Сергиев Посад и Троице-Сергиева Лавра в нём подобны собирающей линзе. Здесь особым образом сопрягаются события, судьбы, эпохи. Жизнь обители и города — летопись Отечества, но не с привычной хронологией «по-годных» записей: прошлое, настоящие и будущее тут не сменяют друг друга, не следуют друг за другом, а существуют одновременно. Такая одновременность бытия говорит о том, что близ Лавры ничего не исчезает, не умирает, не перестаёт. Каждое благое деяние, слово, помышление прорастает, рождает плоды, становится для нас живой актуальностью. Отец Павел Флоренский в начале ХХ столетия назвал Лавру «конспектом бытия нашей Родины». Но теперь она, пожалуй, и не конспект, а развернувшийся свиток, обширное писание о нас таких, какими мы угодны Богу. И до этого Божьего виденья ещё предстоит дорасти, дорасти до лаврской высоты и необъятности.
Каждый год жизни Посада — череда юбилеев, возникших из разных веков, но непременно связанных друг с другом. 2022-й — год 600-летия обретения мощей преподобного Сергия. Год 140-летия со дня рождения и 85-летия со дня гибели Павла Флоренского. Год 25-летия московского музея в его честь, который стал воплощением того, что сам отец Павел называл «живым музеем», где каждая вещь связана с творческой энергией своего творца, где русской философии уютно, где способны рождаться смыслы и прозрения.
Обретение мощей в этой юбилейной череде первостепенно. Но всякая дата, связанная с Преподобным Сергием, всякий разговор о нём всегда приводит и к Павлу Флоренскому, к его трудам и радениям. Всякий юбилей, связанный с Преподобным, — чествование и отца Павла. И это не только оттого, что священник и философ большую часть жизни прожил под покровом святого, у его обители. Есть ещё более глубокие причины такой связи.
В акафисте преподобному Сергию есть особенно важные для понимания подвига святого слова: «Радуйся, от юности на тело своё, на мир сей и диавола вооруживыйся; радуйся, постом, поклоны, стоянием на молитве, бдением умертвивый плоть свою». В этом умерщвлении плоти, одолении плотского греха — победа небесного над земным. Потому мы так почитаем мощи святых, потому от мощей происходит чудотворение, и обретение их празднуется в Православной Церкви сугубо, словно ещё один день памяти святого.
Как и шесть веков назад для русского человека приложиться к мощам преподобного Сергия — великая радость, осознание того, что рядом с нами пребывает «игумен земли русской», остаётся заступником за всех нас. Это и осознание, что не распалась связь времён, что мы вопреки всем потопам и ураганам сохранились как народ, благодаря тому, что сегодня, как и наши предки, мы можем с молитвой приблизиться к раке в Троицком соборе.
Эта связь времён и поколений тянулась через все пропасти истории. Не жалея жизни, русский человек сберегал свои святыни, выносил из пожара эпох. В лихолетье ХХ века мощи многих святых могли быть утрачены, но находились подвижники, усилиями которых честные останки обретались вновь. Так было с мощами Серафима Саровского, Митрофана Воронежского, Симеона Верхотурского, Саввы Сторожевского, Александра Свирского.
Было второе обретение честных останков и святого Сергия. В православном календаре в память о том нет особой даты, но это обретение было, был подвиг спасения.
Сердце Троице-Сергиевой лавры — Троицкий собор и мощи преподобного Сергия в нём. Те, кто после революции порывался уничтожить Лавру, понимали, что поразить её нужно в самое сердце. Понимали, что даже выселение монахов и закрытие храмов не остановит потока молящихся, величающих «ангела-хранителя России».
11 апреля 1919 года, по решению Московского губисполкома, в Троицком соборе прошло вскрытие мощей преподобного Сергия, то есть снятие с них покровов и выставление честных останков на всеобщее обозрение. Большевики специально оставили их открытыми, рассчитывая, что вид тленных, как и у всякого смертного, костей отдалит людей от Церкви.
Но антирелигиозная акция обернулась торжеством Православия. Несколько дней со всей страны к святому Сергию шли люди. Они касались губами его главы: не было ни крышки, ни пелён. Целуя, закрывали глаза, чтобы не осквернить своим взором Преподобного.
Поздней ночью после вскрытия в собор вошёл Павел Флоренский. Он долго смотрел на мощи, особенно пристально на главу, будто пытался запомнить её во всех деталях. Неведомое благоухание исходило от раки, наполняло весь собор. Приложился к мощам. Аромат от них: то ли горной фиалки, то ли цветущей виноградной лозы.
