Е.Бунтман ― Добрый вечер! Это программа «Особое мнение». И я ее ведущий Евгений Бунтман. В гостях у нас сегодня Александр Проханов. Александр Андреевич, здравствуйте!
А.Проханов ― Добрый вечер!
Е.Бунтман ― Появились свидетельства того, что Россия стягивает войска к украинской границе. Нужна ли России война сейчас и война в принципе?
А.Проханов ― Относительно сведений — это все бабушка надвое сказала. Но, мне кажется, что Россия запаздывает с войной, если не запоздала, то запаздывает. Получается, когда ополченцы опрокинули под Дебальцевским котлом слабую украинскую армию, двинулись к Мариуполю, по существу перед ними лежала распростертая вся Восточная Украина. И возможно было взять не только Мариуполь, но подхватить восстание во всех левобережных городах — и в Харькове, и в Днепропетровске и в Одессе, Новороссийске и в Николаеве — этого не было сделано. Из соображений политических, каких — мне неизвестно. В результате после этой остановки мы постоянно бряцали оружием, бранили Украину, пугали наше население надвигающимся фашизмом. А за это время Украина укрепила свою армию, укомплектовала новый командный состав, получила новое военное снаряжение американцев, провела ряд маневров, дислоцировала эту армию, получила беспилотники, и началось военное освоение, — говорит Путин, — натовскими структурами.
И на Валдайском форуме, где я был и где я слушал Путина, ему задали вопрос: «А что делать, когда Украина на глазах превращается в прямую, явную угрозу России, когда там разворачиваются ударные натовские силы?» И Путин сказал: «Я не знаю». Ответ Путин был: «Я не знаю».
Е.Бунтман ― Это что значит этот ответ, что он, действительно, не знает или за этим что-то скрывается?
А.Проханов ― Может быть, он, действительно, не знает, потому что это патовая ситуация. Нельзя же сейчас начать громить строящиеся базы, строящиеся опорные пункты. Или можно? Вот я тоже не знаю. Он не ответил на этот вопрос. Правда, он дал понять, что такая складывающаяся обстановка, очень опасная для России, не останется без ответа. Но это не более, чем общая фраза.
И когда я слушаю сегодняшний политобозревателей и ток-шоу, наши патриоты, государственники, они очень грозно выступают с обвинением Украины в наращивании вооружений, о том, что, действительно, над Россией нависает натовский кулак, бомбардировка из Харькова ракетами Воронежа. А когда их спрашивают: «А что делать?», они замолкают, тупо сморят на ведущих. Нужен адекватный ответ. И все. Что-то в этом есть лживое и отвратительное. Потому что с каждым часом, каждым днем Украина внутри цементируется. Политика Украины, связанная с русофобией, она имеет огромный успех. Украинская пропаганда сумела перекодировать больше количество симпатизирующих России людей.
Е.Бунтман ― Перекодировала украинская пропаганда или то, что Россия начала войну против Украины в 2014 году?
А.Проханов ― Россия ввела свои танки в Киев. Конечно, это плохой пример дружеского поведения, когда российские танки прошли по Крещатику и приблизились к окраинам Львова.
Е.Бунтман ― Но российские танки прошли по Донбассу вполне себе.
А.Проханов ― Я не знаю. Вы были там? Вот я был под Донбассом и пытался лечь под российские танки, чтобы не пусть их на Донбасс. Но не было танков. НРЗБ просто на фотосъемке, там не было следов траков, гусениц. Повторяю, украинская пропаганда использует любые варианты для того, чтобы цементировать свое население в этом паннационалистическом, антирусском, антироссийском, русофобском контексте. И это удается. Это огромный успех украинской государственности.
И на фоне этого наращивается вооружение, на фоне этого возможны самые разные способы военных провокаций, которые сейчас продолжаются. Они ничем не отличаются от тех, что были год или пять лет назад. Донбасская ситуация, когда подавили «крымскую, донбасскую весну», остановили этот порыв, когда это кипящее молоко свернулось, образовалась там сметана, когда сегодняшний Донбасс, вчера еще пассионарный, охватывает уныние, неверие, разочарование, — мне кажется, это гигантский просчет, если не преступление.
