Вместо связной истории – эклектика
Виталий Аверьянов
О концепции единого учебника отечественной истории …
9 декабря в Изборском клубе состоялось обсуждение новой концепции образовательного стандарта по отечественной истории, разработанного Российским историческим обществом (РИО). Кроме постоянных членов клуба (А.Проханова, А.Фурсова, М.Делягина, Л.Ивашова, С.Черняховского, М.Калашникова и др.) в заседании приняли участие приглашенные историки, обществоведы, специалисты в области образования. Резолюция, принятая по итогам дискуссии, получилась очень жесткой. Участники обратились к Президенту Путину и главе Госдумы Нарышкину, руководящему также и РИО, с просьбой приостановить внедрение данного стандарта и пересмотреть подходы к созданию его концепции. На вопросы РНЛ отвечает исполнительный секретарь Изборского клуба, доктор философских наук В.В.Аверьянов, который вел это мероприятие.
— Виталий Владимирович, расскажите, как прошло обсуждение, в чем причины таких резких отрицательных оценок?
— В таком деле, как подход к истории, к тем или иным ее периодам и событиям, даже в рамках одного сообщества всегда есть самые разные точки зрения и оценки. Но в отношении данной концепции члены клуба и приглашенные эксперты были единодушны — все в один голос признали ее несостоятельной, местами вызывающе неадекватной той задаче, которую поставил Президент Путин. Путин призвал дать очерк и образ прошлого, в котором просматривалась бы единая логика непрерывной российской истории, взаимосвязи всех ее этапов, уважения ко всем ее страницам. В концепции, подготовленной под руководством наших академиков, ни взаимосвязи, ни непрерывности, ни логического стержня преподавания истории в школе, — ничего этого мы не увидим. Что касается уважения к прошлому, то вместо него авторы демонстрируют осторожность и стремление «не дразнить гусей», хотя и это не всегда удается. В целом документ изобилует ошибками, небрежностями, следами невнимательного отношения, отсутствия хорошего редактора. Все это вызвало резкие оценки экспертов.
— Но как могли быть допущены серьезные ошибки, ведь работали профессионалы?
— Трудно сказать. Возможно, причина в том, что современный ученый в большинстве случаев — узкий специалист. Универсалов мало. Видимо, не посчитали нужным привлекать опытного в методическом плане научного редактора. Такое предположение высказал на нашем круглом столе доктор исторических наук Володихин.
Приведу конкретные примеры ошибок и небрежностей, некоторые из которых доходят даже до некомпетентности. Иосифляне и нестяжатели, ереси на Руси определяются как «внутрицерковная борьба», хотя эта борьба была политической, и захватывала все государство, и даже источником этих конфликтов часто выступали не церковные институты. То есть мы видим непонимание глубинной связи церковных и политических процессов в Средние века. И дело здесь, может быть, не столько в некомпетентности экспертов, к которым не всегда прислушиваются, сколько в методологических ошибках разработчиков: в разделе по методологии они противопоставляют политические аспекты истории духовно-культурным. При описании ключевых факторов ожесточения событий после 1917 г. вообще возникает какая-то путаница, так что невозможно понять, что авторы имели в виду (стр. 46). Есть мелкие, но много говорящие редакторские ошибки, — преподобный Иосиф Волоцкий в списке имен значится как «И.Волоцкий», как будто это некий персонаж с украинской фамилией.
Но гораздо серьезнее не ошибки и огрехи, а принципиальные недостатки, когда выпадают важнейшие события и победы России (Синопская битва, взятие Плевны и т.д. — таких примеров на нашем круглом столе приводилось немало).
— Разработчики пишут, что в данной концепции реализованы многие пожелания и новые идеи, чего раньше не было.
— Утверждение этой концепции в РИО 30 октября было бравурно-торжественным. Поздравляли друг друга с завершением большой работы. Что касается новаций, в новом учебнике истории концептуально глубже и подробнее, чем до сих пор, должна быть дана культурная составляющая. Это заслуга во многом команды министра Мединского, который также выступал 30 октября. Мединский, пользуясь влиянием, отстоял какие-то свои позиции, но, боюсь, у него просто не было времени вникать в концепцию в ее целом. Та же ситуация, скорее всего, и у спикера Госдумы Нарышкина.
— А как Изборский клуб относится к самой идее создания единого стандарта?
