Часть первая, как бы теоретическая

Бытие определяет сознание — сказал Карл Маркс, и эта фраза стала одной из самых известных в его наследии. Если точнее — общественное бытие, то есть, жизнь в обществе, внутри этой экономики, работы и войны, правил жизни и отношений между людьми (и организациями).

Естественно, если человек родился и развивается в племени каменного века, у него одно сознание, а если в обществе XXI века — совсем другое. Другое программное обеспечение мозга, как назвал это Г. Хофстеде.

Но почему эти общества такие разные? Потому что общество — это когнитивная система. Прежде всего, уровень развития общества определяется той суммой знаний, которая в нем накоплена. Именно эти знания определяют то, что общество умеет делать: каменные топоры, или паровозы, или реактивные самолеты. Каменные топоры можно делать и не зная физики или химии, а вот самолеты… То, что общество знает и умеет делать, определяет его бытие. Общество обладает знаниями не только о том, как делать вещи. Оно также обладает знаниями о том, как делать социальные системы: как устроено племя, как организовать охоту на мамонта или бизона, как устроена армия, город, научный институт или наука целиком. Как устроена религия, суд, муниципальное управление, государство, наконец. Это знание (колоссальное количество информации, между прочим) накапливается веками, невозможно придумать и испытать все это за пару недель. В знании записано устройство всех артефактов, всех социальных институтов, всех организаций: сумма знаний — это генотип общества.

Вот так, по кругу: со-знание определяет бытие, а бытие определяет сознание. Это знание даже в племени каменного века имеет сложную структуру, в нем есть знания об окружающем мире (о животных и растениях, о географии известного пространства вокруг, радиус которого вряд ли превосходил сотню-другую километров, но зато в мельчайших подробностях, о погоде и ее изменениях и т.д.), знания о том, как должно быть устроено общество и как должны решаться проблемы в нем, знание об орудиях, материалах и способах их изготовления. Уже в этом обществе есть определенное разделение труда и, следовательно, разделение знания между людьми.

Намного сложнее устроена система знания в обществах XVII — XIX веков. Уже существует множество четко разделенных профессий. Это военные (причем уже разделенные на пехоту, артиллеристов, конницу, моряков и так далее), строители, инженеры, крестьяне, врачи, священники и так далее. Есть науки, механика, астрономия, физика, химия… Все это очень большие группы людей, объединенных общим знанием и общей деятельностью.

Теперь вернемся к бытию людей, принадлежащих к этим большим группам. Нетрудно понять, что бытие их в значительной степени отличается друг от друга, определяется той группой, к которой они принадлежат, бытием в этой группе, а значит, отличается и их сознание. Собственно говоря, это просто разные люди, что и так всем понятно из собственной жизни, из книг и рассказов. Таксист, офицер и астроном — это сильно разные люди с разным сознанием, хотя, конечно, по многим вопросам могут быть похожи, например, болеть за один и тот же футбольный клуб. Значит, внутри одного государства, одного народа существует много разных сознаний, определяемых разным бытием социальных групп, хотя все они имеют много общих «слоев»: язык, культуру (частично), правил поведения с ясным пониманием правил своей социальной страты и некоторым необходимым пониманием правил других страт. Извозчик должен понимать, как ведет себя граф, а как купец. Надо сказать, что этот анализ относится к «теории левиафанов», то есть, теории государств, рассматриваемых как организмы.

Далее, посмотрим на разные народы и государства, и увидим, что доля этих групп в них различна. В одних народах и государствах много моряков, а в других их почти нет, в одних много военных, а в других намного меньше. Понятно, что в островных государствах больше моряков, а в странах, у которых много агрессивных соседей, больше военных. Соответственно, большие группы требуют большей доли в общем продукте этих стран и имеют большие ресурсы в принятии решений.

Однако необходимость жизни в одном государстве требует создания некого усредненного сознания, и это общее сознание (французы или русские хотят…) получает крен в сторону самых больших и важных групп со своими специфическими культурами. Этот «крен» определяет особенности островных и континентальных государств (таллосократия и теллурократия по А.Г. Дугину), поскольку, естественно, в островных государствах меньше военных (если не считать моряков, но это специфические военные) и больше людей занятых морской торговлей. Моряки со своей непростой жизнью, начавшие этим заниматься исходя из необходимости островного существования, затем открывают для себя, что можно возить товары не только в Англию и из Англии, например, но и между другими странами, заходя к себе раз в год для ремонта и ротации экипажа. Проще говоря, где больше дадут, туда и возить, а «добрая старая» подождет.

Рыночное сознание требует минимума запретов (Láissez-fáire), хорошей (в области рыночных отношений) судебной системы, социальной мобильности (хороший бизнесмен должен иметь возможность при удаче стать вровень со своим сеньором и даже выше), ну и так далее. Военное сознание требует регулярной армии, системы призыва, существенных затрат на армию, крепости, производство оружия, а, значит, высоких налогов, жесткой государственной структуры и тому подобное. Поэтому военное сознание преобладает в континентальных государствах, а торговое — в островных; однако военное сознание начинает растворяться в периоды длительного мира.

