Мы потеряли собственный рынок технологий

Мы потеряли собственный рынок технологий

Жорес Алферов

Казалось бы, все понимают, что одна из острейших проблем, с которыми столкнулась Россия в последние годы, — кардинальная модернизация производства. Она неразрешима без развития фундаментальной и прикладной наук, разработки и внедрения высоких технологий. Но как этого добиться в условиях начавшегося кризиса и введения Западом против нас довольно жестких санкций? С этим вопросом мы обратились к всемирно известному российскому ученому, лауреату Нобелевской премии по физике, члену Комитета Государственной Думы по науке и наукоемким технологиям, академику Жоресу Алферову. В марте этого года наш собеседник отмечает 85-летие со дня рождения.

Жорес Алферов: Ответ на ваш вопрос мне хотелось бы на­чать с цитаты из лекции великого французского ученого Фредерика Жолио-Кюри: «Наука необходима для страны. Каждая держава завоевывает свою независимость тем, что нового, своего она приносит в общую сокровищницу ци­вилизации. Если этого не происходит, то она подвергается колонизации». Очень справедливое и актуальное для нас суждение. И человеческая история наглядно подтверждает правоту сказанного…

Сегодня наша страна оказалась в сложной экономиче­ской ситуации. Мы начинаем жить в условиях жесткой международной изоляции. Впрочем, нам к этому не при­выкать. Советская Россия и затем СССР с самого рождения также подвергались бойкоту со стороны Запада. И когда мы говорили, что строим социализм в отдельно взятой стране, мы исходили именно из такой реалии. США признали нас только в 1933 году, то есть через 17 лет после Октябрьской революции. Мы вышли из международной изоляции в хо­де Второй мировой войны, после победы над фашистской Германией. Но с началом холодной войны снова подвер­глись бойкоту со стороны ведущих капиталистических го­сударств.

Поскольку Советский Союз с самого начала был готов к подобному повороту событий, он ускоренными темпами развивал индустрию и сельское хозяйство, науку, образова­ние и культуру. Мы стали самодостаточной страной и вы­ходили победителями из многих испытаний. И если бы не предательство нашего руководства, развалившее великую страну, думаю, и теперь Советский Союз сумел бы спра­виться со всеми трудностями.

С моей точки зрения, и я неоднократно это повторял, санкции — безнравственны и бесчеловечны, причем с обеих сторон. Меры давления, которые к нам применяют США и Запад — безнравственны и бесчеловечны. Если там счита­ли, что мы нарушаем какие-либо соглашения или обяза­тельства, то могли бы действовать через международные организации, через ООН, посредством переговоров. Но не должны прибегать к мерам, в результате которых страда­ют простые люди, которым становится труднее жить. Бессмысленно надеяться, что если нам станет хуже жить, то мы выгоним свое политическое руководство. Ни под каким давлением извне Россия не пойдет на это. Как бы в душе мы к нему ни относились. Это Западу необходимо твердо усвоить.

Ответные санкции с нашей стороны тоже безнравствен­ны и бесчеловечны, поскольку в итоге они направлены про­тив самих себя. Они делают хуже не правящей элите, кото­рая их переживет довольно легко, а простому народу, ко­торый больше всех от них пострадает. Поэтому мое личное отношение к введению любых санкций — отрицательное.

РФС: В качестве мер по противодействию санкциям с са­мых высоких трибун говорят о необходимости расширения выпуска импортозамещающей продукции…

Жорес Алферов: Проблема эта не нова. Она была решена в свое время в Советском Союзе. В условиях международной изоляции, преодолевая многие лишения, мы стали мощной и самодостаточной державой. Хотя, естественно, в условиях отсутствия сотрудничества с ведущими индустриальными странами нам порою приходилось изобретать велосипед, поскольку мы были лишены возможности использовать вы­сокие технологии, созданные на Западе.