— Мы поддерживаем эту идею. Принятие официального канона в истории — крайне важный и ответственный шаг. Мы живем в эпоху информационных, идеологических войн, и учебник истории, образ национального прошлого, который живет в сознании людей — это один из ключевых видов оружия в таких войнах. Очевидно, что принятие канона, пусть и с внутренними вариациями и элементами полифонии, повлечет за собой не только написание учебников, но и госзаказ на самую разнообразную продукцию, транслирующую этот образ прошлого широкой аудитории. На сегодня мы живем в хаосе плюралистических трактовок и оценок, и внутри этого хаоса тон задают заказчики масс-медиа и массовой культуры, люди и структуры далеко не всегда патриотичные и не всегда желающие России добра.
Кто сегодня против самого замысла единого учебника? Известный Комитет гражданских инициатив, возглавляемый Кудриным и включающий таких людей как Гозман, Гонтмахер, Сванидзе, Юргенс. Они выступили со своим обращением, в котором заявили, что единый учебник — это не современно. Что в XXI веке уже нет и не может быть носителей «истины в последней инстанции», что такой учебник приведет к расколу в обществе. После публикации этого обращения некоторые из подписавших его историков (например, профессор ВШЭ Данилевский) были включены в группу разработчиков нового стандарта. Интересно, зачем? Может быть, для того, чтобы помочь саботировать и дискредитировать саму идею?
У нас в ходе дискуссии 9 декабря звучали и отдельные голоса экспертов, сомневающихся, что такой единый канонический подход к истории в современной политической ситуации приведет к позитивным результатам. Но что касается Изборского клуба — мы будем последовательно выступать в поддержку данной идеи и за ее чистоту. Пусть первый блин вышел комом, — с учетом положения дел в нашей элите, в том числе научной, это не удивительно. Но идеей официального учебника Президент кладет предел, хотя бы в одном секторе образования, проникновению в него десуверенизирующих страну систем влияния и воздействия. (Так же как на исправление многих уродств нашей жизни будет работать идея о патриотическом воспитании, высказанная Путиным впервые в Краснодаре в 2012 году, — причем сделал он это в контексте «жесткой схватки идеологий» глобального мира.) У нас чиновники, отвечающие за образование, не выполняют сегодня функцию защиты духовного и ментального пространства страны от деструктивных процессов, все еще проводят курс на дерегуляцию образования. Значит, нужен конкурс на учебник как систему такой защиты. Заметьте, я говорю о федеральном стандарте в целом, даже не затрагивая такую большую и острую тему, как разносортица в оценках исторических событий в разных регионах и национальных республиках внутри РФ.
— В резолюции Вы написали, что подход, предложенный Президентом, подменен подходом «общественного договора», согласования тысячи мнений и позиций. Как Вы думаете, почему так произошло?
— Да, действительно, Путин предложил такой вариант: разработать официальный канон и при этом по спорным, сложным вопросам истории информировать школьников, что историки спорят, что есть разногласия. То есть не размывать образ прошлого, но и не скрывать того, что ведутся дискуссии. Вместо этого разработчики попытались вывести какой-то сложнейший гибрид, компромисс компромиссов, обрезать споры и острые углы и дать нечто усредненное. Безусловно, это, во-первых, подмена замысла, во-вторых, искажение объективной картины прошлого.
Почему это произошло? Есть объективная причина: Путин де факто идет к выработке единой идеологии. Мы в Изборском клубе это чувствуем, мы видим свою миссию в том, чтобы помогать этому процессу. Но здесь возникает двусмысленность — потому что хотя идеология уже формируется, но по Конституции у государственной власти ее быть не должно. Поэтому разработчики как люди из системы, из современной номенклатуры, не могут быстро переключить свои мозги в новый режим. Профессор Лубков, проректор МПГУ в ходе нашего обсуждения обратил внимание, что идея «общественного договора» взята разработчиками из уже имеющихся официальных документов, касающихся современной системы образования. Наши ученые деятели двигаются по инерции. Это объективная причина.
