«Собачьим сердцем» я хотел исправить Советский Союз
Владимир Бортко
Он Мастер? Безусловно. Идиот? В самом лучшем, достоевском смысле. Шариков из «Собачьего сердца»? Ну да, «все взять и поделить» — это и его лозунг дня. Один во многих лицах — Владимир Бортко, выдающийся российский режиссер. А ведь он снял еще и «Блондинку за углом», «Афганский излом», «Единожды солгав», лучшие серии «Бандитского Петербурга». Только в последнее время все эти подвиги Геракла почему-то забыты. Говорят только о его депутатстве и о его сталинизме. Таком махровом и замшелом.
7 мая Владимиру Бортко исполняется 70 лет.
«Я считал, что, если снять «Собачье сердце», моей стране будет лучше»
— Владимир Владимирович, что с вами произошло? Вы, знаменитый режиссер, снявший знаковый фильм «Собачье сердце», может быть, один из лучших в истории российского кино, снявший «Идиота», «Мастера и Маргариту», вдруг стали таким заядлым сталинистом.
— Я стал заядлым государственником, каковым был всегда. Я ничего не меняю, дорогой мой, это всегда были мои убеждения. Попробую объяснить. Довольно давно я начал думать: почему Россия такая, какая она есть? Почему это не Франция, не Германия?.. Вовсе не потому, что существуют загадочная русская душа и писатель Достоевский. А потому, что в территорию Российской Федерации входят национальные территории других государств: Татарстана, Якутии, Дагестана и т.д., чего нет ни во Франции, ни в Германии. Даже большое количество турок в Германии и арабов во Франции ничего не меняют в этом смысле. Россия может существовать только при жесткой централизации. Кроме того, страну должна скреплять идея, которая цементирует все ее многочисленные земли и народы в единое целое. Сталин хорошо понимал это. Но когда либералы говорят о Сталине, они говорят только о репрессиях. И не любят вспоминать, что под его руководством страна стала занимать вторую позицию по экономике в мире. Я совершенно не поклонник репрессий. Но есть идея, которая мне дорога. Это идея социализма. Эта идея гораздо лучше скрепляет страну, чем монархия, и гораздо лучше, чем то, что сейчас, когда нас ничего не скрепляет. И уж точно лучше, чем, когда 10% граждан владеют 90% национальных богатств. А это сейчас. Вот так я стал заядлым сталинистом.
— Это единственная столь уникальная страна?
— Есть еще Китай, устроенный примерно так же. И кто там во главе? Коммунистическая партия. Уберите ее — и Китай развалится.
— Но вы же сами своим «Собачьем сердцем» вбили чуть не последний гвоздь в крышку гроба Советского Союза. А теперь раскаиваетесь?
— Абсолютно не раскаиваюсь. Я не вбивал гвозди в крышку гроба Советского Союза. Я хотел его исправить. Как, собственно, и автор повести. Иначе, как вы понимаете, Булгаков вряд ли дожил бы до естественной смерти. Нигде в своих книгах Булгаков ничего не сказал против советской власти. Помните, в «Собачьем сердце» профессор Преображенский: «…Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный ход? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?..» Вот этот роковой вопрос и меня тогда интересовал. Более того, он меня и по сей день интересует. А вот из варианта «Мастера и Маргариты» — Воланд о Сталине: «…У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора!» Другое дело, что Булгаков никогда не был сторонником советской власти. Он был скорее наблюдателем. Следил за ней со стороны. Из подвала. Как Мастер. И если вы экранизируете книгу, вы обязаны разделять взгляды писателя, иначе ничего хорошего не получится.
— Я бы вас сравнил, может, и не очень уместно, с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, который создал водородную бомбу, а потом ужаснулся от дела рук своих и стал самым главным диссидентом. Вы тоже ужаснулись от того, что сделали в своем фильме, и стали… только не диссидентом, а правоверным сталинистом.
— Я не ужаснулся. Я огорчился, что фильм используют для атаки на социализм. Но я считал, что, если снять «Собачье сердце», моей стране будет лучше.
— А что это за страна такая, если при нелюбимом вами Горбачеве, чуть только приоткрыли форточку под названием гласность, стали выходить такие замечательные фильмы, как ваш, как «Покаяние», и все рухнуло, распалось?
— Вот только боюсь, что список этих замечательных фильмов будет трудно продолжить. Тогда как за время столь нелюбимой советской власти их было гораздо больше. Что касается, что все было фальшиво, все рухнуло… Гитлер тоже думал, что все рухнет, однако случилось другое…
— Знаете, Великая Отечественная не обсуждается. Безусловно, это беспримерный подвиг народа и Коммунистической партии, которая возглавляла страну.