Я не знаю, как будут разворачиваться события в этой части мира. Они могут разворачиваться трагически. Но в дальнейшем, через 10-15 лет, когда будут оценивать этот период, его найдут крайне неудачным, крайне непоследовательным, может быть, даже и преступным в русской внешней политике.
Е.Бунтман ― Но мой вопрос был: нужна ли России война? Зачем России захватывать новые территории глубоко недружественной себе страны?
А.Проханов ― Нужна ли НАТО война? Нужна ли России война в Сирии? Нужна ли России война в Афганистане. Это не вопрос «Нужна война?» Войны приходят не потому, что они нужны, а потому что они являются неотвратимыми. Войны сваливаются на народы, потому что возникает сложный комплекс причин, по которым эти войны начинают. Есть поводы, есть стратегические интересы. И Россия заинтересована в том, чтобы Украина не была мощнейшим натовским плацдармом. Она в этом крайне заинтересована. Как она будет решать эту проблему, я не знаю. Будет ли она решать эту проблему перекрытием газа, будет ли она решать эту проблему увещеваниями, или мы ограничиваемся только нашими пропагандистскими ток-шоу, взвинчивая нашу отечественную публику, приводя ее к истерике предвоенной. Я не знаю. Может быть, надо сорвется с пускового крючка. Я уж не знаю, как оно сорвется, кто сделает первый роковой выстрел, трудно сказать. Он может быть случайным, а, может быть, преднамеренным, и война может разразиться в любой момент. Нужна ли эта война России? Не знаю. Не всякая война бывает бесполезной. Все войны бывают, так или иначе, необходимыми. Кончаются они победой или кончаются роковыми поражениями — это другой вопрос.
Е.Бунтман ― Тут для меня загадочные отношения России и Турции. Потому что Россия продает оружие Турции. Турция большой друг России. Турция в свою очередь продает оружие, вот эти знаменитые, бомбившие Нагорный Карабах беспилотники Украине. Как вести себя России в этом случае с Турцией?
А.Проханов ― Как вести? Так она и ведет. Потому что это и есть так называемая беспринципная политика, в которой экономическое соперничает с политическим, политическое соперничает с геополитическим. Турция претендует на Крым, поддерживает татарский крымский суверенитет. При этом мы открываем дорогу нашим туристам Турции, пополняем турецкую казну нашими деньгами, попутно заражая наших граждан сумасшедшим ковидом. Может быть, это назвать непоследовательностью в политике. Но это неправда. Это есть многоаспектность любой политики. Мы находились с Украиной в жесточайшей конфронтации и находимся. При этом русский газ питает Украину, русские смазочные масла питают танковые моторы украинские. Повторяю, это беспринципность любой политики. С американцами мы враждуем и готовы наложить санкции на на американскую резинку жевательную, при этом поставляем титановые элементы для их космических аппаратов, двигателей.
Е.Бунтман ― Может быть политика принципиальной?
А.Проханов ― Нет, не может быть. Потому что политика — это искусство компромисса. Это искусство объегоривания, обмана, введения в заблуждение противника. Особенно сегодняшняя политика, такая сложная, где аспекты чисто военные, геополитические, они сейчас очень политизированы, психологизированы. Потому что война идет не только на уровне наращивания вооружений, а на уровне информационных ударов, психологических, ментальных ударов. А здесь включаются в действия очень сложные психологические системы, связанные с психологией отдельно взятого человека и с психологией народа в целом. А какая уж тут может быть принципиальность? Это манипуляция психологиями, создание мифов, блефов, запугиваний, всевозможных всяких маний, страхов. Это формы ведения современной войны.
Е.Бунтман ― Александр Андреевич, что думаете о скандале или не скандале во МХАТе имени Горького, доронинском МХАТе, как его еще называют?
