Е.Бунтман ― Добрый вечер! Это программа «Особое мнение». И я ее ведущий Евгений Бунтман. И у нас в гостях — писатель Александр Проханов. Здравствуйте, Александр Андреевич!
А.Проханов ― Добрый день!
Е.Бунтман ― Александр Андреевич, как вы считаете, нужно ли российских школах патриотическое воспитание? Это к приказу Министерства просвещения, который говорит, что нужно.
А.Проханов ― Патриотическое воспитание необходимо в стране в целом. Во всех странах есть философия флага, обожание символов, почитание истории, уважительное отношение к великим событиям и явлениям прошлого. То есть это все не идет в самотеке, это все входит в кодекс мировоззрения данного гражданина. Этот кодекс рождается в детстве, рождается в семье, рождается в школе или в гарнизоне.
Поэтому я считаю, что, здесь нет ничего ужасного. Конечно, нужно воспитывать патриотизм особенно на фоне, когда идет деструкция, когда идет антипатриотизм, когда есть огромная энергетика, которая в людях воспитывает скептицизм и иронию по отношению к Родине, ее символам, ее прошлому, к ее типологии. Мне кажется, что это необходимо. Только вопрос, как это делается. Я надеюсь, что у истоков этого патриотического воспитания будут стоять озаренные люди, для которых слово «Родина» не является способом зарабатывать деньги. Эти люди, у которых, видимо, со словом «Родина» связано все самое возвышенное и прекрасное. Я считаю, что нужно.
Е.Бунтман ― Как должно проходить патриотическое воспитание, чтобы это не вызывало отторжения?
А.Проханов ― Я повторяю, что это воспитание должно находиться в руках пассионарных людей, страстных, восхищенных, восхитительных. Таких людей не много. Так же как закон божий, так же, как и основы православной культуры. Какое количество унылых, печальных и потухших батюшек приходит в школы и преподают эти основы. У учеников, конечно, вызывает отторжение, уныние. Поэтому это очень деликатный вопрос. Слово «Родина», слово «патриотизм», «служение» — то вещи очень тонкие, связанные с тонкими энергиями души. И нельзя подпускать людей равнодушных, нельзя подпускать людей темных, тупых, остывших, но, к сожалению, таких людей очень много среди педагогов, наставников.
Я думаю, что любые схемы, любые программы по воспитанию патриотизма, если они находятся в руках творцов, в руках настоящих ревнителей и любителей Родины, страны, истории, а главным образом, и детей, эти схемы, эти доктрины будут приносить пользу. И если самые прекрасные, прекраснодушные программы попадут в руки невежд, тупиц или в глубине души насмешников, все будет погублено.
Е.Бунтман ― Преподавание основ православной культуры как раз выявило эту проблему, что совершенно некому преподавать, потому что непонятно, как и кто будет учить учителей, которым предстоит преподавать ученикам эти основы православной культуры. И эта проблема так и не решилась за последние годы, что существует такая дисциплина.
А.Проханов ― Она не может быть решена моментально. После крушения Советского Союза, где тема патриотизма постоянно присутствовала везде, она тоже была замылена во многом, но она присутствовала. Это была часть доктрины. После 91-го года все, что было связано с так называемым патриотическим представлением о стране, о будущем, о державе, всё было вырезано, подвергалось насмешке, остракизму или тотальному нигилизму. А вместо этого возникли другие школы. Возник удивительный оснащенный глубинный университет под названием ВШЭ. ВШЭ — это огромный, мощный факультет, которые проповедует другие, космополитические ценности, в основном западные ценности. И слово «патриотизм» Для ВШЭ является запретным словом. И поэтому вся наша педагогика и все наше общественное сознание пропитано этим нигилизм. И слово «патриотизм» даже в нашей с вами беседе выглядит как-то нелепо, как старая, старомодная табуретка.