— Я люблю свою страну, какая бы она ни была. Может, это не лучшая страна в мире, да и народ какой-то неказистый попался, есть народы лучше. Вот немцы, например: пьют раз в неделю, переходят только на зеленый, и на работу в семь утра… Но я-то сын своего народа. Я — это они… Знаете, в чем разница между либералами и государственниками? Либеральная идея неплоха, наоборот, очень даже прекрасна: есть отдельный человек, и надо сделать так, чтобы человеку было хорошо. Замечательная идея! Но я-то хочу, чтобы не вообще человеку, а моему народу было лучше. Не отдельному человеку, а большинству народа.
— Это прекрасно, но все подобные идеи почему-то в результате оказываются основной для истребления миллионов людей. А вы же против репрессий.
— Боюсь, что мы с вами здесь сильно разойдемся в цифрах. Не в этом дело, любая репрессия — это плохо. Но опять же где вы их все ищете, репрессии? Царя к отречению склонили коммунисты? Нет, либералы. Империю к развалу готовили коммунисты? Опять же — либералы. Точно такие же, как сегодня. Почитайте тогдашние газеты империи — и послушайте сегодняшнее «Эхо»… Но эта страна существует только так, как существует, по-другому не получается. И если это не устраивает лучшую, по-вашему, часть населения — что делать? Остальные по-другому жить не могут.
— Но в одном телевизионном ток-шоу вы сказали, что готовы пожертвовать своей семьей, лишь бы жила страна родная. Это как понимать?
— «…Ну что сынку, помогли тебе твои ляхи? Так продать… Продать веру, продать друзей, продать землю. А ну, слезай с коня! Стой и не шевелись!.. Я тебя породил, я тебя и убью…» Вот примерно так и понимать. И уже неважно, буду ли я жить после этого.
— Прямо как в Гражданскую: сын на отца, брат на брата…
— Я рассуждаю как человек, который понимает, где он живет, в какой стране, сыном какого народа он является. И выхода другого у меня практически нет. Вот мы вступили в ВТО. Спрашивается, зачем? Ведь все, что сделано здесь, будет стоить дороже, чем там.
— Слушайте, не погружайте меня в ваши думские разборки…
— Это не думские разборки, это наша жизнь с вами. Кто это сделал? Те, кто торгует нефтью, металлами. Им это очень выгодно. А нам с вами?
— Не хочу больше про ВТО. О вашей семье… Если вы так готовы ею пожертвовать, то сами себя считаете щепкой?
— Не щепкой, а частью — это большая разница.
— Помните выражение вашего усатого кумира: «Лес рубят — щепки летят»?
— Он этого никогда не говорил. Я хорошо знаю все его высказывания. Я пытаюсь думать и разобраться, что же здесь происходит, почему я здесь, что меня окружает. И найти выход из этой ситуации. Выход для всего народа, для страны.
«Никита Сергеевич служит царю, а я служу идее»
— И поэтому вы вступили в КПРФ?
— Да, на сегодняшний день эта партия наиболее близка моему идеалу. Другой я пока не вижу.
— Да у вас ручная партия, которая в нужный момент всегда подставит плечо «Единой России». Вы бы лучше к Навальному пошли, вот было бы интересно.
— Нет, я не могу вступить к Навальному: не все его идеи меня устраивают. В общем, он вредит моей стране.
— И что надо с ним сделать в таком случае?
— Ничего. Не обращать внимания.
— Просто по вашей логике: он вредит моей стране — он враг моей страны…
— Вот морская битва. И наш корабль, получив пробоины, сражается с вражескими кораблями. Капитан умело маневрирует, экипаж защищается от абордажа. И в это время из трюма раздается крик: «Слышь, капитан, а солонины-то не хватает!.. И первый помощник твой — вор! Да и канонир…» Правильно кричат из трюма? Может, и правильно, только не совсем ко времени, мягко говоря.
А что у нас? «Эхо» работает? «Дождь» работает? РБК? «Новая газета»?.. Разгул демократии! И если 90% проголосуют за Навального, никакие подтасовки не помогут. Но беда в том, что вы и сами объединиться не можете. А вообще… Есть две вещи — Конституция и Уголовный кодекс. Конституция — то, что можно, а Уголовный кодекс — то, что нельзя. Надо их соблюдать и все.
— Отличные слова, их надо отлить в граните, как говорил наш предыдущий президент Дмитрий Анатольевич Медведев. Тоже либерал, кстати.
— Недавно он у нас в Думе выступал. С отчетом. Я считаю, что это был лучший и самый фантастический рассказ, который можно было бы сделать в течение 40 минут. Ну, что-то вроде как «следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Поэтому я весьма скептически смотрю на деятельность господина Медведева и его правительство.
— А я скептически смотрю на наш телевизор, в котором вы периодически выступаете в разных полит-ток-шоу. В этом телевизоре есть «можно» и есть «нельзя». Так вот, можно ругать Медведева, всех депутатов, даже «Единую Россию», экономический блок правительства, но никак нельзя ругать товарища Путина.
— Почему товарища? Он господин.
— Ну да, он вам не товарищ. Но вы его ругать не можете.