Неспешно пошёл домой. В морозном апреле ещё не было никаких признаков весны, но кругом царило её дыхание. Казалось, где-то рядом распустились тополя, источают свой запах, как после майской грозы. Остановился, изумлённо осмотрелся, сделал глубокий вдох и понял: аромат от его усов и бороды, соприкоснувшихся с мощами.
Богоборцам неведомо, что тленны не мощи, а наши глаза, смотрящие на них. От греховного взора до времени сокрыта тайна вечной жизни, на глазах тленная пелена неведения.
Об этом сон жены Флоренского — Анны Михайловны, увиденный накануне праздника Казанской иконы Божьей Матери в июле 1919-го: «Преподобный Сергий сказал: «Будет мне лежать сокрытым!» И я почувствовала, что теперь мощи будут открыты, что они целы; может быть их и закроют, как они были завёрнуты, но они будут для всех открыты, — видимы, что они целы. А то, что теперь мы видим (то есть после большевистского вскрытия), это есть сокрытие мощей, а не открытие. А как произойдёт это открытие, я не знаю».
Как произошло это подлинное открытие, долгое время оставалось тайной, история которой началась ещё до «освидетельствования» мощей.
Вечер. Флоренский у искусствоведа и церковного реставратора Юрия Александровича Олсуфьева. Тот принимает у себя только самых близких людей, остерегается посторонних. И вдруг на пороге появляется незнакомая женщина — разыскала отца Павла, не застав дома. Что за срочность? Женщина, рыдая, просит исповеди.
— Отче! Дочка у меня замужем за комиссаром. Тому сегодня звонили и, я услышала, сказали, что на днях будут вскрывать мощи Сергия. Святотатство какое! Надо что-то делать! Вы же можете помочь, повлиять. Попросите Троцкого. Он ведь знает вас. Пусть заступится.
Флоренский прячет глаза. Явно тяготится неожиданной просьбой. Вполголоса, нетвёрдо говорит:
— Троцкого просить не буду. На всё воля Божья.
Пришедшая поражена, в душе негодует: устранился. Поскорей расстался, лишь добавил, что со вскрытием мощей Преподобный станет ещё и мучеником.
После Флоренскому привиделся сон. Богослужение в Троицком соборе. Множество народа. Рака стоит не на привычном месте, ближе к солее. Неожиданно в ней раздаётся треск и хруст. Флоренский заглядывает в неё и видит, как срастаются кости Преподобного, обновляются, покрываются кожей. Вот-вот Преподобный восстанет, как живой. И только глава его почему-то не обновляется, остаётся мощами.
Весть о предстоящем вскрытии Флоренский обсудил тогда с Олсуфьевым. Они поспешили к наместнику Лавры отцу Крониду. Всем ясно, что вскрытием мощей глумление не закончится. Святыня может быть вовсе уничтожена. Потому надо сберечь хотя бы часть честных останков. Решают спасти главу Преподобного, подменив её другим черепом.
Вероятнее всего, сокрытие главы состоялось в промежуток с 11 по 16 апреля 1919 года, когда члены Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры, в числе которых были Флоренский и Олсуфьев, имели свободный доступ в Троицкий собор, а мощи были выставлены на всеобщее обозрение ничем не прикрытыми.
Но как бы там ни было, благословлённые патриархом и архимандритом Флоренский и Олсуфьев отправились к жившему в Посаде князю Владимиру Сергеевичу Трубецкому просить разрешение на изъятие черепа одного из Трубецких из родового склепа, находившегося в подклетье Троицкого собора. Неведомо, как отреагировал на это Трубецкой: может быть, вознегодовал, отнесясь ко всему, как к кощунству, а может быть, почтил за высокую честь такое служение Отечеству. Но в любом случае разрешение было дано.
Флоренскому и Олсуфьеву из наиболее древнего захоронения в склепе удалось подобрать подходящий череп. Затем все трое вошли в собор. Горячо помолились. Подступились к мощам. Благоговение и страх. Осознание великой тайны и таинства.
При жизни преподобный Сергий страдал болезнью костей, отчего основание черепа и верхний позвонок срослись. Главу Флоренскому пришлось отделить церковным копием, что используется для вынутия частиц из просфор перед Евхаристией. На главе и позвонке отец Павел оставил стигматы — меты, по которым после можно было бы определить единство мощей.
И вот глава Преподобного в руках Флоренского: всё тот же весенний аромат, тепло живого тела. Главу, положив в дубовый ларец из-под серебряных ложек, сокрыли в ризнице, где среди множества церковных предметов могли ориентироваться лишь отец Павел и Олсуфьев.