Я думаю, что это мучительный, медленный процесс и одной директивой его не решить. Но у меня есть среди моих знакомых, последователей, единомышленников удивительные примеры. Это в городе Сургуте там, в Западной Сибири есть несколько восхитительных женщин педагогов, которые создали целое движение, охватывающее сотню, может быть, даже уже сейчас и тысячу молодых людей из Сургута и других НРЗБ городов. Это движение называется «Ратные поля России». Это движение, которое молодых людей, детей ориентирует на мистическую философию русской победы. Не только военной победы, но и культурной, духовной победы. И эти две проповедницы такие страстные, яркие, вдохновенные, восхитительные, что за ними идут дети. Они совершают странствия, они ставят спектакли. Место Сургут, там, казалось бы, нет ни Прохоровского поля, ни Бородинского поля, ни Куликовского поля. Но там, рядом с Сургутом произошло удивительное явление — там забила сургутская нефть. Там великий Салманов отыскал нефть Самотлора. И на этой самотлорской нефти появилась могучая, мощная нефтяная цивилизация Советского Союза. Вот они отыскали это поле. Это еще одно поле, ратное поле России.
Поэтому эти подходы — это реальное видение, это смелость, это искренность. Это живет в наших людях. Их надо воспитывать, развивать.
Е.Бунтман ― Александр Андреевич, вы сейчас противопоставили несколько фраз назад западные ценности российскому патриотизму. Почему это должно быть противопоставлено? Во Франции, например, дети в школе, например, хорошо знают, что такое Ваграм, Йена, Аустерлиц. У нас в школе дети редко знают слово «Малоярославец» из того же времени, скажем. Почему это должно быть противопоставлено?
А.Проханов ― Нет, я не противопоставляю. Просто наши дети очень хорошо знают, что такое «Метрополитен опера», что такое Бродвей, что такое Петен, они знают, что такое Виши. Они это знают. А мы-то этого не знаем. Поэтому надо переориентировать наше сознание с изучения и обожания чужих настроений, ценностей, чужой музыки, чужой лексики, чужих даже интонаций… Одно время вся Россия в 90-е годы говорила с англоязычными интонациями. Всё это поддается изменению, трансформации. Кстати, об этом, кстати, говорит новая доктрина, концепция национальной безопасности России. Там интересные момент, пассажи с этим связанные.
Е.Бунтман ― Это правда. Сейчас про это тоже поговорим. Я по-прежнему не до конца понимаю, почему патриотизм и противопоставление патриотизму всегда выглядят так: Они плохие, поэтому мы хорошие? Почему это всегда идет через отрицание? Почему нельзя сказать, что мы части единого мира, но мы хорошие потому-то и потому-то.
А.Проханов ― Нет. Это все связано с атмосферой соперничества, войны. Скажем, на Россию, на Советский Союз, да и на ту еще, романовскую Россию, не говоря уже о сегодняшней, движется мощнейший поток Запада, который внушает нашим людям ощущение своей государственной национальной неполноценности. Нам внушают, что мы живем в уродливой стране, что эта страна лишена будущего, что в этой стране уродливые люди отвратительная медицина, что эта страна является жупелом и позорищем Европы и мира. Эти потоки идут огромные. Идет высмеивание всех представлений русского человека о своей истории, Победе.
Те коды русские, связанные с таким кодом, как Пушкин, как Пересвет или как Толстой — все эти годы разрушаются и замазываются. И разрушение этих кодов в 80-х годах закончилось разрушением великой страны. Великой стране, великому советскому народу внушили, что их страна ужасная, омерзительная, что ее нужно менять, она смешна, она смехотворна. И вот ее не стало. А теперь Путин говорит, что разрушение Советского Союза — это большая трагедия. Так лучше бы не разрушилась сегодняшняя Россия, чтобы не произошла еще большая трагедия. Вот этому отпору, этому потоку диффамации, этой русофобии противопоставляется концепция патриотизма. Мы должны поверить, что мы живем в восхитительной стране, неповторимой стране с великой культурой, с потрясающим народом, самым трудолюбивым, самым терпеливым, с народом-мучеником, народом-подвижником, народом-исповедальником.
И вот на этом основана наша сегодняшняя концепция патриотизма. Она рождается не на пустом месте, Она рождается в схватке.