В нынешних условиях, когда Россия вошла в мировую экономику, у нас не оказалось ни одной области произ­водства, в которой мы могли бы эффективно конкуриро­вать с ведущими зарубежными странами и провести мас­штабное импортозамещение. Когда мы говорим, что мы на 95 процентов обеспечиваем себя куриной продукцией или какими-либо другими импортируемыми товарами, то должны отдавать себе отчет, что различные их компоненты, комплектующие детали, удобрения и другое мы все равно должны закупать за рубежом. К величайшему сожалению, за 25 лет наших «реформ» мы оказались на обочине миро­вого технологического развития.

Мы утратили важнейший участок нашей экономики — сектор высокотехнологического производства. Существо­вавшие в советское время десяток министерств (таких, как Средмаш, Общемаш, Электропром, Радиопром и другие) хотя и были ориентированы на оборону, но их предприятия выпускали 60 процентов высокотехнологичной продукции гражданского назначения. При разумной экономической политике они могли бы стать мощными транснациональны­ми компаниями, приносить огромную выгоду стране, быть ведущими в нашей экономике и успешно конкурировать с зарубежными производителями. К сожалению, этого не произошло.

Так называемые цивилизованные страны с высоким ВВП на душу населения, как правило, не имеют значительных запасов углеводородных полезных ископаемых и других природных ресурсов, а достигли очень высоких показате­лей, развивая высокие технологии. Потенциал Советского Союза был достаточен, чтобы двигаться по этому пути.

РФС: Правительство разработало свой антикризисный план и определило источники его реализации. Как пред­лагаемые меры могут повлиять на перспективы развития российской науки?

Жорес Алферов: В антикризисном плане, который об­суждался в Государственной Думе, наука практически не упоминалась. Мы внесли правительству свои предложения, исходя из того, что положение в отечественной науке сегод­ня очень непростое. За 25 лет мы понесли тяжелый урон в отраслевой науке. В советские времена она была довольно сильной и активно развивалась. При этом существовала и мощная Академия наук СССР. Вузовская наука жила в ос­новном за счет хоздоговоров. Поскольку мы имели мощную индустриальную базу, то хоздоговорами университеты и институты были обеспечены хорошо.

Профессора и преподаватели высших учебных заведе­ний, читая лекции и получая за это основную зарплату, занимались еще и научной деятельностью у себя на кафе­драх за счет выполнения таких договоров. Академическая наука, естественно, финансировалась из госбюджета. Для развития прорывных технологических направлений прини­мались целевые постановления ЦК КПСС и правительства. А это означало дополнительное финансирование. Такими постановлениями, например, обеспечивались наш атомный проект, развитие радиолокации, космических технологий, вычислительной техники и ряд других технологических на­правлений.

Академические учреждения за последние 20-25 лет по­страдали не только финансово, но и стали хуже работать. Хотелось бы отметить, что Академия наук у нас всегда была особенной. Когда нам говорят, что она должна быть как в развитых цивилизованных странах, то не понимают очевидной истины. При создании Академии Петром I у нас не было университетской науки, поэтому в нее сразу включались лаборатории, библиотеки, музеи и т.д. Когда Россия подошла к Октябрьской революции, Санкт-Петербургская императорская академия имела около пятидесяти научных учреждений, считавшихся академическими. С конца двад­цатых годов прошлого века было принято решение разви­вать фундаментальную науку и ее основные направления через академию. Она стала мощнейшей научной органи­зацией, но при этом не была многочисленной по своему составу. В 1991 году в АН СССР было 250 академиков и 450 членов-корреспондентов. К 2013 году, когда началось ре­формирование академии, в ней было уже 510 академиков и 757 членов-корреспондентов.

