СИГНАЛ ИЗ ПРОШЛОГО: ЧЕГО ТАК БОИТСЯ «ПРОГРЕССИВНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО»

Захар Прилепин

Когда я вспоминаю, как в детстве смотрел телевизор, а там сидели космонавты, простые русские мужики в космосе и поздравляли меня с Новым годом, — я думаю, что тогда жил в будущем, а сейчас прошлое.

Вчера я перечитывал рассказы братьев Стругацких — о мужчинах, уходящих в небеса, чтобы вернуться на Землю спустя 250 лет, о прекрасных женщинах в оранжевых свитерах, тонких и аномально красивых — в них все были влюблены тогда, всего полвека, или около того назад… я перечитывал и подумал: как вы все испугались. Испугались этого космоса, этой ответственности, этой черноты и скорости.

Вы брали на себя ответственность за русскую литературу, за её Золотой век, когда любой Жуковский, или Давыдов, или Батюшков, или Боратынский — да кто угодно — могли оставить перо и отправиться куда угодно, на Кавказ, на усмирение Варшавы, на аннексию Финляндии — верные долгу, России, дружбе. Молодые генералы своих побед, аристократы, офицеры, гуляки, создатели и персонажи первой российской фантастики — медленных, осторожных повестей о будущем.

Вы брали за себя ответственность за комиссаров, с их всепланетной романтикой, с их революционной экспансией, с их уверенностью в скором перемещении в Латинскую Америку, в Австралию, на Марс к Аэлите, куда угодно — лишь бы владыкой человечества стал труд, и восторжествовала справедливость.

Вы испугались романов Стругацких — собственно, сами Стругацкие постарели и напугались самих себя, своего Быкова и своего Горбовского, — но с них меньше спроса, они же создали этот мир, и этого достаточно.

Вы испугались… и, прокляли всё это. На самом деле — свою трусость прокляли, и переместились в свои шелестящие газеты, в свой глянец, в свой «крокус», в свой «сити», в свой «холл» — во всё то, что теперь вы посчитали вершиной цивилизации.

Переместились, чтоб четверть века жевать одно и то же, как вас не тошнит ещё: «Здесь не осталось ничего живого». «Патриотизм в русском варианте — воровство и подлость». Или ещё новое добавилось: «Я никогда не поеду в аннексированный Крым».

Оставили сразу и Золотой век, и революцию, и советскую фантастику на которой выросли. На что вы променяли всё это? На что? На свой, гроша ломаного не стоящий, фарисейский гуманизм?

На свои приличия, которые кажутся приличными только среди приличных людей — и нигде в мире, ни в одной из галактик, ни на одном, Страшном или профсоюзном, суде таковыми не являются и являться не будут. На свою привычку болеть за кого угодно, только не за своих?

На своё томительное ожидание, что любая ракета, любой космолёт «Муромец», любой беспилотник, любой бумажный самолёт, запущенный отсюда, упадёт — и вы будете хохотать? Или, как минимум, кривиться?

У вас ничего нет здесь, и ничего при вашей жизни не будет. Может быть, у нас тоже не будет ничего. Но мы хотя бы попытались. Мы хотя бы попытаемся. Да я знаю, знаю, что вы сейчас скажете в ответ. Вы скажете, что это вы тянетесь к будущему и к вашим там всяким звёздам, а мы тащим вас в замшелое мракобесие, крещенские проруби, самоварный чад, пушечный угар. Это всё от страха у вас, это не излечимо.

Да, вы отлично умеете разговаривать — разговаривая о своём и только о своём вопреки действительности, вопреки бытию, вопреки всему, что вокруг, ибо ваши слова — это и есть ваша межзвёздная реальность. Вы сами себе звёзды, и вы непрестанно мимо друг друга пролетаете, оставляя длинные более-менее сияющие выхлопные хвосты.

«Между тем Тайя разгоралась всё ярче в перекрестии нитей курсового телескопа. Тайя была целью трёх первых звёздных. Она была одной из ближайших к нашему солнцу звёзд, у которой давно уже были отмечены неравенства в движении. Считалось, что Тайя может иметь планетную систему. Перед нами к Тайе шёл Быков на «Луче» и Горбовский на «Тариэле».

Это Стругацкие.

И ещё, как там, у Стругацких, помните, по поводу одного космонавта.

«Он был весёлый, стремительный и всё время острил. Видно было, что он очень хочет понравиться, но понравился он не сразу. Он понравился, когда перестал острить».

Вы никогда не перестанете острить. Вы больше никогда никому не понравитесь, земноводные. Только подобным вам. Я очень надеюсь, что вы навсегда останетесь в меньшинстве.