Е.Бунтман ― Давайте продолжим про схватку, потому что вот вы говорите, надо внушать. Но вот как раз есть яркий пример. Есть памятник замечательный, талантливый в Ржеве солдата. И рядом стоят гнилые дома, обвалившийся мост и поля борщевика. И люди, которые приезжают туда, они видят чудовищную зияющую разницу.
А.Проханов ― Конечно, это правда.
Е.Бунтман ― Это же не Запад в этом виноват.
А.Проханов ― Но это не значит, что Ржев, что эта трасса, ведущая на Псков, что люди там живущие, что они скоты, что они неумехи, что они спившиеся, что они дебилы, что пора уезжать, пора мотать.
Е.Бунтман ― Никто и не говорит этого.
А.Проханов ― Как это никто не говорит? Целая программа, что долой, пора мотать, уезжаем! Здесь невозможно. Эта страна-урод. Как это нет программы? Огромная программа гигантская, внушающая нашим людям, молодым людям в основном чувство неполноценности. Как это нет такой программы? Поэтому, конечно, восхитительный памятник. Эта опустошенная земля, она опустошенная войнами, безрассудной эксплуатацией русского центра в году азиатских республик, которые развились и выкинули от себя всех русских и сложились в целостность. Конечно, это огромная драма, конечно, я это понимаю. Но это не значит, что эти могилы, которые лежат на этих полях, заросших борщевиком, их нужно покидать и бросать. Это могилы, среди которых нам нужно прожить нашу жизнь и, быть может, умереть среди этих могил. Потому что даже если мы не сумеем построить здесь цивилизацию ХXXI века, мы не можем оторваться от драгоценных наших пепелищ. Это дым отечества.
Е.Бунтман ― Про стратегию национальной безопасности давайте поговорим. Есть в этих документах перечисление: сбережение народа, защита конституционного строя, суверенитет и независимость, развитие безопасного информационного пространства, поддержание стратегической стабильности. Что здесь нового в этой стратегии, как вам кажется?
А.Проханов ― Там есть два момента, которые мне кажутся интересными наряду с вами перечисленными вещами, много раз прозвучавшими. Кстати, сама стратегия написана ужасным языком корявым. Она написана, по-моему, в каких-то провинциальных казармах, где прапорщики писали эту концепцию. Там есть интересные мысли и формулы, но язык ужасный. И очень часто содержание начинает меркнуть, если оно помещено в ужасные и экстрамодный формы. Но это так, апропо.
Там есть нельзя тем, тезисов, которые показались мне очень важными. Во-первых, сформулирована, наконец, концепция врага. Наши коллеги по Западу, наши партнеры по Западу, они сейчас выглядят как консолидированный Запад, находящийся в состоянии вражды по отношению к нам. Это враждебная сила. Мы перестали пользоваться терминологией 90-х годов, когда нам внушали, что у России нет врагов. Какие у России враги? Зачем нам подводные лодки и ядерные системы? У России нет врагов. Никто на нее нападает. Сейчас сформулирована эта концепция, что есть враждебные силы.
Второе, очень важное, что наряду с этими враждебными силами, с враждебным поясом обозначены как союзники Индия и Китай. И по существу эта триада, тот триптих — Индия, Китай и Россия — объявляется вторым полюсом. Из этой стратегии видно, что сложился и складывается стремительно двухполярный мир, не однополярный и не многополярный, а двухполярный мир. Это интересный момент, которые политологи должны осмыслить и сформулировать. Об этом, кстати, прекрасно говорит Сергей Ервандович Кургинян.
И еще один момент, касающийся культуры о процессе девестернизации, то есть изгнания западных клише, западных стандартов из национальной культуры.
Е.Бунтман ― А что останется?
А.Проханов ― Останется Булгаков, Пушкин. Останется Иосиф Бродский.
Е.Бунтман ― Они и так были.
А.Проханов ― Нет, их не было.
Е.Бунтман ― Ну, как не было? Посмотрите, был один Голливуд. Посмотрите нашу эстраду. Что на нашей эстраде. Где русская эстрада, где русский шансон? Вы что, действительно, удовлетворены тем состоянием русского языка, например, или состоянием русского философского сознания, или русской эстрады? Ведь везде крутятся… песни поют на английском языке.