Но есть, конечно, и субъективная причина. Председатель правления РИО С.М.Шахрай опубликовал статью «Напишем историю вместе», в которой заявил о необходимости «создать не просто единый, но принципиально новый учебник истории по технологии глобального проекта Википедия». В качестве образца Шахрай приводит «универсальный образовательный портал», созданный профессором Стэнфорда Дафной Коллер. Предложение Шахрая весьма сомнительное — объективность статей Википедии зависит от того, кто назначен автором первоначального варианта и кто является цензором-редактором. Собирать информацию и создавать образ Отечества — две совершенно разные задачи, требующие совершенно разных людей, разных талантов, разных антропологических и даже морально-культурных типов. Похоже, в РИО этого не понимают. И государственное дело у них сводится к собиранию воедино «дурной бесконечности» частных общественных взглядов, приведению к общему знаменателю «тысячеголовой, но слабоумной», по выражению К.Н.Леонтьева, «гидры общественного мнения».
На мой взгляд, России необходим авторский учебник. Чтобы автор с привлеченным им коллективом отвечал за него — и чтобы с автором согласовывались идеологические поправки со стороны власти. Прецедент такого опыта у нас есть — так делались ключевые учебники при Сталине. Но в таком случае понадобится и человек масштаба Сталина, который, как известно, сам читал и даже иногда писал учебники.
— В принятой Вами резолюции говорится, что в концепции отсутствует руководящая идея, нет даже попытки изложить основы национальной историософии. А где сегодня можно найти руководящую идею?
— Десятки талантливых людей работают над историософскими проблемами, над тем наследием в осмыслении прошлого, которое есть у России. Приведу близкий себе пример. В Русской доктрине в 2005 году мы предложили целую главу — очерк будущего учебника отечественной истории. Это как раз то, чего не хватает разработчикам из РИО. Создается впечатление, что у них начисто отсутствуют какие-либо историософские представления. Вместо них — эклектика, набор фактов и имен, бессвязность, на которую искусственно наложены хронологические скрепы. И отсутствуют эти представления, может быть, не потому, что авторы не хотят дать интегрированный образ прошлого, а потому, что если они покажут нам свою историософию как она есть, то мы в очередной раз ужаснемся. Поэтому выгоднее прятать свои оценки между строк в пустоту бессодержательной фактологии. Ведь согласно известному среди историков афоризму, «отдельное событие — это пыль». Факты рассыпаются без целостного взгляда, без интерпретации.
— Вы сказали, что оценки спрятаны между строк. Можете привести примеры?
— Нужно понимать, что в работу было вовлечено множество историков и даже непрофессионалов, — как заявил в своем отчете академик Чубарьян, порядка 1000 экспертов было привлечено. Ясно, что не были все эти люди объединены идеологически или одной историософской идеей. У нас на круглом столе выступал старший научный сотрудник Института всеобщей истории Никифоров, завкафедрой одного из московских вузов. Его привлекли в группу разработчиков этой концепции для более профессиональной подготовки раздела по истории Великой Отечественной войны. Он работал над деталями, общий замысел — работа другого уровня. Но даже и в деталях, как он признался, он не вполне узнает свой текст и свои предложения.
То, что просматривается между строк, было заложено основными авторами и редакторами, которых всегда немного. Что мне бросилось в глаза?
В концепции полностью проигнорирован цивилизационный подход. А ведь Путин в Валдайской речи уже окончательно перешел этот Рубикон, признав, что России является государством-цивилизацией. Концепция в этом смысле отстает от Президента: в ней русская история рисуется как часть всемирно-исторического процесса, ничем особо не выделяющаяся на общем фоне. Так про древнерусское государство они пишут, что его устройство было во многом сходно со строем соседних европейских государств: утверждение сомнительное и по существу, и по тому неоправданному весу, который ему придается в скромном по объему параграфе (стр. 14). В XIV-XV вв., сообщает концепция, в Новгороде и Пскове сложился республиканский строй, имевший черты сходства с западноевропейскими городскими коммунами (стр. 15). Черты сходства можно, конечно, найти, но когда такое пишут в установочной концепции — это уже сигнал будущим авторам учебника. Говоря о выходе к Балтийскому морю в XVII веке, вместо того, чтобы сформулировать тогдашнюю историческую задачу объективно — как задачу стать морской державой — авторы зачем-то пишут: это не позволяло стране развиваться в едином русле с Испанией, Англией, Голландией (стр. 21). Спрашивается: почему обязательно в едином русле?
