Русский святой Михаил Калашников
Александр Проханов
Когда перестало биться сердце Михаила Калашникова, загрохотали все миллионы автоматов на всех континентах. В русских бригадах и в отрядах морской пехоты, в десантных частях и на погранзаставах, на запечатанных оружейных складах, в джунглях, саваннах и сельвах. И те, что находились в руках африканских и азиатских солдат, и те, погребённые в земле, заржавелые, обгорелые, изувеченные на минувших войнах, они загрохотали внезапно, все разом, почувствовав смерть своего бога, своего создателя, отдавали ему последний салют.
Всю мою жизнь на бесчисленных войнах я провёл в соседстве с автоматом Калашникова. Одной рукой писал в блокнот, другой прижимал к себе тёплое деревянное ложе и холодный воронёный ствол. Так было на Даманском, когда воронёная сталь отражала синий весенний лёд Уссури. Так было в Жаланашколе, на китайско-казахстанской границе, где я лежал на сопке Каменной и слышал в темноте тихое причмокивание затвора. Так было на Саланге, когда бронегруппа вылетала навстречу засаде, полыхали цистерны с горючим, и десятки "калашей" долбили гору, на которой, как сварка, вспыхивал пулемёт. Так было в пустыне Регистан, когда мы бежали по красному песку из-под винтов вертолёта, и тусклое солнце блестело на стволах автоматов. То были новенькие "калаши", которыми вооружили ангольскую бригаду, и та собиралась сражаться с батальоном "Буффало" — отборным подразделением буров.
Так было в Лубанго, на границе с Намибией, через которую уходили в рейды партизаны Сэма Найомы, неся на худых плечах тяжёлые "калаши". Так было на Рио-Коко, у границ с Гондурасом, когда мы плыли в каноэ, и в моей руке напрягалось весло, а два сандиниста сидели на корме, положив на колени "калашниковы". В Кампучии, на трофейных американских танках, мы двигались с вьетнамцами к таиландской границе, и старый вьетнамский солдат, уставший от десятков войн, спал на броне, положив голову на приклад автомата.
"Калашников" сопровождал мою жизнь в Степанакерте и в Агдаме, в Дубоссарах и Эшерах, на двух чеченских войнах. Год назад, в секторе Газа, где воины Хамас вздымали ввысь оружие сопротивления. И совсем недавно, под Дамаском, где солдат, укрываясь за каменный угол здания, выпускал вслепую долбящую очередь. И ствол автомата был белесый, в царапинах, а цевьё и приклад пропитаны ядовитым потом непрерывных сражений.
Михаил Калашников — этот невысокий русский крестьянин, умелец наподобие лесковского Левши, был человеком, в которого вселилась история. Она выбрала его из миллионов других, открыла ему тайны великого оружия, которое изменило карту мира в XX и XXI веках. Стволом автомата Калашникова были начертаны новые границы. Были созданы новые страны.
Совершены великие революции и народно-освободительные войны. Автоматом Калашникова, как фломастером, история начертала контуры новой Африки, Азии и Латинской Америки. Этот великий изобретатель, подобный тем, кто изобрёли колесо или парус, изменили человечество.
Он прожил громадную жизнь, исполнил божье предназначение. Когда история оставила его, покинула его хрупкое немощное тело и улетела искать себе другое пристанище, он, освобождённый от этого грозного бремени, превратился в блаженного. Жизнь синиц и скворцов или жизнь мышей-полёвок, былинки и полевые цветы, листья опавшего сада и тихое умиление, блаженная детская улыбка и тишайшие глаза, которые вдруг наполнялись слезами.
Прежде мне казалось, что Михаил Калашников — это великан с громадным телом и тяжёлыми мускулами, могучим лицом и движениями исполина. Но когда два года назад я увидел его впервые, его сухое лицо, беззащитную улыбку, его лучистые глаза, я испытал вдруг такое волнение, такие необъяснимые умиление и нежность, что не удержался и поцеловал его.
Он был блаженным. Это бывает со святыми людьми, когда к старости из них излетает всё материальное, всё земное и тяжёлое, и остаётся только тихое свечение и сострадание, и любовь. И вместо криков "ура! вперёд! мы победили!", он тихо бродит по осеннему саду в потёртых валенках и негромко повторяет невесть кому: "Братья, любите друг друга!"
Михаил Калашников — русский святой. И когда-нибудь я увижу его икону храме. И в руках его вместо грозного автомата будет маленькая лесная геранька или золотой одуванчик — цветочек русского рая.
Завтра 2.01.2014
