Сергей Сибирцев: Саша, рад вновь видеть тебя в моей гостиной. Недавно перечитал твой очередной шедевр «Убийство городов». И честно говоря, в некоторые моменты просто начинали слёзы кипеть, хотя обычно меня трудно задеть за живое.

Полагаю, ты один из тех русских писателей, которые ничего не боятся в этой жизни, не боятся обидеть ближнего своей правдой. Вообще, честность художника может иногда покалечить сознание человека и даже само читательское сообщество. По сути, наша милая перестройка была встречена народом положительно: стали говорить правду, в итоге она оказалось полуправдой, но каков был первоначальный эффект! Народ повелся.

Знаю, ты позитивно относишься к нашему президенту. Вспоминаю, как твой главный герой — писатель — его оригинально охарактеризовал перед очередной кремлевской презентацией… А перед этим он только что встретился на территории Кремля с одним из главных раввинов России. И тот вдруг стал вещать, что когда он находится в Кремле, начинает чувствовать себя русским! Кремль меняет человека, делает его пророссийским. Читаю дальше, думаю, что сейчас будут похвальбы в адрес президента, но тут в тексте образуется нечто иное: мы видим уставшего человека. А вокруг него, тем временем, целый сонм ярких личностей. Твой герой — Кольчугин — пьёт шампанское, и все происходящее ему в этих сказочных стенах скучно. И он уходит не прощаясь…

Размышления твоего героя, который есть твой «альтер эго», привораживают буквально с первых страниц. Притягательность — вообще одна из сильнейших сторон твоей прозы. Ты умеешь нравиться молодым читателям. Еще в начале девяностых я зачитывался твоими романами, уже тогда я чувствовал гипнотическое действие твоих текстов. Это чувство не подавляет, а скорее приближает к автору, — ты блистательно расшифровываешь смыслы современной действительности.

В «Убийстве городов» ты приоткрыл тайну того, как рождаются твои романы. Вообще, это тема загадочная весьма. Меня поражает, что из романа в роман ты обращаешься к образу своей любимой супруги. Она может являться в разных обличьях. Кольчугин вспоминает свою ушедшую молодость, детей, его мысли постоянно возвращаются к главной музе всей жизни. Тебе самому повезло с музой. Думаю, половина писательского успеха — заслуга главной музы.

Как ты считаешь, Новороссия — это некая конспирологическая задумка или же явление самородного характера? Как ты считаешь, могла ли ситуация в Донбассе разрешиться без кровопролития? Вспомним феномен с Крымом — пришли «вежливые люди» и установили мирный контроль. Как мы все с крымчанам вместе радовались! И тут буквально радом начинается чудовищная бойня. Случайно ли это или нет?

Александр Проханов: История состоит из войн, все войны имеют свои причины и истоки. Существует взгляд на войны как на конструкции, создаваемые теми или иными закулисными архитекторами. Есть мнение, что войны — это и есть сам исторический процесс, который сильнее тех, кто в него втягивается. Думаю, что произошедшее в Донбассе — результат распада Советского Союза. Не хочу выстраивать детальную причинно-следственную цепочку, но после разрушения Союза в разных частях мира начали происходить катастрофы. Одна случилась в Приднестровье, другая — в Киргизии, третья — в Таджикистане, четвёртая — в Узбекистане, пятая — в Казахстане. Был 93-й год в Москве, были две Чеченские войны. Почему на этом всё должно останавливаться? Вот возникла ситуация на Украине. И, полагаю, что дальше подобное будет происходить и в других местах. Это осколки великого мира, который был уничтожен. Распалось не просто государство, — погибла огромная, гигантская тенденция. Когда красный протуберанец вырвался на свободу, возникло грандиозное царство, и весь мир окрасился в алый цвет. Была и Победа, и Китайская революция, и события в Африке. Я двигался за красным цветом по миру, я и сам красный. Когда протуберанец устал и начал падать туда, откуда вырвался, началась трагедия разрушенного мира. События в Новороссии — это результат гибели гигантской «красной эры».