В АН СССР я был избран в 1972 году, и тогда мы в отде­лении физики и астрономии и в некоторых других отделе­ниях академии хорошо знали, кто из академиков и за что был избран, кто и что сделал в науке. Сейчас посмотрите: страна стала в два раза меньше, а членов академии вдвое больше. И довольно трудно сказать, кто и за что был из­бран и что они сделали в науке. Решение правительства о слиянии с РАН медицинской и сельскохозяйственной акаде­мий, принятое в 2013 году, уже тогда означало развал всех этих структур. Теперь в РАН стало более двух тысяч членов, но к повышению эффективности научных исследований это не привело. Кстати, в прежние времена лучших представи­телей медицины и сельскохозяйственной науки избирали в АН СССР.

90 лет наша академия существовала, а потом решили, что в ней должны быть только действительные члены (ака­демики), а академические институты передали в распоря­жение специально созданного Федерального агентства на­учных организаций (ФАНО). Там нет ни одного человека, который когда-либо занимался наукой или образованием. Вся их деятельность заключается в том, что они рассылают кучу циркуляров, какие справки и документы мы должны им представить. Если все это принимать всерьез и отвечать на каждое подобное указание, то больше ничем другим за­ниматься не удастся.

Господин Котюков, возглавивший ФАНО, раньше работал в Министерстве финансов и о науке имеет самое поверх­ностное представление. А сейчас под его началом порядка тысячи научных организаций. Бюджет ФАНО на 2015 год составляет 94 миллиарда рублей, а всей Академии наук — 3,5 миллиарда. Такое распределение средств доказывает, что РАН как таковой сегодня уже нет. Это не пессимизм, а просто констатация факта.

На 2015 год наши академические поликлиники и боль­ницы лишены финансирования. Раньше мы, отрывая от своего скромного бюджета, старались поддержать их и со­хранить бесплатное обслуживание для наших сотрудников. Особенно это важно для научных работников старшего поколения, которые прикреплены к нашей клинической больнице и поликлинике. С переходом на обслуживание по линии обязательного медицинского страхования (ОМС) мы фактически ликвидировали нашу систему здравоохранения в академических медицинских учреждениях.

Жорес Алферов с сибирскими учеными

РФС: После ряда проволочек правительство утвердило устав обновленной Академии наук. Но, по мнению многих ученых, в нем не отражена ведущая роль собственно РАН в развитии науки. С чем это связано?

Жорес Алферов: Мне трудно ответить на этот вопрос. Не знаю, кто данный документ составлял и предлагал. Дан­ный устав, как и его предшественник, принятый прежней Российской академией наук, принципиально отличается от уставов Санкт-Петербургской императорской академии на­ук и Академии наук СССР. Новый документ содержит бес­численное перечисление позиций и положений. Руководствоваться ими в практической деятельности очень трудно. Прежние уставы были гораздо короче и конкретнее. Там подчеркивалось: в императорском уставе — Академия есть первенствующая научная организация России, а в совет­ском — Академия наук СССР — главная научная организа­ция страны. Это главное и принципиальное отличие.

РФС: За последние десятилетия многие видные ученые, да и молодежь, получившая высшее образование, уехали в другие страны, работают в зарубежных научных центрах. Некоторые временно, другие — на постоянной основе. Есть ли надежда на их возвращение?

Жорес Алферов: По-моему, на их возвращение не стоит рассчитывать, и не надо этим сейчас заниматься. Те, кто уе­хал за границу и успешны там, им нет смысла возвращать­ся. Они там уже имеют хорошие позиции. Если у нашего ученого карьера за границей сложилась, то он не вернется. А те, кто там не смог ничего добиться, зачем они нужны на Родине. Сотрудничать с ними, конечно, можно. Наука интернациональна, ученые всегда смогут найти между собою общий язык. Это моя позиция.

Вообще, когда у нас увлекаются мега — проектами и приглашают к нам иностран­ных ученых на очень высокую зарплату, то это ни к чему хорошему, как правило, не приведет. Они не будут предлагать то, чем нам полезно заниматься, а будут думать о том, что выгодно им. Зачем нужны такие мега-проекты? Пустая трата денег. Наша страна от этого ничего не получит, но мно­гое потеряет. Нам не нужно развивать все направления науки одновременно, а следу­ет выбирать те приоритетные, на которых мы можем вырваться вперед, разработать новые наукоемкие технологии.

