— Владимир Владимирович, у вас в планах фильм о Наполеоне и Александре I, о войне 1812 г. Но это история двухвековой давности! Молодое поколение Великую Отечественную войну воспринимает как что-то из далёкого прошлого. А ведь в кино ходят в основном они. Эта тема их зацепит?
— Я хотел сделать 8-серийный фильм не для кино, а для ТВ и интернета. Уж на экран компьютера-то молодёжь смотрит! Узнать о том, что после Бородинского сражения война продолжалась ещё 2 года, и посмотреть на вход наших войск в Париж, думаю, молодому поколению будет интересно. Об этом, увы, говорят мало. Сегодня мало кто помнит, что до 1914 г., до Первой мировой войны, вход наших войск в Париж отмечался так же масштабно, как ныне взятие Берлина в мае 1945-го. Но сперва царское правительство подружилось с Францией, а потом правительство советское не хотело много вспоминать об императоре Александре, поэтому его потеснил Кутузов, который стал главным героем войны 1812 г. Я не занижаю заслуг Кутузова, но он был в той войне далеко не «первой скрипкой», ею был именно Александр. И мне казалось важным рассказать не только о том, как наши входили в Париж, но и о двух людях, которые друг без друга не существуют в этой истории, — Александра I не существует без Наполеона, а Наполеона — без Александра I.
Один — военный гений, руководитель практически всей Европы. Второй — царь со своеобразным характером. Александр уступал Наполеону во всём, кроме одного — упорства и желания его победить, что в итоге и сделал. Вот про это я и хотел снять фильм. А ещё — про крупнейшие сражения той эпохи, из которых мы вышли победителями.
Но оказалось, что это никому не нужно. На это нет денег… Нам говорят: «Давайте будем делать кино о нашей истории, будем рассказывать молодому поколению, какие у нас были люди, какие мы были молодцы, покажем им пример!» Я с удовольствием рассказал бы историю нашей величайшей победы, о которой мы почему-то забыли. Но… Неужели у нас теперь такая короткая память, что мы помним только на 100 лет назад?
— Возможно, слишком уж быстро и слишком кардинально меняются реалии?
— А вам не кажется, что история постоянно повторяется? В армии Наполеона были собраны люди со всей Европы. Вся Европа шла против нас! А потом европейские страны начали переходить на нашу сторону. То же самое произошло и в 1945 г.
Кстати, войны с Наполеоном могло бы и не быть. Он ведь сватался к сестре Александра, но получил отказ. А если бы она ему не отказала, мировая история пошла бы по другому пути.
Когда-то Сергей Бондарчук снял про те события «Войну и мир», это кино стало классикой. Трудно найти европейскую столицу, где не упоминалось бы имя Александра I. В Берлине есть Александерплац, в Париже — две улицы и мост его имени. Это признанный миром великий человек, наш соотечественник! Европа его помнит, а мы забыли. Даже в Петербурге не все знают, в честь кого поставлена колонна у Зимнего дворца, а в Москве — почему главный храм называется храмом Христа Спасителя…
— У нас сегодня историю изучают активно, много снимают фильмов и про советское время. Такое увлечение прошлым во вред не пойдёт?
— Неважно, про какое время рассказывают, всё зависит от того, как о нём говорят. Многие с экранов хают советское время: как, мол, всё было плохо, как кровавый НКВД всех убивал. Такой взгляд на историю формирует у молодого поколения скорее ненависть к своей стране, а не любовь и гордость за неё. Сейчас часто звучит: патриотическое воспитание надо усилить. Но воспитание патриотизма — это прежде всего талантливый рассказ о том, во что ты искренне веришь. Но пока усиливают это воспитание… своеобразно.
— В прошлом году к юбилею Достоевского вновь показывали ваш сериал «Идиот». На ваш взгляд, творчество Достоевского созвучно сегодняшнему времени?
— В каждую эпоху превалирует определённый вид искусства. В Древнем Египте это была архитектура, в Средние века в Италии — живопись. У нас когда-то был расцвет литературы. Но сегодня литература, увы, уступает другим видам искусства. Люди стали меньше читать.
Но есть вещи в литературе, созвучные любому времени. Толстой, Достоевский говорили с нами о вечном, о жизни человеческой души. Это всегда современно.
— А Владимир Мединский предложил не загружать в школе детей изучением Достоевского, потому что это слишком сложный писатель. Согласны?
— Это личное мнение господина Мединского. Конечно, Достоевский сложен! Но всё равно хорошо, если молодые люди его прочтут.
Вы знаете, как учили литературу в Древнем Риме? Я вам расскажу. Писателей было немало: Овидий, Вергилий с Плутархом… Молодое поколение должно было их изучать, чтобы отличаться от варваров уровнем знаний. По дошедшим до нас воспоминаниям, в том числе и римских императоров, тот, кто учился плохо, получал порку. И знаете, судя по цитированию этих авторов императорами, это приносило плоды. Та же самая система существовала в Англии. Байрона пороли — на пользу, вырос великий писатель. Там в университетах перестали пороть лишь в прошлом столетии. И дело сразу пошло хуже. Я, конечно, шучу. Но заставлять учиться нужно, заставлять зубрить на память стихи того же Пушкина — необходимо. Нравится, не нравится, понимаешь, не понимаешь — учи! «Я помню чудное мгновенье…» Запомни, пригодится: девочке в нужный момент прочтёшь. Или о Родине вспомнишь… Вот советскую школу вспоминают не только добрым словом, говорят, что в ней детей муштровали, строго относились. Меня и моих друзей муштровали. И неплохо получилось, мы собой довольны.
— Мы с вами говорили про Достоевского, а если взять Булгакова, «Собачье сердце», которого вы тоже экранизировали. Он сегодняшнему времени больше созвучен? Профессора Преображенские, представители вымирающей интеллигенции, ещё ходят по нашим улицам?
— Булгакова понять проще, чем Достоевского. Я и одного, и другого люблю. Булгаков — очень хороший писатель, но уровень Достоевского — это вершина человеческого духа.
Что касается героев, то шариковы, швондеры были, есть и будут всегда, как и профессора Преображенские. Профессор Преображенский — интеллектуал, а не вымирающая интеллигенция. Что такое интеллигенция? Определений этого термина масса, но никто так до конца и не понял, кто это и что это. У Ленина тоже было определение интеллигенции. Не придерживаюсь его точки зрения, но тем не менее это было им написано: «интеллигенция — не мозг нации, а г…». И сегодня, мне кажется, есть люди, которые тоже так считают.