Сергей Сибирцев: То есть, наш красный, справедливый мир, который для других был монстром, начав распадаться, утянул в подземные измерения массу народа? Все эти войны привели к погибели множество совершенно невинных людей, приветствовавших перестройку, молившихся на отцов-перестройщиков. В 93-м году я ещё нигде не публиковался, а ты сразу выделил мне целую полосу. Уже тогда у меня полностью сформировалось мнение, что Ельцин и вся его камарилья хотят превратить разрушенную Россию в колонию. В своем романе «Государственный палач» я обозначил сложившийся тогда строй словами империя-колония. Это был своеобразный оксюморон.

Ты же в своём новом романе, по сути, представил двух писателей. Кольчугина — человека, который уже выстроил свою судьбу, сказал миру и России, всем президентам, что такое русское душа. Но на этом он не успокоился. И вот мы видим еще одного, уже молодого писателя — Рябинина. Фамилии у тебя никогда не бывают случайными. Вспомним хотя бы телевизионного начальника Пискунова. В своё время так же поступал Николай Васильевич Гоголь, чем сразу чётко расставлял акценты. Говорящая фамилия это, по сути, уже наполовину сформированный образ.

Когда ты описывал, как Рябинин умирал — а именно так и должно было произойти, ты представлял кого-то из наших реально существующих писателей? Или это собирательный образ? Открой тайну.

Александр Проханов: В романе есть точка перехода, когда старик, отживший свой век, отвоевавший и отписавшийся, силится из последней мочи кинуться на новую войну, чтобы описать её и спасти убиваемые города своими текстами. Его мощи не хватает: в эмоциональном броске он умирает прямо за рабочим столом — у него разрывается сердце! И из этого разорванного сердца вылетает молодой художник… он сам. Он рождает себя самого. Поэтому Рябинин — это Кольчугин в молодости, который полон сил, наивной веры, страстного желания творить. И вот он двигается по этим войнам. Потом последняя крохотная глава рассказывает о том, как Кольчугин лежит мёртвый, и скворцы обклёвывают над его головой рябину и осыпают мертвеца ягодами. Тогда ты понимаешь, что никакого Рябинина нет, есть только Кольчугин. То, что мы читаем во второй части романа — этого не существует. Это не более, чем предсмертное видение последней войны, случившееся за одну секунду.

Сергей Сибирцев: Саша, в этом видении ты так подробно, так наглядно всё выписываешь! Там есть страшные сцены рукопашных боёв. Казнь Курка и Артиста. Один раз, прочитав это, второй раз боишься уже за свою психику. Такое ощущение, что полностью погружаешься в описание, становишься соучастником, и на твоих глазах героев, которых успел принять сердцем, втирает в дёрн танк. Как так получилось? В танке сидит хлопец, у которого родители советские, а он убивает соотечественников. В этих сценах ты описываешь происходящее мощными мазками. И при этом «Убийство городов» я считаю одним из самых твоих аскетичных романов.

В романе «Русский», к примеру, я увидел Москву твоими глазами, и впечатление было гипнотическим, завораживающим. В «Убийстве городов» проявляется аскеза, не являющаяся при этом признаком усталости. Там где нужно, например, во второй части с Рябининым, твои краски яркие, жестокие и убийственные.

Почти четверть века молодым украинцам обрабатывали мозги. Вспоминаю, как у меня делали ремонт квартиры два украинских парня, причём у обоих высшее образование. Они брались за всё — от сантехники до электрики. Каким-то образом эти ребята-умельцы сумели не оболваниться. Но масса молодежи, увы, попала под чудовищные гусеницы укро-пропаганды.

Другой страшный момент в романе — когда пленного лётчика ВСУ разрывают на части. Когда читаешь, думаешь: как же так, почему мы допустили это? Перестройка ведь получилась не случайно. Реально же вся власть попала в руки ничтожествам и просто гнилым и подлым натурам.

