Я уже как-то рассказывал о том, как несколько лет назад встречался на Астанинском экономическом Форуме с видным представителем американской нефтяной промышленности Марком Алберсом (Marc Albers). Собственно, главной темой стало то, что может быть интересно нефтянику в кризисе.

Я тогда говорил о том, что, собственно, для нефтяных компаний цена на нефть (ну, разумеется, если речь идет не о совсем экстремальных значениях) не очень принципиальна — поскольку рост цен ведет к росту издержек, а ее снижение, соответственно — к их падению. Разумеется, для исследовательских или, скажем, инвестиционных подразделений соответствующих компаний это может быть очень важно, но отрасль в целом эту проблему легко переживет.

Собственно, нефтяная отрасль (как и любая другая, кстати) перераспределяет финансовые потоки в экономике и себе, на собственное потребление, забирает не так уж и много. Это напоминает ситуацию с проточными озерами: испарение, конечно, влияет на водяной баланс, а оно, в свою очередь, зависит от площади водного зеркала, но, основной водный поток идет транзитом.  А потому, о ценах на нефть должны волноваться не столько сами нефтяники, сколько те, кто от них получает деньги (или вынимает из формальной прибыли).

А что же тогда важно для нефтяника (из биографии Алберса видно, что он, как раз, профессиональный нефтяник)? А это та доля, которую занимает нефть (ну, энергия) в стоимости товара. Я ему, собственно, вилку показал (мы за столом сидели) и сказал, что сегодня долю энергии в этой вилке можно посчитать. Но вот в результате кризиса она может измениться. И сегодня нет никаких моделей или представлений, которые бы говорили о том, вырастет ли эта доля в два раза или в три раза упадет … Точнее, есть аргументы и в ту, и в другую сторону, но все они носят достаточно умозрительный характер …

Собственно, для того, чтобы все это сказать, не нужно было упоминать Алберса. Но мне было очень интересно, насколько он поймет такую постановку вопроса и согласится с ней. Он понял и согласился. Как и многие наши профессионалы. Но наши получили еще советскую выучку, сегодня таких больше не выращивают. Поскольку я тоже учился в советской школе, то, теоретически, было не исключено, что эта проблема носит чисто абстрактный характер, связана со спецификой нашего мышления и уйдет вместе с уходом последних советских экспертов. Кстати, именно это мне объясняли многие экономиксисты, которые критиковали наши рассуждения в 2000-е годы.

Разговор с Алберсом меня очень вдохновил. Поскольку показал, что та проблема, которую я вынес на первое место еще почти 20 лет назад, когда только начинал думать над проблемами кризиса, проблема структурных изменений в экономике, и есть одна из главных в текущей ситуации. Разумеется, «чистые ученые» — экономиксисты, ни «настоящие», западные, ни наши (которые, с формальной точки зрения, не ученые, а аналоги пропагандистов провинциальных райкомов партии советских времен) с такой позицией никогда не согласятся. Но, в конце концов, их мнение никому особо не интересно.

Разумеется, создать на пустом месте практически новую науку, описывающую структурные взаимодействия отраслей, практически, без учета финансовых потоков (которые с точки зрения этого подхода просто  инструмент такого взаимодействия) — дело очень сложное. Поскольку экспертов (в хоть сколько-нибудь массовом количестве) просто не существует. И для того, чтобы это продемонстрировать, я попытаюсь сейчас проинтерпретировать события 80-х годов с точки зрения такого подхода.

Фактически, во второй половине 70-х годов в США решили изменить структуру экономики, сделав ставку на быстрый рост нового сектора, который потом получил название «информационные технологии». Для этого были использованы чисто финансовые технологии — кредит и венчурное инвестирование. Результаты «Маккинзи», которые были приведены в нашей книге «Закат империи доллара и конец «Pax Americana», о том, что эти технологии не привели к росту производительности труда в традиционных отраслях как раз и были доказательством того, что эти финансовые потоки не вызвали структурных изменений в традиционной экономике, что новые отрасли были связаны исключительно с финансовой поддержкой, которая имела внеэкономический характер.

Разумеется, сегодня, через 30 лет, такие структурные изменения произошли, но, все равно, они, во многом, до сих пор носят искусственный характер и как только поддержка спроса прекратится, структура экономики начнет возвращаться в состояние, сильно более близкое к тому, которое было в середине 70-х годов …

Последние новости это подтверждают. Компания «Эппл» резко сократила производство айфонов, поскольку они не находят спроса. Сергей Егишянц в своем годовом обзоре пишет о том, что это практически не скажется на уровне потребления американских домохозяйств, но лишь на скорости обновления товаров, однако это не совсем так. Дело в том, что падение совокупного спроса — это падение ВВП, то есть и доходов домохозяйств. И те, кто выпадет из состава рабочей силы (или резко сократит доходы), начнет уже и сокращать потребление. Ну, а дальше пойдет спираль падения, которая будет затрагивать все большие и большие слои населения.

В общем, как мне кажется, проблема структуры экономики, ее изменения за последние 30 лет и ее будущие изменения, является сегодня самой важной. И жаль, что ею практически никто не занимается. 

Источник