РФС: Создание инновационного центра «Сколково» анонсировалось как аналог Кремниевой долины в США. Сейчас об этом проекте мало что слышно. Больше возникает слухов о связанных с ним коррупционных скандалах и неоправдан­ных затратах… Насколько этот проект оправдал связанные с ним ожидания?

Жорес Алферов: Сразу оговорюсь: не нужно требовать от центра «Сколково» больше, чем он может дать. Мы думаем, что вот создали «Сколково», Академгородок, Зеленоград и так далее, и все проблемы сразу решатся. Идеология «Скол­ково» как инновационного центра — полезная. Его задача -находить проекты, которые приведут к новым перспектив­ным технологиям, создавать компании, которые займутся их реализацией. Меня попросили быть сопредседателем Кон­сультативного научного совета этого инновационного цен­тра, и я согласился. Но при этом еще раз повторю: «Сколко­во» не территория, «Сколково» — идеология, которая должна применяться и в Зеленограде, и в Академгородке, и в других научных центрах. На этот проект потрачены определенные средства, и там мы создали неплохой научный совет. В ре­зультате появились кластеры по различным технологиче­ским направлениям и ряд новых перспективных компаний.

Но с самого начала там создан попечительский совет, в котором треть — иностранцы. Не понятно, зачем они там нужны. Если бы они давали большие деньги — это одно. А они туда пришли, скорее чтобы получать деньги, практи­чески ничего не давая. «Сколково», не сказал бы, что это вредный проект, скорее полезный. Но если там, как гово­рят, «пилят» деньги — это плохо. А когда там создают новые компании и развивают перспективные технологические направления — это хорошо. Но при этом не надо ждать и думать, что «Сколково» решит все задачи, о которых я уже говорил. Этот проект работает в помощь для их решения, но как частная помощь, не более того.

РФС: Сегодня Россия вынуждена закупать технологии, промышленное оборудование, приборы, механизмы, авто­машины, пассажирские самолеты и даже продовольствие за рубежом. А экспортируем в основном сырье. Извечный русский вопрос: что делать?

Жорес Алферов: Важнейшая задача страны — возрож­дение высокотехнологического секто­ра экономики. Крупнейшая проблема отечественной науки — невостребован­ность результатов ее деятельности эконо­микой и обществом. И так будет продол­жаться, если мы не сможем создать высо­котехнологичный сектор экономики. Эти вещи тесно связаны между собой. Думаю, решать эту задачу сегодня сложнее, чем это пришлось Петру I, чем после Октябрь­ской революции, гражданской и Великой Отечественной войн. Потому что во всех этих случаях внутренний рынок не был захвачен зарубежными конкурентами. Да, у нас были развал и разруха, но внутрен­ний рынок был наш. И мы должны были его насыщать сами, различными способа­ми, может быть, порою с ошибками. Се­годня внутренний рынок почти полностью захвачен зарубежными конкурентами. Если мы сегодня должны создавать новое поколение са­молетов, то должны учитывать, что в них много того, что называется авионика. Что-то мы еще умеем делать сами, а что-то — нет, поэтому должны закупать за границей. И сей­час из-за санкций нам не только могут не продать нужные комплектующие, но и поставить совсем негодную продук­цию. И тогда наши самолеты будут летать не в ту сторону. Это непростые проблемы, но решать их придется. Без вы­соких технологий у России нет будущего.

И создавать их надо, сотрудничая с учеными, занимаясь поиском людей, которые могут предложить проекты, выводящие на новый технологический уровень. В свое время наше руководство смогло найти у нас таких талантливых ученых и организаторов, как Курчатов, Келдыш, Королев, Туполев, Яковлев, Ильюшин и ряд других. Русский народ издавна славился своими талантами. Но их, повторяю, нужно искать.

РФ сегодня 2015 № 4