20 апреля 1920 года, когда Лавра уже была официально закрыта, формируется Комиссия по распределению имущества и помещений Лавры. Неожиданно для близких Флоренский соглашается войти в состав Комиссии. Теперь понятно, что он заботился о сохранении главы Преподобного, для чего надо было держать под контролем всё происходящее в ризнице.
Но накануне Олсуфьев успел забрать святыню домой. В его доме на Валовой улице ковчег с главой, замаскированный под подставку для пальмы, хранился несколько лет. В эту пору в тайну сокрытия были посвящены жена Олсуфьева Софья Владимировна и юная племянница Екатерина Васильчикова.
В 1928 году, когда по Посаду пошла волна арестов, Олсуфьев закопал главу в саду. Юрию Александровичу и Софье Владимировне удалось избежать участи прочих посадских дворян благодаря командировке на реставрационные работы в Новгород.
Флоренский и Васильчикова арестованы. Олсуфьевым возвращаться в Посад рискованно. Они поселяются в Люберцах. Оставлять главу закопанной в землю на зиму опасно. Тогда Олсуфьев посвящает в тайну ещё одного человека — Павла Александровича Голубцова — молодого художника, сына профессора Московской духовной академии. Они были знакомы ещё в Посаде, но для главного общего дела встретились в Москве, вместе занимаясь реставрационными работами.
Посвящённому в тайну Голубцову предстояло приехать с Софьей Владимировной в Посад, выкопать в саду главу и привезти её Олсуфьеву в Люберцы.
Копали глубокой ночью. Благоговейный страх от соприкосновения со святыней сменялся страхом быть замеченными. Кажется, вот-вот в соседних домах зажгутся окна или остановится у сада случайный свидетель. Софья Владимировна под пристальным наблюдением органов: ей везти нельзя. Голубцов — единственный возможный дароносец. Главу он положил в обычную хозяйственную сумку, плотно обернул газетой.
Ранним утром уже был на вокзале, поезда ещё не ходили. Чтобы не привлекать внимания, пошёл пешком. Дошёл до Хотькова или Абрамцева. Оттуда уже поехал. Но по-прежнему хотелось идти, хотелось быть паломником. Казалось бы, святыня у тебя в руках, но ты должен до неё дойти — всей своей жизнью, своей душой, своей молитвой. Потому не садился, а шёл от вагона к вагону, через весь состав, словно пытался ускорить прибытие. «Садиться нельзя, нельзя главу класть на лавку, ведь скверна кругом. Десятки глаз пристально, с каким-то подозрением смотрят. Вдруг сейчас кто-то выхватит сумку. Или преградит дорогу чекист, арестует, и я, недостойный, загублю богоугодное дело». Но Бог миловал. Голубцов доехал благополучно. Глава вновь оказалась у Олсуфьева.
Началась Великая Отечественная война. Олсуфьев к тому времени расстрелян на Бутовском полигоне. Флоренский, как многие ещё думают, в заключении. Софье Владимировне тоже грозит арест. Павла Голубцова не сегодня завтра призовут на фронт. Оставлять главу в Люберцах в надежде лишь на Васильчикову, с которой тоже может случиться всё что угодно, Голубцов не решается.
Он отвозит святыню в церковь Владимирской иконы Божьей Матери в селе Виноградово под Москвой. Настоятель храма — схиархимандрит Иларион (Удодов) принял великую схиму на Афоне, где ему явилась Богородица и сказала о его особом предназначении. Служивший в виноградовской церкви с 1936 года отец Иларион в какой-то момент по неведомой никому причине стал строить придел в честь преподобного Сергия. Так старец готовил обитель для святого, храм-ковчег для его честных мощей. Приняв главу из рук духовного сына, схимник сказал, что Бог сбережёт его на фронте и святыня непременно вернётся в свою обитель.
Всю войну глава хранилась под престолом в алтаре церкви. Прихожане чувствовали, что службы в ней стали особенно благодатными, будто неведомый ходатай слышит все молитвы и доносит их до Вседержителя. В первый год войны село оказалось в восьми километрах от линии фронта. Но враг не одолел той духовной обороны, на рубеже которой встал «игумен земли русской».
Близ линии фронта оказались и остальные мощи Преподобного. Их в итоге никуда не вывезли, не уничтожили. Не мощи попали в музей, а музей Троице-Сергиевой лавры промыслительно обустроился вокруг мощей. В музее был организован специальный антирелигиозный отдел «Культ Сергия», где рака с мощами стала главным экспонатом, привлекающим посетителей, потому её берегли как зеницу ока.