А.Проханов ― Я крайне удручен этим обстоятельством. Потому что когда мучительно менялась художественная власть в театре, когда Татьяну Доронину достаточно бесцеремонно, без всякого почтения к ее заслугам, к ее летам, к ее статусам вытолкали из театра, нанеся, таким образом, оскорбление не только ей, но ее поклонникам, в частности и мне тоже, потому что я считал и считаю Доронину очень сильным, мощным компонентом сегодняшнего патриотического русского сознания. И хотя в результате появился новый художественный руководитель Бояков, я превозмог свое раздражение, свой скептицизм. И я подумал, что вот начинается интересный этап в русском художественном сознании. Появилась территория, на которой русская идея будет облечена не просто в традиционные, может быть, отчасти архаические формы, такие, как пьесы Островского или пьесы Горького в традиционной постановке, а, может быть, сюда придет русский авангард. Это то, чего сейчас так не хватает в русском сегодняшнему патриотическом движении, которое иногда кажется слишком сиволапым, слишком традиционалистским, неуклюжем, немодным.
Необходимо вот эта новая энергия, которая вписала бы сегодняшнюю русскую идею в мировой контекст. И мне казалось, что приход Боякова обеспечит такую трансформацию. Потому что там при Боякове был создан ряд площадок и не просто театральных, а интеллектуально-общественных, куда были приглашены русские интеллектуалы, философы искусствоведы. Там блестяще вел свои лекции Дугин Александр Гельевич. Там в театре появился в качестве художественного руководителя Прилепин Захар. Мне казалось, что очень интересный ансамбль может возникнуть. И все опять кончилось ничем, какой-то дурью, какой-то катастрофой.
Е.Бунтман ― А почему, в чем причина?
А.Проханов ― Я не знаю, в чем причина. В чем причина того, что почти все русские организации, попытки самоорганизоваться русским, так или иначе, разваливаются? Либо их разваливают, либо внутри них заводится какой-то червь, который их расчленяет и расталкивает. Это огромная драма сегодняшнего русского самосознания. Я не знаю, какая консолидация возникает, скажем, у национальных республик, какая внутренняя слаженность, какая внутренняя солидарность. У русских этого нет. Русские находятся в состоянии очень тяжелом, национально тяжелом. Русские уменьшаются, русские опечалены, он горюют. Говорят, что русские вымирают. И в этих условиях катастрофы русской они все равно не могут договориться. Мы не можем опять создать свои центры, своих кумиров, своих лидеров. Это огромная драма народная. Поэтому я очень удручен ситуацией, которая сложилась, видимо, окончательно в МХАТе, потому что Бояков подал в отставку, и я не знаю, что на этом месте будет.
Е.Бунтман ― Но руководителем МХАТа имени Горького финансовым стал Кехман, который имеет репутацию патриота. Была история знаменитая с «Тангейзером», который не очень прошел цензуру. Кехман тогда много чего говорил. И получается вечная такая битва патриотов вокруг доронинского МХАТа.
А.Проханов ― А что там в Новосибирске Кехман говорил по поводу Тангейзера?
Е.Бунтман ― Он снял с репертуара «Тангейзер» после первых же претензий, которые только что появились к исключительно авангардной постановке «Тангейзера».
А.Проханов ― Ну, так в этом что, большой успех, что ли? В этом тоже есть мгновенные рефлекс на упреки власти или на упреки определенной традиционалистской части нашей общественности.
Мне кажется, что современный либеральный театр — потому что в основном театр сегодня либеральный — русский театр… был доронинский русский театр, Малый театра, традиционный русский театра. А где еще? Больше нет.
Е.Бунтман ― Но вы же хотите авангардный театр, а авангардный и консервативный не очень сочетаемое.
А.Проханов ― Все бесчисленные московские театры носят либеральный авангардный характер. Но какие там спектакли? В чем эстетика? Берется классическая русская пьеса «Дядя Ваня», «Вишневый сад», берется «Идиот» Достоевского или «Братья Карамазовы» и это модернизируется. И там дядя Ваня начинает бегать в кальсонах, три сестры сидят без бюстгальтеров, Достоевский транслируется в 90-е годы, ситуация переводится. Все орут, там ужасный ор. Там идет эпатаж крика. И, по существу, эта эстетика кочует из театра в театр, она себя исчерпала, она мертва. Театр чувствует недостаток этой эстетики.
Когда мы говорим, что это модернисты, это не модернисты. Может быть, был Мейерхольд, который корректировал традиционную русскую пьесу и поставил «Лес» свой, это было эффектно. А теперь эта постоянная порча русских текстов, она изнурительна, она неинтересна, она скучна.
