Права и свободы нужно обеспечивать реальным людям в реальном времени
Максим Шевченко
Т.Фельгенгауэр
― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Я приветствую в этой студии журналиста Максима Шевченко. И для начала, как к ньюсмейкеру, к вам обращусь: не получилось у вас зарегистрироваться?
М.Шевченко
― Не получилось, к сожалению, зарегистрироваться.
Т.Фельгенгауэр
― В ЦИКе разъяснили?
М.Шевченко
― Разъяснили. Там все было очень корректно. Я благодарен Центризбиркому, избиркому Дагестана за очень корректную работу со мной в рамках закона. И Элла Александровна со мной сегодня говорила и Борис Эбзеев, и Николай Левичев – в рамках заседания. Они разъяснили, показали, что, собственно, к подписям претензий нет, есть претензии к датам. Когда сборщики собирали подписи, то очевидно, в селах горных даты поставили… там одной рукой проставлены даты. Подписи люди сами давали… Ну, допустим, приходит на улицу молодой человек и он – раз – и проставляет даты. Ему говорят: «Сынок, даты проставь там…» — он проставляет. А в некоторых регионах у нас вообще приходили женщины-активистки, плохо говорившие по-русски, в Унцукульском районе, например, которые ходили собирали… Я им всем бесконечно благодарен. Я хочу сейчас выразить благодарность всем, кто меня поддержал. Это просто тысячи людей. Я просто, честно говоря, не ожидал, что мое достаточно спонтанное решение выдвинуться — где-то за неделю до окончания сроки подачи документов я это решение принял – вызовет такой энтузиазм.
Мне очень жаль, что мы не сумели в полной мере проконтролировать технологический процесс – выставление дат. В последний день нам уже приносили эти листы, которые поступали из горных районов Дагестана. Могу сказать, что мы честно работали абсолютно. К нам некоторые листы по два дня ехали из далеких районов. Люди всех это собирали, ходили по домам, и каждый, кто поставил подпись, безусловно, может подтвердить, что это его подпись. Но технические ошибки есть технические ошибки.
Я благодарю всех, кто меня поддержал. И могу сказать, что эта энергия, безусловно, не пропадет напрасно. Во-первых, я лично поддержу сами и встану рядом с любым кандидатом в Дагестане, который выступит под лозунгом прекращения произвола в правоприменительной практике и выступит с лозунгом: «Вернем Дагестану Российскую Конституцию». Я просто стану рядом с этим человеком, в моем ли он округе, в другом округе – в Северном, Южном, Центральном – и поддержку его и приложу все усилия, чтобы он одержал победу на выборах.
Любой кандидат – имеется в виду независимый кандидат, который самовыдвиженец, как правило. Потому что партия – у них там своя повестка, хотя есть партии – я присмотрелся тоже к отдельным партиям – «Партия Роста», допустим, в Дагестане очень интересные идут ребята. Есть «Яблоко» – очень интересная тоже повестка, демократическая тоже повестка. То есть я поддержу любых демократических кандидатов. Любые люди, которые идут на выборы и будут говорить о прекращении произвола, о прекращении этого социально-экономического и политического разрушения этого российского региона; которые будут говорит о недопустимости того, чтобы дети правящей элиты шли…, сейчас уже вот уже следующее поколение руководителей у нас возникало. Просто опубликован список в интернете детей правящей элиты, которые идут по спискам «Единой России», например, или по спискам других партий в Народное собрание, и скорей всего туда пройдут.
Превращение власти в такой семейный подряд, мне кажется, это странная такая архаизация. Мы не наблюдаем такого, по крайней мере, на высшем уровне власти мне такого не видно. В бизнесе это нормальное явление. В бизнесе, когда человек свой бизнес передает своим детям – это нормальное явление. Но если люди воспринимают политику как бизнес, то это смерть политики просто-напросто. Политика – это не бизнес. Политика особенно в демократическом государстве должна быть все-таки аккумуляцией воли людей, их желания к развитию. А когда это становится семейным бизнесом – политика – ну, честно говоря, это деградация государства, которая неизбежна, и это уже не коррупция, это уже какая-то другая форма жизни политической.
Т.Фельгенгауэр
― Вы несколько раз повторили: в демократическом государстве, в условиях демократии. Когда вы посмотрели на всю эту систему изнутри, когда вы попытались поучаствовать в выборах…
М.Шевченко
― Это огромный опыт, я вам честно скажу, Таня.
Т.Фельгенгауэр
― Ваше мнение о том, насколько все прозрачно, чисто, демократично в том плане, что соответствует принципам демократии?