Е.Бунтман ― Это говорится не про культуру, а про массовую культуру здесь. Никакой Булгаков, Пушкин, Тютчев, Фет никуда не денутся.
А.Проханов ― Они делись. Они ушли из массового сознания в лаборатории. Эти все имена стали достоянием лаборантов, то есть людей, которые не могут без этого. Это узко элитарное представление. Пушкин стал элитарным писателем. Из великого советского писателя, которым сделал его Сталин в 37-м году, — из великого советского писателя и поэта, стихи которого читали на погранзаставах, университетах, детских садах, его страна читала на всех углах; пошли опять вход романсы Глинки на стихи Пушкина, опять поставили замечательные оперы на пушкинские сказки. Из этого великого победоносного Пушкина 37-го 45-го года он опять превратился в лабораторного Пушкина, маленького забытого Пушкина. Это все происходит. Это уже произошло. Поэтому такого рода девестернизация, она, конечно, необходимо. Она не должна превратиться в такой антикосмополитический процесс. Конечно, это бессмысленно.
Е.Бунтман ― Но вы же, понимаете, что так и будет по опыту.
А.Проханов ― Так не будет. Потому что вся наша элита, все наши Фридманы, Авены, Усмановы, Вексельберги — все они западники, и их не заставишь цитировать Пушкина и обожать народные песни. Нет. Поэтому так не будет. Поэтому это надрывная попытка вернуть хотя бы отчасти, хотя бы постепенно национальные начала. Национальные начала — это не только рушники и лапти, как говорят. Национальные начала — это и дягилевские чтения, танцы и тот удивительный ренессанс, который возник в начале прошлого века, когда в России появились мирового уровня философы, как отец Сергий Булгаков, Флоренский.
Е.Бунтман ― Я опять же вас посмею перебить, что дягилевские «Русские сезоны» стали мировой знаменитостью, когда поехали в Париж.
А.Проханов ― Я с вами согласен, что русские гиперзвуковые ракеты, они стали мировой известностью, когда их нацелили на Нью-Йорк и Вашингтон. Это правильно. Но если бы не было Стравинского, если бы не было «Весны священной», а был бы НРЗБ какой-нибудь, они не удивили бы Европу и Америку.
Мы интересны миру в той степени, в какой мы не похожи на мир. И если мы стираем свои границы между нами и миром, мы неинтересны миру. Мы становимся сырьевой базой, сырьевым придатком. К сожалению, это и происходит постепенно. Поэтому в доктрине национальной безопасности эти темы меня поразили. А всё остальное достаточно знакомо, и, к сожалению, выражено языком суконным, языком кирзовым.
Е.Бунтман ― Что касается традиционных ценностей, я тоже не могу обратить на это внимание, особенно после написанной, надо сказать, живым языком статьи Сергея Викторовича Лаврова про традиционные ценности, в том числе. Чем вы можете объяснить такую глубинную ненависть, такую агрессию по отношению к геям?
А.Проханов ― Мы знаем, что мы-то с вами обожаем геев. Наверное, может быть, даже в какой-то степени мы с вами являемся геями, и, конечно, нам кажется странным, что мужик с мужиком не могут жить, особенно, если эти два мужика хорошо сложены и обнажено выступают в эфире. Но ненависти к геям нет. Есть ненависть к гей-парадам, есть ненависть к навязыванию геями своих приоритетов. Есть навязывание геями своей публичности. В этом есть что-то больное и какое-то садистское. Ведь мы как не геи, мы же не навязываем обществу и миру свои традиционные сексуальные отношения.
Е.Бунтман ― Как не навязываем? Весь мир живет по законам, во всяком случае, Россия живет не по законам геев.
А.Проханов ― Мы не навязываем. Это норма. Мы же не выходим с парадами и не говорим: «Давайте жить, как жили наши предки и любить женщин». Или, наоборот. Это норма для нас. А геи прорываются из этой нормы и навязывают нам свои представления о ценностях. Причем они навязывают очень успешно. Гей-парад двигается по миру, и он все время бьется о Кремлевские стены своими головами. Киев он уже взял, Киев он осадил. Он хочет осадить и Минск и Москву. Это последнее прибежище славянского мира.
