также нейтрализован и российский избиратель. Мы живём в обществе государственной нейтрализации. Нас всех нейтрализовали, и мы не можем представлять угрозы для страны. В этом есть как светлые, так и темные стороны. Мы можем радоваться, что угрозы больше нет. Но в каком-то смысле нет и нас самих… Как граждан уж точно.
А «Единая Россия» – это как раз и есть тот институт, который упрощает нейтрализацию. Партия не выступает ни с какими идеями, потому что мыслить нельзя, ни с какими действиями, потому что действовать тоже нельзя. Это просто дисциплина, как в спорте. Нравится, не нравится – качай мышцы, бегай, прыгай.
Точно так же и с избирателем, нравится ему или нет, раздражён он или безразличен, – иди и голосуй. Есть люди, которым всё равно, а есть люди, которые озлоблены. Но всем им сказано: сядьте в позу лотоса и расслабьтесь. И эта «поза лотоса» называется «выборы».
С точки зрения государственной целесообразности, все должны проголосовать именно так, как они и проголосуют.
Навальный, с точки зрения той же государственной целесообразности, должен пока отдохнуть и одуматься. Если он не хочет одуматься, значит, ему продлят время «отдыха». Это дисциплина, спорт, если угодно, политическая гимнастика власти. Что захотят, то и выберут. Потому что выбор сделан.
Переход к Империи
Мы находимся в состоянии, когда первая фаза спасения государства после позднего советского строя и последующей за ним либеральной вакханалии 90-х завершена. Определённая управляемость, упорядоченность, устойчивость восстановлена. Падение в бездну предотвращено. Точнее, мы не несёмся стремительно в бездну. Мы застыли над ней. Замерли. И не падаем, что радостно.
И вот теперь подходит вторая фаза. Она состоит в том, что необходимо наполнить этот механизм, который, можно сказать, теперь работает, содержанием и смыслом.
Мы не можем применять к российской политике и российской политической истории критерии Запада, потому что они нам совершенно не подходят. И последовательность, и смысл этих событий у нас совершенно другие. Поэтому нельзя сказать, что мы переходим к либерализации, к модернизации, к реформам, к вестернизации, к демократизации. Это всё не имеет смысла, даже в странах Запада, а тем более неприменимо к нам. Никакого универсального смысла в движении от старого к новому, никакого однозначного вектора прогресса не существует. Требуя перемен, необходимо обязательно уточнять, каких именно. Иначе – это пустой и глупый вопль.
По логике нашей русской политической истории, вторая фаза должна заключаться в переходе к русской системе координат. Русская система координат рассматривает Империю как норму, а отсутствие Империи – как аномалию.
Путин исправляет катастрофические последствия периода аномалии. Он почти завершил это. Более того, он даже не «почти», а полностью завершил.
На материальном уровне, на уровне управления централизационными процессами Путин своей задачи достиг. Аномалия нейтрализована, о чём я и говорил выше.
Теперь мы стоим на пороге того, что необходимо переходить от чрезвычайной ситуации ликвидации последствий политической аварии – к последующему этапу. И следующая необходимая фаза – придание российской государственности смысла, духа, идеи, ориентиров, образов будущего. Именно здесь мы и находимся. Между первой и второй фазой политической истории современной России.
Но переход всегда сложен. Кажется, что начало нового цикла грозит потерей и утратой с таким трудом достигнутых результатов предыдущей фазы. С таким трудом удалось всё нейтрализовать, как боязно и рискованно возрождать что бы то ни было. Ведь идея, этика и народ – это нечто живое и непредсказуемое. Так прошлое и настоящее оказываются в положении врага будущего. Они не дают будущему сбыться.
Всё напряжение этой проблематики смены фаз политической истории ложится на плечи Путина. Ведь именно он – ликвидатор аварии. И он, как спасатель (но ещё не спаситель), справился с этой труднейшей задачей замечательно.
Но теперь предстоит решить очень сложную задачу: сможет ли он двинуться дальше? Ведь это требует совершенно другой стратегии, другой стилистики власти и, наконец, другой политической системы. Компромисс имплицитного монархизма за фасадом симуляционной демократии с множеством либеральных компромиссов и в сочетании с безыдейной, безнравственной элитой и полным отсутствием в обществе социальной справедливости исчерпан. То, что было оправдано и необходимо, становится, в свою очередь, преградой на пути должного.
Путин завершает первую фазу. Способен ли он перейти ко второй? И если нет, то кто же будет делать всё остальное? Сможет ли он перейти критическую точку невозврата, когда станет очевидным, что ситуация уже никогда не вернётся? А ведь в период Медведева мы воочию убедились, что 90-е не так уж и далеко от нас – и вполне могут вернуться.
Очевидно, что нельзя и дальше заниматься аварийной починкой того, что уже спасено, что выведено из режима аварии.
В этом и заключается острота нынешнего политического момента. Потому что, с точки зрения формальной логики, задача ликвидации политической катастрофы 70–90-х годов ХХ века решена. Позитивные результаты достигнуты. С озабоченным видом ходить с гаечными ключами там, где труба уже не протекает, странно. Более того, это тоже может стать началом нового распада.
Нам необходим новый уровень политического мышления, новый формат русской державной рациональности, полноценный и вдохновляющий образ будущего.
На этом споткнулась советская система в последний период: у неё не было образа будущего – или в него просто никто больше не верил. И она рухнула, запутавшись в настоящем и в решении бесконечных технических вопросов, которые оказались нерешаемыми. Именно с утратой горизонта будущего, с отсутствием вдохновляющего и убедительного стимула к историческому бытию великого народа и сопряжена катастрофа и гибель великой государственности в 1991 году. Всё это рискует повториться.
Поэтому сейчас мы входим в сложную зону. С одной стороны, Путин по-прежнему побеждает во внутренней политике. Во многом потому, что побеждать больше некого. Всё в целом работает, движется. Не всегда идеально, но движется.
А с другой стороны, время начинает требовать чего-то другого, того, что Путин никогда не делал. Может быть, это и не задача Путина. Но так как в современных условиях он – и только он – обладает всей полной – трансцендентной! – властью, то кто, кроме него? Остальные успешно нейтрализованы.
Это очень тонкий момент. И дай Бог, чтобы мы пережили этот труднейший и переломный момент нашей истории.
Нам необходимо новое начало русской государственности. Левиафан должен быть просветлён идеей, должен обрести новую правящую – на сей раз нравственную, то есть подлинно аристократическую! – элиту и стать не деспотическим механизмом принуждения и порабощения, а инструментом самого народа, свободно и суверенно вершащего свой драматический и героический путь сквозь историю.