И в этом смысле у меня интересный был очень опыт. Я был сейчас на Валдайском форуме. Во время дискуссии выступал Богомолов. Он выступал по Скайпу, и он рассказал о своей доктрине единственно свободного в мире человека — это русского человека на фоне погибающей свободы в Европе. И мы с ним вступили там в небольшую дискуссию. Она была не резкой, но она была полярной. И он очень интересно мне тоже говорил, оппонировал с огромным почтением к моей мысли, к моим высказываниям.
И мой скепсис по поводу богомоловских выходок — они вместе с Собчачкой приехали в катафалке к церкви пушкинской, — он поколеблен. И поколеблен еще знаете чем? И мой друг посмотрел его спектакль, построенный в духе советского авангарда. Он поставил среди всей этой либеральной… этих дядей, этих Ваней орущих, бессмысленных, в подтяжках бегающих, он поставил почти НРЗБ спектакль — спектакль советского авангарда, энергии, силы, бурлеска, красоты. И это сделал Богомолов. И зал был потрясен, либеральная часть зала была шокирована, а другая часть зала, патриотическая, она была восхищена, удивлена.
Поэтому, мне кажется, у Художественного театра имени Горького, у него была возможность при Боякове создать этот русский патриотический театральный авангард, о котором все мечтают. Вот я мечтаю, мои друзья традиционалисты мечтают об авангарде, который бы этот русский традиционализм облек в новую энергичную, агрессивную форму. Это не состоялось. Для меня это поражение.
Е.Бунтман ― Еще про культуру поговорим, духовную культуру. Другая тема. Сразу за истекшую неделю появилось несколько дел об оскорблении различных чувств: религиозных чувств, исторических чувств, чувств ветеранов. 10 месяцев колонии получили люди, которые имитировали секс на фоне собора Василия Блаженного. Судят девушку, которая сидела на фоне Исаакиевского собора тоже в неглиже и так далее. Почему чувства так легко оскорбляются?
А.Проханов ― Почему чувства так легко оскорблять? Вот эти молодые люди, когда снимают штаны на фоне Василия Блаженного, они не нашли другого места снять штаны?
Е.Бунтман ― В Москве, где ни снять, там все равно в любом случае — и это в плюс Москве — будет церковь. Сорок сороков.
А.Проханов ― Да нет. Еще есть синагоги есть в Москве, и мечети есть в Москве. Они же не пошли к мечети. Потому что они знают…
Е.Бунтман ― Потому что их мало, их всего 4 в Москве. А синагог и того меньше.
А.Проханов ― Если захочешь, найдешь и синагогу даже, ночью на ощупью. Они идут туда, где святыни. Они идут специально, чтобы показать свои зады на фоне храма Василия Блаженного, который является еще каменной иконой. Это символ русского рая.
Е.Бунтман ― Это вас оскорбляет?
А.Проханов ― Меня это, конечно, оскорбляет. Мне это отвратительно. Я бы не стал этих людей сажать или вешать, но, мне кажется дико, что эти люди идут специально оскорблять. Это не случайно. Они идут туда для того, чтобы вызвать во мне страдание. Они идут туда не для того, чтобы вызывать восхищение, а вызывать страдание. Это искусство осквернения. Это целое огромное культурное направление — осквернение. И чем отвратительней ты себя ведешь, чем больше ты причиняешь мне страдание, тем успешней твой акт — акционизм. И на этом построены многие вещи и Ксении Анатольевны Собчак. Осквернение, которое вызывает гнев. Негодование, оно только питает энергией осквернителей. Это особая форма эстетического и морального поведения.
И мне интересно, почему эти люди хотят причинить мне страдания? А когда их берут за шкирку и тащат в отделение, это не вызывает во не оскорбления. Я даже благодарен тем полицейским, которые тыкают их мордой в ту лужу, которую они там наделали. Но, конечно, я бы не стал их судить, как судили «Пусси Райот», я бы не стал этого делать. Я бы просто кинул их в прорубь, пусть бы они там немножко поплавали.