Е.Бунтман ― Не так сильна, получается, империя, если она боится геев?
А.Проханов ― Конечно, империя слабая. Империя слабое явление, империя хрупкое явление. Империи любые — это хрустальные вазы, это хрустальные люстры. Такой была Римская империя. Такой была империя Карла Великого, такой является американская империя. Такой хрупкой империей была романовская, советская империи. Империи — это хрупкое образование. Но сложное. Все сложное — хрупкое. Все простое, такое, как вирус, оно мощное, крепкое и непобедимое. Поэтому империя боится всего того, что разрушает эти хрупкие основы, зыбкие вообще человечества. Человечество хрупкая субстанция, уверяю вас.
Е.Бунтман ― Нормы бывают разные. В том числе НРЗБ преследуют. Скажем, самый яркий пример — «Свидетели Иеговы» (организация признана экстремистскими российскими властями), которые у нас признаны экстремистской организацией и их преследуют. И религиозные меньшинства у нас преследуют еще больше, чем меньшинства сексуальные. Это тоже нормально?
А.Проханов ― Да вы знаете, есть нормативы. Их можно сместить, срезать их, и возникает такая форма: Все дозволено. Как только все дозволено, кончается структура, любая система умирает, кончается. Вот наша система, связанная с этими глубинными нормативами, такими, как традиционные религии. Это константа. Это хрупкая империя. У нас основными религиями являются православие со всевозможными сопутствующими формами, такими, как католицизм, баптизм. Это иудаизм. Это ислам в разных его проявлениях. Есть в республики, в которых шаманизм является государственной религией, такие, как Марий Эл. Или шаманизм якутов, например. все остальное направлено на разрушение этих констант. А почему бы нам не ввести культ Вуду, например? Можно ведь, правда?
Е.Бунтман ― Но когда-то евангельских христиан баптистов точно так преследовали, как «Свидетелей Иеговы» (организация признана экстремистскими российскими властями) советское время.
А.Проханов ― Конечно, было время. А помните, было такое время, что и первых христиан преследовали на традиционном Западе.
Е.Бунтман ― Именно так.
А.Проханов ― Травили их львами, тиграми. Но эти времена кончились.
Е.Бунтман ― Мы говорили об усекновении инакомыслящих и в соответствии с этим политическое усекновение произошло ли полностью, и есть у нас сейчас какие-то выборы сейчас, которые предстоят?
А.Проханов ― Дело в том, что политическое усекновение полностью не произошло. Мы с вами говорим абсолютно свободно на такой отвязной радиостанции «Эхо Москвы». Существование станции будет критерием свободы или несвободы, которое установилось в обществе.
А подавление небольших ячеек, молекул свободомыслия — это свидетельство того, что государство меняет кожу. Российское государство меняет кожу. И из ранней путинской формы, оно переходит постепенно к поздней путинской форме. И эта поздняя путинская форма связана с усилением централизма, с подавлением всего, что мешает этому централизму и, как я полагаю — у меня есть на это основания — этот централизм будет предпринимать экономические и политические меры для того, чтобы вывести сегодняшнюю Россию из кризиса.
А это мучительный процесс, потому что в обществе есть огромное количество инерционных сил, которые не желают меняться, которые предпочитают существовать в раннем путинском государстве и даже НРЗБ. У числу этих сил, конечно, относится, прежде всего, олигархат, который не хочет ни развития, не хочет перемен. Он является правящим классом сегодняшней России. И этот правящий класс и обеспечивает России постоянную и незыблемую стагнацию. И преодоление этой стагнации связано с преодолением этого НРЗБ мышления сознания. И поэтому доктрина национальной безопасности об этом не говорит ничего. Нам просвечивают это желание медленное, но неуклонное менять этот внутренний фон Государства российского.