В начале войны мощи вместе с главными ценностями музея эвакуировали через Москву в Соликамск. Вне родной земли рака пробыла с 25 июля 1941 по 19 ноября 1944 года. После возвращения мощей отдел «Культа Сергия» уже не восстанавливали. А 20 апреля 1946 года, накануне Пасхи и возрождения Лавры как действующего монастыря, мощи вернулись на своё историческое место в Троицкий собор для почитания православными.
Тогда же схиархимандрит Иларион (Удодов) как один из самоотверженных хранителей святыни возложил честную главу к мощам, по благословению патриарха Алексия I. Он тоже был посвящён в тайну. После войны, как и предрекал духовный отец, вернувшийся целым и невредимым Павел Голубцов забрал из церкви в Виноградово главу и передал её Екатерине Васильчиковой, а та отвезла патриарху, и он велел без огласки вернуть главу к остальным мощам. Стигматы, оставленные Флоренским, совпали. Главу же Трубецкого, что послужила в таком богоугодном деле, совершив панихиду, похоронили близ алтаря Духовской церкви в Лавре.
Тайна сия для широкого круга могла остаться нераскрытой. Все посвящённые в неё связали себя обетом молчания до той поры, когда обо всём можно будет говорить свободно. Завесу тайны уже в старости, путаясь в фактах и последовательности событий, рассказывая всё же с некоторой опаской, приоткрыли Павел Голубцов и Екатерина Васильчикова. Но непосредственных участников изъятия главы — Флоренского и Олсуфьева — к моменту её возвращения уже не было в живых, хотя именно отец Павел оставил самое ценное свидетельство. Он всё подробно изложил в записке на греческом языке, надеясь, что такая шифровка не позволит разгадать тайну посторонним. Записку в семейном архиве Флоренских, к сожалению, найти не удалось.
Это изъятие стало одним из главных подвигов отца Павла. Спасая мощи преподобного Сергия, он спасал Троице-Сергиеву лавру, переносил её в новую эпоху, уподобляясь святым, которых изображают на иконах держащими в руках белокаменные храмы. А спасая Лавру, спасал вечную Россию, скреплял распадающееся время.
«Лавра есть осуществление или явление русской идеи», — убеждал Флоренский в ту пору, когда порывались уничтожить мощи и закрыть Лавру. Чтобы понять Россию, нужно понять Лавру. А чтобы понять Лавру, нужно понять её устроителя — преподобного Сергия — поборника единства России, её духовного и державного укрепления, понять того, кого уже при жизни считали святым. Понимание же преподобного Сергия невозможно без постижения идеи Троицы, в честь которой на месте будущей Лавры Преподобным был построен первый деревянный храм и уже его восприемниками возведён каменный собор. Всё, что разделяется, обречено на смерть, Троица же «побеждает страх ненавистной раздельности».
Принявший в 1937 году мученическую смерть Флоренский вместе с Преподобным держал линию обороны во время войны, благословлял на праведный бой своих сыновей-фронтовиков.
Мощи не уничтожили и вернули верующим благодаря тому, что нашлись подвижники веры, те, кто спас и сохранил часть святыни. Бог вознаградил их райскими чертогами, благодарной памятью потомков, духовными откровениями. А Отечеству дал силы одолеть врага и возродить главную обитель.
Наверное, записка отца Павла на греческом языке потеряна неслучайно: преподобному Сергию угодно, чтобы на том, что стало со временем явным, сохранился хотя бы один покров тайны.
Промыслительно и то, что каждый потрудившийся для спасения главы, прожил свою жизнь как подвиг. Иные — Флоренский, Олсуфьев, Олсуфьева — взошли на Голгофу, иные стали монашествующими: Екатерина Павловна Васильчикова в день памяти святого Сергия приняла постриг с именем Елизавета и в преклонных летах упокоилась в Малоярославском Никольском женском монастыре; Павел Голубцов возрос в духовного светоча, весьма почитаемого архиепископа Новгородского и Старорусского Сергия и завершил свой земной путь в Троице-Сергиевой лавре.
На Пасху 1946 года с особой радостью подходили к раке преподобного Сергия, ощущая это как второе обретение мощей Преподобного, как подлинное их открытие.
Если сердце твоё открыто и молитва твоя горяча, то сегодня, приближаясь к раке, в веренице паломников ты можешь разглядеть светоносного мужа, очень похожего на Павла Флоренского.
Быть может, в иконографии православных икон когда-нибудь появится сюжет, где преподобный Сергий благословляет мученика Павла, где оба они стоят на Маковце, озарённом Фаворским светом. Два столпа веры из разных веков, встретившиеся в небесной вечности.