Е.Бунтман ― Но это просто какой-то «православный Талибан*» получается. Очень легко оскорбить, очень много запретов. Минное поле из запретов и оскорблений у нас вырастает за последний год.
А.Проханов ― Пошел, например, на еврейских могилах, на камнях, на кладбищах умученных во время холокоста, пришел и станцевал какой-то мерзкий танец ритуальный, может быть, даже фашистский или спел «Хорста Весселя». Это что? Это же чудовищное оскорбление, нанесение чудовищного урона. Это неоспоримо. А нанесение такого урона моим святыням… потому что храм Василия Блаженного, повторяю, это один из самых прекрасных памятников в мире. И он символизирует Царствие небесное, он символизирует русскую мечту — мечту о Царствии небесном. И почему туда нужно придти и осквернить его — это вопрос. Кто их послал?
Е.Бунтман ― Ну, давайте их считать блаженными, снимающими свои одежды. Почему нет? Давайте посчитаем их блаженными. Это же милостиво и по-христиански — нет? Это лучше, чем волочить в отделение.
А.Проханов ― Давайте туда пригласим всех остальных блаженных. Тут туда все с Патриарших прудов приходят и снимают там штаны. И пускай все будут блаженные. Какая красота! А потом валят в храмы как к вечере, идут к литургии вечерней. Пусть эти блаженные ходят в храмы. А потом по пути пускай заходят в синагоги. Почему нет-то?
Е.Бунтман ― Да пусть заходят.
А.Проханов ― Там один какой-то идиот русский зашел в синагогу на Малой Бронной и нож еще кухонный выхватил.
Е.Бунтман ― С ножом это другое дело немножко.
А.Проханов ― Как это другое? Язык страшнее пистолета, вы же знаете это.
Е.Бунтман ― Александр Андреевич, вот есть, наверное, неоспоримые факты: нежелание россиян прививаться, имитационный локдаун, который сейчас происходит. Почему власти не хотят по-настоящему бороться с ковидом, почему имитация?
А.Проханов ― Я не понимаю. Потому что мне всегда казалось, что Путин усиливает свой централизм. Путин ущемляет всевозможные права, свободы, все рудименты 90-х годов, он отказывается от избирательных услуг, от форм. Он укрепляет централизм своей власти. Когда эту власть применять? Что, для разгона этих демонстрантов навальновских? Сейчас Россия находится в катастрофическом положении. Это война. Враг пришел к воротам Москвы, он в Кремле, он залез в Кремль. Уже Мишустин переболел ковидом. Каждый день миллионы заражаются, умирают, вокруг меня постоянные смерти. Это самое время употребить свой централизм. Каким образом? Спасти нацию — заставить всех прививаться. Принуждать к этому. Через полицию, через армию, через насилие. Потому что если человек заражен суицидом и кидается на мост, чтобы кинуться в реку, нужно его остановить, нужно схватить за шиворот. Нужно ткнуть в рожу, чтобы он очнулся и вернулся к жизни.
Так вот сейчас эта часть российских граждан, она поражена суицидальным синдромом, они хотят умереть, не понимая этого.
Е.Бунтман ― Почему они хотят умереть, в чем причина этого?
А.Проханов ― А что является причиной суицидальных синдромов? Это происходящее без причины, это нормальная психология. Это сломалась национальная психология. Национальная психология русских надломана очень давно. Русские погибают, потому что на них свалилась гигантская историческая ноша. Она свалились сначала в виде Мировой войны, Гражданской войны, с чудовищного давления на все русские формы — дворянство, казачество, крестьянство; огромная война страшная унесла, два раза ломали строй. Для национального сознания это катастрофа. Переламывают хребет национальному сознанию. И поэтому сегодняшнее национальное сознание русских, оно иррациональное, оно больное, его нужно понять. Его не объяснишь вот так вот, что главного инфекционного врача или заявление премьер-министра. Я не понимаю, почему это.
Все говорят — недоверие к власти. Ну, хорошо, власти можно не доверять. А к гробам есть доверие? Вот ты стоишь на фоне открытых могил, куда кладут твоих родственников, и при этом ты не доверяешь власти. Здесь что-то другое, что-то таинственное. И с этим таинственным трудно бороться психоаналитикам, нет времени. Необходимо ввести чрезвычайные меры. Для этого есть все полномочия президента. Страна должна быть привитой, как сделали в Аргентине. В Аргентине привили всех. И у них пустые реанимации. У нас реанимации ломятся до сих пор.