Что касается того, как, действительно, устроена эта система, я вам ничего не могу сказать. Потому что ни вы, убежден, ни я не знаем того, как устроена эта система. Система экспонирует себя как нечто глянцевое, блестящее, целлулоидное, целлофановое. Но под этой очаровательной, ослепительной маской доброты, доброденствия, разговоров о сбережении народа, искоренения бедности там, в глубине существует нечто загадочное, очень грозное, во многом чудовищное, завязанное не только на машину …, еще на какие-то инфернальные силы этого мира. И устройство этой системы мало кому известно.
Я еще раз возвращаюсь к своему другу Сергею Ервандовичу Кургиняну. Он эту изучает наблюдает. Я наблюдал его графики, его схемы и модели. Я читал его книжки о спецслужбах, о том, как они устраивают этот мир и, в том числе, Россию. И он знает эту систему. Немножко нам эту систему показал Сурков. Когда он лишился сейчас своих полномочий властных, находится в некотором простое, он показал несколько колесиков, насколько винтиков этой системы, но тут же их спрятал. Потому что он человек системы, и он знает, что система не любит разглашения тайн.
Поэтому, говоря о том, какой будет позднепутинская Россия, я не могу вам сказать, потому что я не знаю, какой является раннепутинская Россия. Я не знаю, каким был ельцинизм. Я, по сути. не знаю, каким был поздний Советский Союз. Мы ничего не знаем. Даже Андропов сказал, что мы живем в стране, которой не знаем. Но он-то знал, как демонтировать страну, и она была демонтирована. Но я, находясь тогда в самом огнище ́этих событий, я не понимал до конца событий, которые происходят. Как разрушался, Советский Союз, мое государство.
И сегодня я чувствую интуитивно, но мое знание, моя политология, моя внедренность в сегодняшние структуры не позволяет мне сказать, какое же это государство. Это, может быть, Алексей Алексеевич Алексей Венедиктов, он вездесущий человек, у него постоянно связи, он встречается с послами, с религиозными деятелями, с магами, с министрами, с философами, он что-нибудь знает. Но пока что он ничего не говорит, хотя я жадно слушаю его передачи «Будем наблюдать».
Е.Бунтман ― А вы хотели бы знать, как это устроено?
А.Проханов ― Я хотел бы. Это нужно знать.
Е.Бунтман ― Зачем?
А.Проханов ― А чтобы не ошибиться. Потому что вот эта система, которая внутри, на самом деле металлическая, легированная со стальным отблеском, а снаружи целлулоидная, целлофановая, она вызывает в обществе очень много самых разных реакций. И она делит общество на интересные фракции.
Есть в нашем обществе большинство наших граждан, — это такие адаптанты, которые эту систему принимают безоговорочно, какая она есть, такая есть. Причем, если она даже меняется на прямо противоположное, они принимают прямо противоположную систему. У есть группа, которая имитирует то, что она сражается с этой системой. Это системная оппозиция. На самом деле она тоже адаптантка, она тоже внутри этой системы. У нас есть люди, в основном романтические либералы, которые хотят эту систему улучшить, исправить, уничтожить в ней каверны, издержки, и, может быть, предложить системе какие-то варианты других, более совершенных с их точки зрения систем. Но их судьба трагична. Она набрасываются на эту систему, как в свое время польские кавалеристы на немецкие танки. Они кончают инфарктами или в какой-то момент их находят отравленными.
Есть люди, которые революционеры, которые хотят эту систему уничтожить и вместо этой системы создать другую систему.
Е.Бунтман ― А сейчас остались такие?
А.Проханов ― Конечно. Мой друг Максим Шевченко самый яркий человек, который как Прометей несет людям огонь. Хочет этого. Конечно, это революционное сознание восхитительное, блестящее.
А есть люди, которые хотят эту систему тотально уничтожить. Это тотальный нигилизм. Вот, например, Александр Глебович Невзоров. Он идет как шагающий экскаватор. Он, действительно, все разрушает после себя, и на этом пустыре, которые за ним остаются, являются осколки всех этих ценностей. Собери их — в возникнет рай земной, разбросай их — возникнет ад.