Естественно, великие реформы Александра II у наших концептуалистов означают движение к правовому государству и гражданскому обществу (стр. 39). Не рановато ли про гражданское общество заговорили? В науке это называется модернизация материала. Про XIX век в целом авторы пишут, что Россия двигалась исторически туда же, куда и остальные страны Европы (правовое государство, гражданское общество, национальное государство, закат империй, демократия, социальное равенство и массовая культура), хотя была и специфика: она заключалась в том, что «на эти процессы накладывалась консервация политического режима самодержавия и отдельных социальных институтов». Размах революционного движения в России объясняется без особых затруднений: половинчатость и непоследовательность преобразований, их запоздалый по европейским стандартам характер провоцировали радикалов на «демонтаж» самодержавной системы. Что касается позднесталинского периода (1945-1953 гг.), то, цитирую, «Советский Союз находился в целом в русле общемировых процессов, но (в силу консерватизма политических институтов) не смог найти на них адекватного ответа» (стр. 63). Это уже попахивает бредом — ведь при позднем Сталине СССР задавал собственный вектор развития и к нему присоединилась чуть ли не треть человечества. Что еще за русло общемировых процессов? Можно ли говорить, что степень политического консерватизма в СССР была выше чем в Британии времен Фултонской речи или в США периода маккартизма?
Похоже, что историософия, которую представляют разработчики — прекрасно укладывается в одну мысль: Россия неполноценная часть Запада, Россия с задержками воспроизводила все главные тенденции Западной Европы. То ли это было заимствование, то ли спонтанно, изнутри себя, мы развивались так же. Последнюю точку зрения в свое время продвигал П.Н.Милюков в своих «Очерках по истории русской культуры». Но сегодня все, кажется, еще проще: есть европейские стандарты, и этого для наших историков вполне достаточно.
Академик Чубарьян любит говорить о цене преобразований, цене реформ — это касается разных исторических моментов. В концепцию попали и слова о «цене сохранения Советским Союзом статуса сверхдержавы» (стр. 68). Что же это за цена, и какую будущность можно было бы выторговать нашей стране при отказе от статуса сверхдержавы? Мы бы наверное в золоте купались и при этом жили бы мирно и умножились бы до 500 миллионов?
Совсем тяжело становится по мере приближения к нашей эпохе. Проводится весьма спорная и никем не доказанная мысль о том, что мобилизационная модель проигрывала соревнование с Западом (стр. 64). В зрелый советский период концепция описывает литературу и искусство как «поиски новых путей» — исключительно через призму гибели советской системы и как функцию ее кризиса (стр. 68).
Таким образом, авторы концепции, хотя и не предъявляют прямо никакой историософии, прекрасно вчитывают в материал конечный пункт назначения истории. Для них не существует альтернатив. Хотя альтернативы были всегда, и в Средние века, и в XIX, и в XX веке. Если говорить о кризисе и гибели СССР, то наличие альтернативы легко доказывается. У нас перед глазами и китайский путь развития, и белорусская модель Лукашенко.
— Но это, возможно, и есть политический заказ?
— Не думаю. В концепции с этим западническим уклоном явно перегнули палку. Ведь в ней игнорируются и не показываются черты ценного опыта российской цивилизационной модели, ее конкурентные преимущества. В резолюции мы указали на это и привели пример: в стандарте не отражена важнейшая идея о ценности гармоничной интеграции земель, этносов и культур в русскую имперскую систему, то есть русской альтернативы хищническому колониализму других мировых империй. Вот где следовало бы развернуть компаративистский анализ! На эту тему есть только одна фраза: присоединение к России других народов обеспечивало им безопасность от внешних врагов, просвещение, распространение образования и здравоохранения. И это все. Но тогда получается, что Россия была всего лишь транслятором западного просвещения, его заместителем в Евразии в деле цивилизаторства (то есть вестернизации). В таком случае Россия оказывается «лишним звеном» исторического процесса, ведь она при всем при том осложняла и притормаживала победоносное шествие цивилизации, как мы это уже знаем из других страниц концепции.
Это не политический заказ со стороны власти, а скорее соцзаказ со стороны «западнической» партии, тех, кто считает себя наследниками шестидесятников, диссидентов, правозащитников, перестройщиков, десталинизаторов, отрицателей цивилизационного своеобразия России в соответствии с принципом: хватит самобытности, будем жить как нормальные страны. Таков диагноз.
Русская народная линия
16.12.2013