Я не понимаю, почему открывают дороги в Египет и в Турцию. Почему аэропорты полны людей, и в этих ковидных самолетах летят туда дети, женщины, жены, люди возвращаются оттуда уже ковидоносные. Это что? Запрещать рестораны и театры и открывать дорогу туда, в эти гигантские мировые ковидники. Я этого не понимаю. У меня закрадывается подозрение, что, во-первых, какие-то огромные деньги, огромные финансы, огромные формы давления существуют в нашем централизованном правительстве. Оно централистское лишь на поверхности, а внутри оно все изрыто.
Е.Бунтман ― На что деньги, на что деньги? Государство потратило огромные деньги и лоббирует производителей вакцины. Хорошо, что лоббирует свои вакцины…
А.Проханов ― А, может быть, — я высказываю предложение — эти огромные туристические корпорации наши богатеют страшно. Они пролоббировали открытие этих границ. Или, может быть, действительно, отношения с Эрдоганом таковы, что Эрдоган, покупая наши С-400, просил не закрывать границы в Турцию, потому что нужны деньги…
Е.Бунтман ― Но еще больше россиян едут в Геленджик или в Сочи, в Калининград, куда угодно. Внутренние перевозки еще больше.
А.Проханов ― А те, кто не помещаются в Геленджике, они сразу на кладбище идут с ковидом. Из Турции возвращаются и идут с ковидом.
Повторяю, для меня это загадка. Эти загадку я лично… Ну, что такое «я лично». Мне кажется, что пока ее разгадывают, эту стратегическую загадку русского сознания, русского народа, необходимо, принять меры по спасению его. Пожар идет. Когда пожар, пожарник врывается в горящее помещение и хватает за шиворот людей, которые в шоке от этого, и выкидывает их на батут, на эти надувные матрасы. То же самое надо сделать и теперь с нацией. Потому что, мне кажется, сбережение народа, о котором говорил Солженицын, сегодня это пустой звук. Это просто пустой звук. Народ не сберегается. Мы живем среди гробов. «Меж люлькою и гробом спит Москва», — сказал Баратынский.
Е.Бунтман ― Правильно ли я понимаю, что здесь можно сделать вывод, что Путин, в том числе, не заботится о выживании русского народа?
А.Проханов ― Я думаю, что Путин в данном случае делает не все, чтобы предотвратить эту колоссальную беду. Он стеснен. Чем он стеснен, я не знаю. Может быть, в нем, по-прежнему живут рудименты 90-х годов, может быть, в нем живут рудименты Собчака, может быть, он считает, что права человека — это все-таки какая-то европейская ценность. Он, может быть, об этом говорит. Но, господи, какая к чертовой матери европейская ценность, когда родной народ гибнет.
Мне кажется, самая страшная боль на свете — конечно, больно, когда с тебя кусками кожу сдирают, больной, когда сажают тебя на кол, — но нет ничего более страшного и мучительного, чем жить среди твоего родного, любимого умирающего народа. Я не знаю, чувствует ли Владимир Владимирович Путин, что он живет среди русского народа, которому он принадлежит, который на глазах тает, умирает, выдыхается, есть ли в нем это чувство? И это чувство не покрывается материнским капиталом, дешевой ипотекой. Это не решает проблемы.