А есть беглецы от этой системы, которые убегают от нее. Одни убегают за границу, другие убегают в пьянство, третьи убегают в пьянство, в наркоманию. Те, кто убегает за границу, их очень часто находят в ванной с удавкой на шее.
А есть люди, которые хотят этой системой овладеть, захватить. Это люди с очень сильной волей к власти. НРЗБ. Это нормальные. Он хотел эту систему захватить, не меняя абсолютно. Надо было взять эту систему за шкирку, встряхнуть и сесть на место сегодняшнего президента. Поэтому очень важно не ошибиться в своих реакциях на эту систему.
Моя точка зрения художника: мне хочется эту систему понять и изобразить. Я думаю, будучи понятой и изображенной, она перестает быть страшной, она перестает быть враждебной. Она становится укрощенной. Найденный для нее образ ее укрощает. Если она сама себя в зеркало увидит, она может тоже испугаться и как бы на время затихнуть.
Е.Бунтман ― Мне бы не хотелось менять, как-то перенастраивать поэтическую волну, которая возникла с обсуждением познаваемости системы, но я бы хотел вернуться к вопросу о врагах внешних и внутренних. И у кого, как ни у вас спросить про врага или друга, который подкрадывается с юга — движение Талибан, признанное в России террористическим. От Афганистана идет ли угроза? Вы следите за этим?
А.Проханов ― Ну, как я не могу за этим следить, когда у меня там моя судьба в Афганистане. Конечно, слежу. Я вижу, как меняется там формация, как ушли умеренные исламские националисты, которых приструнил Захир-шах и создал такой во многом светский режим. Я видел, как этот светский шахский режим был уничтожен радикальными революционерами Парчамистами или халькистами с нашей помощью. Я видел, как против халькистов и парчамистов поднималась новая исламская волна «Мусульманских братьев» Гульбеддин Хекматияр. Это был наш тогда самый лютый враг, который поднял восстание общенациональное. Я помню, как покидала советская армия Афганистан, не решив там своих проблем, оставив на растерзание Наджибуллу, которого потом повесили. Его повесили на моем «Дереве в центре Кабула», которое я написал тогда, именно на этом месте.
И потом, когда установился прозападный, проамериканский, антисоветский режим, нам казалось, что все в порядке, что, по существу, наша дружба с американцами после 91-го года обеспечивает нам стабильность. Но не тут-то было. И американский режим оказался снесенный новой волной исламизма, который являют собой талибы. Талибы прошлись и продолжают идти бульдозером по Афганистану, сметая всё, что связано с умеренностью, с нерадикальностью, со старомодностью. Они устанавливают в Афганистане очень мощный традиционалистский мусульманский режим. Но и этого мало, потому что в недрах Талибана (организация признана террористической российскими властями) уже появляются игиловцы, запрещенные в нашей стране. И они оказываются авангардистами в этой исламской революции. И все это хлынуло к нашим границам. Я несколько раз в последние годы ездил с войсками ОДКБ туда, в Таджикистан, где они проводили — войска — учения по разгрому больших формирований исламистов, которые, нарушая границу, входят на территорию Таджикистану. А ведь Таджикистан очень хрупкая система. Они пережил гражданскую войну. Там была резня, там был бойня, там была кровь. И Таджикистан — это подранок такой. И там есть основы для того, чтобы опять все поднять на дыбы.
И я думаю, что приход талибов к границам Таджикистана и бегство из Мазари-Шарифа всего, что связано с прежним режимом, в том числе, и наших консулов, — это огромная для нас угроза. Талибы не будут бояться огнеметов и установок залпового огня. Они двинут свои лавины туда, в Таджикистан и подымут на дыбы страну. А там наша база. У нас огромное количество таджиков здесь живет, волна беженцев пойдет. Это то, что подтверждает правильность и необходимость того решения 79-го года по вводу наших войск в Афганистан. Мы вошли туда для того, чтобы предотвратить приближение к нашим границам радикального ислама. Потом мы ушли оттуда, и они приблизились к нашим границам. И они войдут в Таджикистан, и мы ввяжемся в эту войну.