Александр Проханов: Если власть была гнилой и мерзкой, то те, кто радовался концу Советского Союза, были ли лучше её?! Ты был бы лучше той власти, если бы радовался горбачёвской перестройке?

Сергей Сибирцев: На какое-то короткое время я был очарован Ельциным, — он смог построить себе имидж простого сибирского мужика, выступал против центральной партократии.

Горбачёв же, в свою очередь, привлек всех нас тем, что, казалось, будто художникам и писателям наконец-то можно высказываться без цензуры. Но пришла цензура самая страшная — коммерческая.

В романе «Убийство городов» с поразительной искренностью описывается встреча твоего Кольчугина с Президентом в его подмосковной резиденции. Это твой личный опыт?

Александр Проханов: Да, личный. Был такой конкретный случай.

Сергей Сибирцев: Придумать такие вещи нельзя. Столкнулись два интереснейших характера. Как он отвечал тебе! Общались совершенно неформально. Казалось бы, незадолго до этого была презентация, и вдруг вы уже разговариваете с глазу на глаз и понимаете друг друга от и до. И это здорово, что Президент все-таки ориентируется на таких писателей, как Кольчугин-Рябинин…

Известно, что Сталин знал всю современную ему художественную литературу. Ведь, в сущности, она создает историю. Через много лет о времени будут судить по твоим романам, а не по историческим изыскам и учебникам, которые приходят и уходят. Как ты считаешь, Путин успевает следить за художественной литературой?

Александр Проханов: Думаю, что художественную не читает. Он человек другого склада. Привык читать донесения, агентурные записки. Также Путин изучает все краткие выжимки с цитатами, которые ему на стол кладут ассистенты, для того, чтобы эти маленькие фрагменты затем ставить в свои манифестальные речи.

Сергей Сибирцев: Опыт личного общения с Владимиром Путиным попал в роман целиком или ты кое-что оставил про запас? Чем тебя привлёк этот человек небольшого роста, который держит сейчас полмира?

Александр Проханов: Мне очень понравились его руки, пальцы. Считаю, что ими можно держать очень значительный кусок мира.

Сергей Сибирцев: Он заранее знал те вопросы, которые ты собирался задавать?

Александр Проханов: Это было не интервью, просто встреча, она развивалась по своим законам.

Сергей Сибирцев: То есть, вопросы для него были неожиданными?

Александр Проханов: Его трудно чем-либо поставить в тупик. Что-то ему было интересно, что-то он пропускал мимо ушей. Не думаю, что моя с ним встреча стала для него откровением.

Сергей Сибирцев: Путин так же встречался лично с Солженицыным. Со всеми остальными были только коллективные встречи. Наверное, твои романы он всё-таки читал.

Александр Проханов: Думаю, он моих вещей не читал. Придётся тебя, Сережа, разочаровать.

Сергей Сибирцев: Сколько есть значительных писателей, но он пригласил все-таки тебя.

Александр Проханов: Для меня это тоже загадка…

Сергей Сибирцев: Полагаю, что некоторые помощники отговаривали его от подобного шага. Но финальные решения он наверняка принимает сам.

Александр Проханов: Больше всего меня поразило, когда в своё время меня к себе домой пригласил сам Михаил Шолохов. Я был молодым писателем, только-только дописавшим свой первый роман.

Сергей Сибирцев: Вас кто-то познакомил?

Александр Проханов: Нет, он просто взял и пригласил меня.

Сергей Сибирцев: Шукшин очень хотел с ним пересечься, но ему это удалось только на съёмках «Они сражались за родину». Чем тебя поразил Шолохов? Я, например, слышал, что Михаил Александрович мог достаточно много выпить и держать застольный удар.

Александр Проханов: Не это меня поразило в Шолохове. Мы с ним не выпивали, только чокнулись рюмками один раз за всю встречу, и, по-моему, даже не пригубили сам напиток. Я просто слышал звон хрусталя.

Сергей Сибирцев: Ты встретился с признанным гением. Каким образом ты вообще туда попал?