Вы знаете, какие у меня в последние дни возникают мысли? Конечно, может быть, самонадеянные мысли. Вот Изборский клуб, который мы создали. Вот создан доклад, который мы будем обсуждать на днях — доклад о русской новой идеологии современного российского государства. Возникают соседние клубы — Столыпинский клуб, Сретенский клуб, Зиновьевский клуб патриотический. И вот складывается удивительная уникальная русская гуманитарная философско-историческое, метафизическое явление — пласт людей. Таких людей не было в России 100 лет после того, как «пароход философский» отчалил из России и потом в России остались только высшие партийные школы ВПШ. А после смерти Сталина вообще не было никакой идеологии — красной там… белой. И теперь впервые удивительное явление — возникает этот пласт. Кто его, этот пласт создал? Может быть я? Может быть, Путин, может, администрация президента? Нет, этот пласт выдавливает из себя этот гибнущий, больной, мучающийся народ. Он выделяет этих людей для того, чтобы они, соединив свои интеллекты, нашли рецепт спасения народа. Потому что создание русской идеологии — это не каприз, это не потакание элитным капризам и похотям. Это рецепт спасения погибающего народа — вот так нужно рассматривать ту идеологию, которую мы создаем и сам мотив, который заставляет нас действовать.
Е.Бунтман ― Может быть, если идеология нуждается в том, чтобы ее создавали извне в интеллектуальных клубах, может быть, и не нужна тогда идеология.
А.Проханов ― Может, вообще и интеллекты не нужны. Идеология создается внутри народа. И сегодняшняя идеология сегодняшнего государства — это Победа. Она введена уже в обращение как стихийная, огненная Победа 45-го года. А задача интеллектуалов — понять, что появление в этом еще изможденном, не окрепшем государстве Российском, пятой империи этой Победы, оно нуждается в расширении, обосновании этой победы. Оно нуждается в расширении таким образом, чтобы от этого расширения воскрес народ, чтобы загудели струны, колокола народного самосознания, чтобы реактор был оживлен. Вот эти методики, эти представления, они должны быть рассказаны, введены в обращение русскому, русскому искусству, русскому патриотическому слою, русским экономистам, русским военным, в конце концов, русским комитетчикам. Вот это все должно быть сделано. Но как сделано? Вот над этим мы бьемся, размышляем. Я не знаю, может быть, наши усилия тщетны, но другого просто не дано.
Е.Бунтман ― Как объяснить молодым людям, которые, условно говоря, слушают Моргенштерна, который для них является не то что авторитетом, но, во всяком случае, известной личностью, — как им объяснить, как им опровергнуть Моргенштерна, который усомнился в том, что надо тратить миллионы каждый года на празднование Победы и на парады?
А.Проханов ― А никак. Просто занимайтесь своим делом. Есть другая молодежь. Смысл нашего начинающегося движения — я называю его движение русской мечты — в том, чтобы обнаружить в сегодняшнем деградированном, угасшем, поникшем поле русского самосознания живые творческие элементы.
Е.Бунтман ― То есть спасти не весь народ, а избранных?
А.Проханов ― Спасти избранных, которым является большинство. Избранные — это большинство. Большинство народа не идет за Моргенштерном. Большинство народа добывает хлеб свой насущный. Большинство народа хочет добра, света, ориентации на свет. Перед тем, как идти к вам на эфир, я перелистал Дайнеку. Потрясающая, светоносная, божественная живопись. Тогда была установка на свет. Он рисовал людей нового склада, летающих людей. Люди, которые летали. Они были наполнены солнцем. Вот введение в обращение сегодняшних русских людей не Моргенштерна, ни вот этого секса, ни того, что двигается от пупка ниже пояса, а выше, туда, к сердцу, к уму, к глазам, выше — небесам. Это же вопрос культуры, культурной политики. Поэтому что убеждать эту молодежь? Она, может быть, уже погибла, скисал эта молодежь. Но когда она вырастет, ей захочется занять хорошие места в офисах, может быть, в науке, может быть, в бизнесе. Она угомонится, она поймет, что на Моргенштерне не станешь главой корпорации. Это все отомрет как бесовщина молодости.
Е.Бунтман ― То есть это прагматика, а не идеология получится, если это так.
А.Проханов ― Да, это прагматика. Но когда они поймут, что на этом далеко не проедешь, они начнут оглядываться и смотреть, на чем далеко проедешь. Вопрос в том, что это эволюция самосознания. Когда наступил этот суицидный период, с какого момента? Если он наступил, что привело нацию к суицидному самосознанию? Значит, можно понять, как это все отодвинуть, как вырывать этот злосчастный корень из национального самосознания. Через педагогику, через пропаганду, через мотивацию лидеров.
* Талибан — организация признана террористической и запрещена в РФ.