— Почему же, это запросто. За внутреннюю политику. Внешнюю — мы одобряем.
— Ну скажите тогда про панамские офшоры, про его друга-виолончелиста. Не хотите сделать заявление для печати?
— Нет, не хочу. Есть Флаг, Гимн, Президент. Нравится вам цвет этого флага или не нравится; нравится вам музыка Александрова или не нравится, но, тем не менее, это Гимн.
— Согласен.
— А это — Президент. Который скрепляет страну. Ибо страну скрепляют три вещи: Президент, правоохранительные органы (теперь еще — Национальная гвардия) и телевидение. Убрав любую из них, мы получаем разваливающуюся страну, причем очень быстро.
— Должно скреплять страну не телевидение, о котором я пишу каждую неделю, а политические и гражданские институты. А то вы рассуждаете, как ваш коллега Никита Сергеевич Михалков, слуга царю.
— Мы с ним рассуждаем по-разному. Никита Сергеевич служит царю, а я служу идее. А вы говорите: «Бортко — матерый сталинист, сошел с ума, у него старческий маразм…»
— Этого я не говорил, Владимир Владимирович, не надо.
— А еще по «Эху Москвы» г-н Невзоров, которого я хорошо знаю, сказал, будто «Собачье сердце» я украл у итальянского режиссера Альберто Латтуада. Забыв, что главный международный приз за этот фильм я получил в Италии. Уж там, наверное, видели оба фильма. Но скоро выборы… И не такое услышим.
— Все, не буду вас больше мучить политически…
— Мучайте, я получаю большое удовольствие.
«Евстигнеев играл, будто скрипка Страдивари»
— Давайте об артистах. Вы же их любите, судя по всему.
— Да, конечно, очень. Это для меня основные инструменты.
— Но в виде инструмента у вас был, например, такой великий артист, как Евстигнеев.
— А скрипка — это инструмент или нет? Что же, артист тоже инструмент. Только играет он на себе. При этом, правда, один — Страдивари, а другой — производства пятой мебельной фабрики…
— Ну и как вам игралось на этой скрипке под названием Евстигнеев?
— Замечательно. Мы сдружились. Моя задача — объяснить человеку, что он должен делать. Если он со мной согласен, то что-то получается. Если не согласен, он просто не снимается. Евстигнеев играл, будто скрипка Страдивари.
— Но Евстигнеев играет там такого либерала… вам сейчас ненавистного.
— Я делал только то, что написал Булгаков.
— Да, вы были честны перед Булгаковым, безусловно. Как и перед Достоевским в «Идиоте», и перед тем же Булгаковым в «Мастере и Маргарите».
— Это моя профессия. Я пытаюсь перевести то, что писатель сказал литературным языком, на кинематографический. Хотя абсолютно это невозможно. Но я должен быть честен по отношению к писателю.
— А скрипка под названием Андрей Миронов в «Блондинке за углом»?
— Это было очень сложно, особенно вначале. Ведь Миронов — кумир миллионов. Андрей Александрович однажды так и спросил: «Вы что, будете учить меня, как играть?» — «Ну а что же мне делать? — отвечаю. — Я же за это деньги получаю». Так что отношения поначалу были натянутые. Потом, к концу, все как-то образовалось. Помню наш разговор с Мироновым и автором сценария «Блондинки» Сашей Червинским в «Астории». Сидели, решали, что нам делать, вносить ли цензурные поправки, которые от нас требовали. Если не вносить, фильм сразу положат на полку, и все. Но очень хотелось, чтобы фильм вышел, вот и пошли на уступки. Это было наше общее решение всех троих.
— А с Микеле Плачидо давно не встречались?
— Вот как закончился последний съемочный день «Афганского излома», я сказал: «Стоп, снято!» … — все, больше его не видел.
— Есть ли какая-то разница в его школе, манере игры по сравнению с нашими артистами?
— Нет, все везде одинаково. Я работал с Макдауэллом, Жаклин Боннэр — везде все одинаково. И если ты профессионал, на что я тайно надеюсь, больших сложностей не будет.
— А сейчас вы что-то снимаете или одно депутатство на уме? Вот ваш коллега Станислав Говорухин все снимает и снимает новые фильмы в свободное от Думы время.
— Я недавно снял фильм под названием «Душа шпиона», который стал, мягко говоря, уникальным в моей биографии. Хотя бы потому, что продюсеры сняли свои имена с титров.
— Почему?
— Им так сильно не понравилось. Поэтому этот фильм никто не видел. Его показывают только в самолете, который летит в Америку. Но снимать я имею право, поскольку по регламенту нашей Думы, столь ненавистной для вас, написано, что депутатам можно заниматься двумя вещами — преподавательской и творческой деятельностью.
— Ненавистной — это вы зря. Скорее забавной.
— Ой, думаю, что новая Дума, 7-го созыва, не покажется вам забавной. Думаю, все будут относиться к ней очень серьезно. Мы ждем перемен!