Часть вторая, практическая

Сначала рынок рождает честность и обязательность. Как писал Макс Вебер «Стук твоего молотка, который твой кредитор слышит в 5 часов утра и в 8 часов вечера, вселяет в него спокойствие на целых шесть месяцев; но если он увидит тебя за бильярдом или услышит твой голос в трактире в часы, когда ты должен быть за работой, то он на следующее же утро напомнит тебе о платеже и потребует свои деньги в тот момент, когда их у тебя не окажется». Кроме того, продукт должен быть высокого качества, иначе кто же у тебя купит в следующий раз?

Но дальше, с развитием рекламы, происходят следующие вещи: например, какой-то производитель выпустил не очень удачный автомобиль. Часто ломается, где-то что-то неудобно… А вот конкурент выпустил заметно лучшую модель. Что делать? Снизить цену? Тогда не будет денег, чтобы разработать новую, лучшую модель. И тут является рекламный агент, и уговаривает попробовать. Рискнул: продажи возросли, кризис пережили, выпустили новую модель. Но предприниматель не забывает об удачном приеме, и постепенно реклама становится не менее важной, чем инженерная разработка. Да что там: скоро она становится даже более важной.

Затем другие предприниматели, которые «тупо» предполагали, что важнее всего качество товара, смотрят на конкурентов и понимают, что качество — качеством, но без рекламы тоже нельзя. Так образ мысли распространяется «в ширину». Как сказал один крупный предприниматель «я знаю, что половину денег на рекламу я трачу зря, но не знаю, какую именно».

Возникает особый язык: «высокотехнологичное изделие», «инновационные разработки», «превосходная детализация», «мощный рабочий инструмент в стильном дизайне», «надежный и мощный двигатель» ну, и так далее. Мощный — это сколько лошадиных сил? С одной стороны, вроде, не соврали. С другой, как говорится «ниочём». Фотографии известных артистов и спортсменов на автомобилях. Требования маркетологов важнее утверждений инженеров. «Кредит от 5%»: но 25% это тоже «от 5%», и 125% тоже. «Автомобиль в кредит, с оплатой 15000 в месяц». Ага, только забыли написать, что, если 50% первый взнос. И так на каждом шагу. Нам в России пришлось прожить 30 лет в условиях рынка, чтобы понять: цель рекламы не в том, чтобы донести до нас точную информацию о товаре, а в том, чтобы заставить его купить.

Но это все еще реальное производство реальных вещей. В полную силу рыночное мышление разворачивается там, где стоимость и скрытый в ней труд абстрагируется до денежных единиц, особенно не в виде денег, а в виде чеков, бухгалтерских записей и (высший уровень) в виде цифровых блоков в компьютерах банков или цепочках блокчейна.

Человек вообще склонен к абстрагированию, он быстро понимает, что бумажки в кошельке могут быть обменяны на самые разные блага — от хлеба насущного до автомобиля или даже замков и яхт. Если кошелек достаточно толстый… Впрочем, этот условный рефлекс не сильно отличается от слюнотечения по звонку у собаки Павлова.

Вот как писал гениальный Пушкин в «Скупом рыцаре»:

Что не подвластно мне? как некий демон

Отселе править миром я могу;

Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;

…

И вольный гений мне поработится,

И добродетель и бессонный труд

Смиренно будут ждать моей награды.

…

Мне всё послушно, я же — ничему;

Вот так начинает чувствовать себя владелец этих банковских записей, для него всякое скучное производство теряет смысл — зачем эта низменная возня, когда достаточно пустить в ход свои циферки; это звонок, запускающий слюнотечение, и люди принесут ему все наготово, льстиво улыбаясь при этом.

Когда человек всю жизнь прожил в этой парадигме, реальность становится для него чем-то мифическим, тем, что находится за окнами лимузина, иллюминаторами самолета, зеркальными стеклами отелей. Важны только деньги, точнее — цифры в банках, доступные через кредитки и приложения в смартфоне.

Поэтому США в основном не завоевывали территории, а покупали их, впрочем, еще чаще следовали формуле Березовского: зачем мне покупать завод, если можно купить директора (президента).

Из этого рыночного мышления проистекает и роковая ошибка с Китаем: США были уверены, что Китай будет так же послушен, как Япония или Мексика. Им не могло прийти в голову, что деньги — не всесильны (и до сих пор не приходит) и что могут быть другие деньги для международных расчетов, кроме доллара, а когда реальность предстанет у них перед глазами «в полный рост», то у них, как метко говорят в народе, «крыша поедет».

Конечно, если бытие человека много лет, с самого детства, показывает, что в любом случае достаточно позвонить и заплатить, чтобы решить любую проблему (от покупки мороженого до юридических вопросов), то это определяет его сознание.