Александр Проханов: Был его день рождения. И, как обычно, устраивалось пиршество. Были приглашены люди из ЦК, крупные секретари, директора мощнейших заводов, командующие военных округов, секретари райкомов и обкомов партии, представители Союза Писателей. Это был ежегодный ритуал.

В свой предпоследний день рождения Шолохов пригласил меня как своего частного гостя. Остальные не были приглашены лично, это были статусные посещения. А я был приглашён в качестве гостя, что вызвало недоумение всей нашей писательской среды.

Сергей Сибирцев: Это, по сути дела, было своеобразной премией — попасть к живому классику, признанному всем миром.

Александр Проханов: Нет, это скорее урок.

Сергей Сибирцев: После этой встречи ты понял, что идёшь правильной дорогой?

Александр Проханов: Я никогда не был уверен в том, что иду правильной дорогой, у меня всегда бывали сомнения. Как ты можешь быть в чём-то уверен, когда садишься за роман и не знаешь, получится он или нет? По мере того, как текст пишется, ты неоднократно ощущаешь, что, быть может, ошибаешься, пишешь не то или не так. Потом роман выходит в печать и вдруг на автора обрушивается шквал негодующей критики. Ты начинаешь думать, что твоё произведение — стратегическая ошибка, ужасная, непоправимая.

Сергей Сибирцев: То есть, начинаешь сомневаться в какой-то степени?

Александр Проханов: Конечно, я ведь живой человек.

Сергей Сибирцев: Интересно. Я, например, в этом смысле более простодушный — не сомневаюсь. У тебя в романе есть замечательный герой критик. У него польско-еврейская фамилия. Это собирательный образ?

Александр Проханов: Разумеется, Сережа.

Сергей Сибирцев: Пусть критика будет сколько угодно уничижительной, но изысканной и интересной. В твой же адрес до сих пор поступает много злобной критики, завистливой. Причём, на эту злобу ты ещё как-то доброжелательно реагируешь…

Александр Проханов: Критика в адрес художника — это, как правило, не зависть. Это нечто иное. Это желание истребить. Так как художник задевает некие фундаментальные ценности обиженного критика. Им движет не зависть, а страдание и ненависть к тому, кто посягает на его глубинные, сакральные ценности. Война культур — это не битва одной культуры, которая завидует другой, это война гигантских смыслов. Здесь нет места зависти, здесь присутствует ненависть.

Сергей Сибирцев: Ты беспощаден к своим героям, это твоя особенность. По сути, ты описываешь себя и не боишься показаться смешным. Это усиливает доверие читателей, создаёт ощущение, что твой герой живой, не картонный. Такая особенность молодым писателям иногда непонятна — они начинают выписывать чудесных суперменов, а персонажи получаются нарисованными, как герои дешевых мультиков. А ты ни Рябинина, ни Кольчугина не щадишь.

При всей брутальности и жёсткости, ты умеешь описывать и сцены нежности, сцены любви. Видишь их буквально воочию и поражаешься. Не приукрашиваешь ополченцев. У тебя вышла прекрасная интернациональная бригада: и каталонец, и осетин, и казак, и омич. На той стороне негры ещё оказались. Когда читаешь, понимаешь, что враги — тоже люди, а не какие-то монстры. Когда Рябинин убивает солдата ВСУ, я вспоминал Льва Толстого…

Рябинин выстрелил в неприятеля и тут же стал его перевязывать, а он у него на глазах умирает. Какое же это было потрясение для Рябинина! Не жалел ли ты его в этот момент?

Александр Проханов: А зачем его жалеть, он у меня является собирателем мирового опыта. Когда он целовал женщину — это один опыт, когда шёл к Саур-Могиле — другой, когда прощался с матерью — третий. Зачем его жалеть, ведь он — я сам, который запущен в жизнь, в историю. Ты своих героев жалеешь?

