Было то, что назвали позже интеллигенцией, была аристократия, было чиновничество.

И те же самые речи звучали: не надо резких движений! Кто нас может напугать, прекратите! Надо уметь договариваться! Надо ценить мир… Надо думать о каждом конкретном гражданине…

Вокруг были глубоко приятные люди, которые умели многозначительно кивать головами, снисходительно вздыхать, утешительно хлопать по плечу: ах, что вы, молодой человек, зачем это всё, успокойтесь… Умным людям, говорят они, нечего делить — мы все живём в пространстве своего языка, своей литературы!

В растерянности я оглядываюсь и думаю: Россия только что распалась, уже 25 лет кровавые конфликты на территории страны не прекращаются.

Но колоссальная часть интеллигенции втайне знает одно: чтобы на территории Евразии был мир — надо нивелировать Россию, эта Россия полна вырожденцев, сталинистов и дегенератов с крепостным сознанием.

Это их религиозная вера: они никогда не изменят своего мнения.

За два года я написал сотни текстов о происходящем с нами и с ними. Десятки раз я ловил своих оппонентов на прямой лжи и передёргивании, а они меня — ни разу.

Я привёл сотни примеров из прошлого: как относились в схожих ситуациях к своей Родине и к Западу наши великие предшественники — русские писатели и поэты.

Мне казалось, что я нашёл какие-то редкие и удивительные слова, дабы убедить тех, кто способен услышать хоть что-то.

Отлично осознавая, что законченных и профессиональных русофобов мне не переубедить, я надеялся на то, что меня могут хотя бы изредка услышать вменяемые люди.

Эти люди простят мне слишком размашистую жестикуляцию, но заметят что-то более важное.

Признаться, на меня не то, чтобы обескураживающе, но как-то, что ли, успокаивающе подействовало интервью одного филолога, которого я очень почитал.

Многое, признаться, я писал в расчёте на то, что этот человек заметит и услышит сказанное мной.

И вот я увидел рассуждения этого человека о том, что политическая активность «…идёт Прилепину во вред. Потому что многие люди, которые могли бы и должны были бы оценить его литературный талант, меряют его довольно спорной и специфической политической активностью, и это мешает им увидеть масштаб его дарования».

Я хмыкнул по поводу этой «спорной и специфической активности».
«Спорное и специфическое» стихотворение Пушкина «Клеветникам России» вспомнилось некстати.

«Спорный и специфический» дневник писателя Достоевского.
«Спорные и специфические» высказывания Блока о либерализме.
«Спорный и специфический» Валентин Григорьевич Распутин.
В мире вообще мало чего бесспорного; пожалуй, я бы забыл обо всем этом, когда бы речь шла только обо мне; но спустя несколько абзацев я, уже с чувством, близким к восторженному, прочёл рассуждение того же человека о Людмиле Улицкой: «…она максимально близка к статусу писателя-патриарха, потому что она относится к категории людей, про которых никто ничего плохого сказать не может. Даже ее противники, которые не разделяют ее политические убеждения, не могут критиковать ее с точки зрения этики и нравственности. Она очень хороший, безукоризненно хороший человек, и нравственное совершенство дает ей право говорить от лица народа и восприниматься им как носитель сакральной мудрости».

Всё это мне показалось восхитительным.

Ведь именно так, а не наоборот — мои взгляды — сугубо традиционалистские, — кажутся интеллигентным наблюдателям «спорными и специфическими», а взгляды Улицкой, по их же мнению, никак не могут повредить ей, потому что она — «носитель сакральной мудрости», в том числе с точки зрения «этики и нравственности».

То, что Людмила Евгеньевна за минувший год дала дюжину интервью, начинающимися с характерной фразы «рискую прослыть русофобом» — и соответствующим образом развивала этот зачин, никак не может повлиять на то, чтобы посчитать ее взгляды хоть немножко «спорными» и хоть чуточку «специфичными». Напротив, она как никто другой имеет право говорить «от лица народа».

Глубочайшие умозаключения Улицкой о том, что украинский народ не знал, в отличие от русских, крепостного права, которое здесь так и не преодолено — никак не идут ей во вред, и никому не мешают понять масштаб её дарования.

Я вздохнул и выдохнул.

Не то, чтоб я понял, что проделанная за последнее время работа была бесполезной.

Просто одной серьёзной надеждой стало меньше.

…и когда в центральной российской газете я прочёл очередную заметку моего взрослого приятеля о том, что нужно жить дружно, и делить, к примеру, мне и Людмиле Улицкой — нечего, — я уже не удивлялся.

Приятель писал, что строгое отношение к Родине и народу — и есть признак духовной свободы писателя.
О, я знаю эту свободу, я видел её в 1991 году своими юношескими глазами.

С тех пор нам есть что делить.

У нас есть общая страна — но каждый из нас видит её будущее диаметрально противоположным.

Они не желают жить в той стране, которая понятна мне — мои герои для них демоны и негодяи.

Я не желаю жить в их стране, оттого, что их герои для меня — выродки и порчаки.

Мудрейшая Людмила Улицкая только что выступила в поддержку наводчицы батальона «Айдар» Надежды Савченко.

В этом, конечно же, тоже нет ничего «спорного и специфического».

Но какое уж тут «жить дружно».

Каждый пользуется своей безграничной духовной свободой по своему разумению.

Никакой дружбы больше не будет. Я не вижу ни одной причины имитировать это благорасположение.

Источник