Правильно говорит М. Хазин, невозможно индустриализировать США до тех пор, пока вложение денег в финансовые спекуляции существенно выгоднее инвестиций в свою промышленность. Во вьетнамскую — может быть, но для рядового американца это сложно, проще вложится в акции корпорации, производящей что-то в развивающихся странах. Примерьте это на себя: куда вы вложите свои деньги: туда, где 3% в год, или туда, где 6%? При всем патриотизме? Так рыночное мышление распространяется за пределы круга бизнесменов, захватывая большую часть населения, и становится мировоззрением всей страны.

Во всей красе рыночное сознание проявило себя после распространения сети Интернет, дело в том, что там не действовали законы о недобросовестной рекламе. Отсюда рекламные окна, выскакивающие от любого движения курсора, невидимые крестики для закрытия этих окон, перенаправление на непонятные сайты в неизвестных странах. Если вы ищете что-то в сети, вообще не имеющее отношения к товарам, что выскакивает в первых строках? Сайты торговых сетей, банков и так далее.

Завладев экономикой страны, рыночное сознание распространяется в область политики. Зачем воевать с Данией или Канадой? Гораздо проще их купить. Опять же, это не идет поперек уже установившейся глобальной рыночной системы ценностей, готовой признать детскую проституцию. Она же происходит на добровольных рыночных основах, скажи, сколько ты стоишь, я скажу, сколько готов заплатить.

Зачем атомные бомбы? Лучше купить все газеты и журналы мира, все киностудии, все социальные сети и заняться информационной бомбардировкой мира. Например, десятилетиями внушать всем, что любой частный бизнес эффективнее государственного.

Да, а как же космическое КБ Королева? Самолеты МИГ, ТУ, СУ и так далее? Атомные ледоколы? Линии электропередач свыше миллиона вольт? Рыночные США десятки лет закупали тоталитарные российские ракетные двигатели.

Ладно, СССР давно нет, а как же эффективные российские капиталисты, что они создали за тридцать лет? Разве что торговые сети, срисованные с западных. В лучшем случае, сохранили производство продукции низких переделов, причем на базе старых советских предприятий и инженерных школ. Все на экспорт, все держится на низкой зарплате и дешевой энергии. А большая часть «эффективных менеджеров» продали остатки советских предприятий на металлолом, спилили лес, отправили кругляком «за бугор» и уехали в теплые страны.

Но многолетняя политическая реклама достигла своих целей (правда, она эффективна только при одном условии: никаких альтернативных СМИ). Поэтому до сих пор то и дело звучит: всем известно, что частные предприятия эффективнее государственных, поэтому нужно срочно все доприватизировать.

Вот так: все видят глазами, что машинка не едет, но почитав газету и посмотрев телевизор, понимают, что это им показалось. Конечно, показалось, если все знаменитые актеры и музыканты, футболисты, профессора и академики в телевизоре уверяют, что частное — эффективнее. Всегда и везде, в России и во всей Вселенной. Вот так рыночно-рекламное бытие определяет наше нестойкое сознание. Постепенно рекламные ролики, соревнуясь друг с другом, все дальше отрываются от реальности: в конце концов от стакана какого-то лимонада у потребителя вырастают крылья, и он начинает парить в облаках.

Еще интереснее другое. Через какое-то время сами заказчики всей этой ахинеи начинают в нее верить. Во-первых, человеку все же неприятно думать, что он врет, вот они и начинают успокаивать себя, что они просто немного преувеличили. Во-вторых, время идет, и их собственные дети и внуки, подвергаясь всепроникающему действию рыночной и политической рекламы, начинают считать этот вымышленный мир реальностью.

Предельных масштабов отрыв от реальности происходит на уровне денежного фетишизма. Когда формула «товар-деньги-товар» превращается в «деньги-товар-деньги», причем производство товара удаляется в Китай или Вьетнам. Физическая экономика начинает вызывать у финансистов брезгливое отвращение, это некий низший вид деятельности, доверяемый соответственно низшим кастам.

Они перестают верить в старые сказки о том, что деньги нужны для приобретения товаров. Нет, это товары нужны для производства денег. Товары, производимые низшими кастами и для низших каст, в своем массовом обращении порождающие деньги. Как дрожжи производят шампанское. И только товары многократной дистилляции, гермесы и виттоны, шато-марго и жан-пату достойны ублажать управляющих деньгами.

Поэтому они не в состоянии понять, что в один прекрасный момент производители основной доли вещей в мире могут сказать: мы больше ничего не отдадим за ваши деньги. С завтрашнего дня платите нашими деньгами, а где вы их возьмете — ваша проблема.

И вы ничего не сможете сделать, потому что производители реального делают уже и корабли, и самолеты, и ракеты, причем во много раз больше и не хуже, чем в труху модернизированные вами страны.