Сергей Сибирцев: Да, жалею иногда. Поначалу, когда я читал сцену на Саур-Могиле, то не понимал, что происходит. Описывались носы, головы. Потом вернулся к этому фрагменту и понял, что он о разрушенном монументе. То была совершенно символическая картина: когда наших павших героев раздавили во второй раз. Как ты считаешь, красная идея ещё вернётся к людям?

Александр Проханов: Она будет постоянно появляться в разных обличьях. Может проявиться в зелёном цвете или в белоснежном. Это же идея справедливости, которая борется против самой страшной несправедливости на земле — против смерти. Красная идея это борьба со смертью, это манифест бессмертия. От человека она никогда не уйдёт — он всегда будет ужасаться тому, что ему суждено умереть, и вынужден будет с этим сражаться. Поэтому, красная идея, которая погибла в 91-м году, быть может, вновь возникнет в 2017-м.

Сергей Сибирцев: Хочется, чтобы так было. У меня есть один футурологический роман «Приговоренный дар», начинающийся в наши девяностые и заканчивающийся в 2060 году. Фрагменты публиковались у тебя в газете «Завтра» несколько раз. Я смотрю в этом романе на будущее Земли пессимистически. Твой взгляд на будущее России более оптимистичен. Сейчас наша страна пытается вновь очаровать весь мир своим присутствием.

Александр Проханов: У меня есть абсолютная убеждённость, что России ничего не грозит в исторической перспективе, и никогда ничего не грозило, даже в периоды величайших катастроф. Это лишь просто паузы в движении к триумфу.

Сергей Сибирцев: Некоторые наши соратники, в частности, академик РАН Сергей Глазьев, являющейся и главным экономическим советником нашего президента, убежденно говорит: ждать катастрофы не нужно, нужно работать, — это он утверждает в одной из своих последних бесед на портале News-Front. Лично меня все-таки до сих пор удивляет, почему наш президент не расчищает вокруг себя пространство, не сбрасывает с должностей министров-вредителей. Почему в Новороссию, в конце концов, не ввёл войска. У тебя под занавес романа есть очень интересная мистификация-мечта, когда Рябинин стоит на обочине и мимо него проходят наши танки.

Александр Проханов: Это не мечта, это момент, когда наши так называемые добровольцы и ополченцы организовали потрясающее наступление на Мариуполь. Это не мечты, это реальность.

Когда наш президент поддержал народ Крыма и помог вновь воссоединиться русским, он понимал огромные риски, связанные с его действиями. Мы мечтаем, чтобы наши танки вошли в Киев. Но, может, в результате этого Москва и Кремль будут обстреляны крылатыми ракетами с натовских баз? Поэтому Путин и остановил нашествие.

Когда начинается любая война, она несёт с собой гигантское количество экспромтов. Когда мы начинали бомбить Сирию, помогая Башару Асаду, никто не предполагал, что террористы взорвут наш самолёт. Они это сделали, и война приобрела характер возмездия. Через несколько дней происходит теракт в Париже. Франция тут же включается в войну наряду с нами, — мы обретаем союзника из числа натовских государств. А когда турки сбили наш бомбардировщик и один лётчик оказался убит, в войну вошел ещё один потрясающий экспромт, ещё одна вводная. Сколько всего будет таких событий — одному Богу известно. То же самое и на Украине. Путина останавливает понимание рисков.

Сергей Сибирцев: Саша, многие и простые люди, и интеллектуалы ждали, когда же, наконец, наши войска войдут в зону Донбасского конфликта. Но тут случился неожиданный поворот на востоке. Чем я восхищаюсь в Путине, так это тем, что нет у него так называемой бездумной куражливости. Будем же верить, что он сможет развязать и разрубить все сформировавшиеся вокруг нас узлы.

Александр Проханов: Мы и так в это верим. Мы верим не в самого Президента, а в родину, в страну. Всё, что совпадает с вектором нашей веры, становится объектом любви и обожания. А всё, что не совпадает с этим — отвергается.

Сергей Сибирцев: Саша, безмерно благодарен тебе за нашу встречу. Дай Бог, что все наши добрые мечты в новом году сбудутся!

Источник