М.Шевченко
― Во-первых, я могу сказать, Россия – это мультирегиональное государство, конечно, и у нас в каждом регионе есть своя специфика, свои особенности, тем более, на Кавказе. Я специально пошел в самый трудный регион, и считаю, в самый трудный округ самого трудного региона. Это Дагестан. Это многонациональный, мультиэтнический… Не просто разные народы, а рядом стоящие села – люди из этих сел столетиями друг с другом не здороваются по какой-то причине, которая была 300 лет назад. То есть это регион с такой спецификой жизни, с таким сознанием высоким индивидуальным или, как там говорят, родовым, тухумным самосознанием, что в нем разобраться и так-то непросто. А уж сделать так, чтобы этот регион соответствовал в полной мере демократическим принципам Российской Конституции, еще сложнее. Но я считаю, что именно как раз в силу этого разнообразия Дагестан является потенциально самым демократическим регионам Российской Федерации. Там самая независимая, самая прекрасная журналистика, оплаченная кровью журналистов.
Т.Фельгенгауэр
― Самая опасная.
М.Шевченко
― Самая опасная. Там конкуренция этносов… Кланы – это семьи. Но возьмем такое слово «тухум» — это не семья, тухум – это целое объединение людей, происходящих из одно места, имеющих одну фамилию. Это, бывает, тысячи людей включены в тухум. Это уже не назовешь одной семьей. Эта конкуренция, она обеспечивает разнообразие и здоровую, разумную конкуренцию. Вот когда-то Магомедали Магомедович Магомедов – первый председатель Госсовета Дагестана в 90-е годы, который спас его от гражданской войны, защитил его от вторжения банд боевиков, он создал госсовет Дагестана. Вот та схема, при которой 14… записанных в Конституции народов Дагестана, фактически имели представительство в этом Госсовете. Фактически народы Дагестана внутри могли влиять на управление республикой. Это было не как-то скрыто, какое-то негласное квотирование — здесь аварец, там лакец, тут даргинец – это было прописано в Конституции. Мне кажется, это была абсолютно правильная схема, и ее развитие соответствовало природе Дагестана, помогая ему вписываться в демократические российские нормы. Мы же не собираемся все народы и все регионы упихивать в некое абстрактное прокрустово ложе конституции. Конституция же и Демократия – это не гильотина, на которой где надо обрубить ноги, где-то голову…
Т.Фельгенгауэр
― Но Конституция, она одна для всех.
М.Шевченко
― Правильно, она одна для всех. Мы должны права и свободы обеспечивать реальным людям, живущих в реальной ситуации в реальном регионе с реальным вероисповеданием. Это исламский регион, самый исламский, наверное, регион. Ну, такие же исламские регионы – это Чечня и Ингушетия по большому счету. Это регион, наверное, самый мультинациональный на таком маленьком пространстве. Может быть, только Москва сравнится по количеству разных этносов и Санкт-Петербург, живущий в такой же концентрации, но это не мегаполис.
И именно в этом регионе – я верю – если там нам получится вернуть в него Российскую Конституцию, которая там только сейчас декларативно присутствует, поверьте… Такого нарушения конституционных прав граждан, как в Дагестане, я мало где встречал вообще на территории Российской Федерации. Если нам туда удастся вернуть Российскую конституцию, а это значит: прекратить преступные правоприменительные практики; победить экстремизм и терроризм не силовыми методами, которые их воспроизводят вновь и вновь, а гражданскими методами: переговорами, договорами, общественным договором; победить коррупцию и социальную деградацию горных регионов, прекратить ситуацию, когда деньги, выделяемые на развитие горных регионов или на поставку воды в Дербент из Самурского региона, просто уворовываются чиновниками, например – вот тогда, я думаю, мы и вернем Дагестан в Российской Федерации в полной мере, а не только на словах.
Т.Фельгенгауэр
― Продолжается программа «Особое мнение». Это «Особое мнение» журналиста Максима Шевченко. С одной стороны, вы говорите о большом потенциале Дагестана…
М.Шевченко
― Огромном просто. Мы видим, каких успехов добиваются дагестанцы, которые вырываются из этой криминально-бюрократической системы.
Т.Фельгенгауэр
― В то же время мы видим полное отрицание законов Российской Федерации.
М.Шевченко
― Со стороны правящей элиты. Конечно.
Т.Фельгенгауэр
― Где же управа на нее?
М.Шевченко
― А народ на самом деле, люди… Вот ко мне за это время, пока я там работаю, постоянно нахожусь с небольшими перерывами полтора месяца почти, сотни людей ко мне пришли. Это самые разные люди. Это сотрудники силовых структур, которые говорят: «Мы не хотим нарушать закон, нас заставляет руководство нарушать закон. Мы хотим соблюдать закон, нам надоело быть какими-то репрессивными монстрами по отношению к своему народу». Это люди, которых несправедливо уволили, люди, с которых требуют деньги, чтобы они заняли какую-то должность; люди, которые заявляют о том, что им обещали построить дома для сотрудников, допустим, а вместо этих домов ничего не построили, а они знают, что деньги, которые выделили на строительство домов, украли; люди, которые говорят, что реликтовый и уникальный Самурский лес, под которым грунтовые воды пролегают на очень небольшом уровне, уничтожается, потому что воду стали бурить и в бутылки упаковывать, чтобы продавать — чиновники. Называют имена чиновников разных, в том числе, из современного дагестанского правительства. То есть люди устали от лжи, вранья, коррупции, произвола и террора — это вот пять составляющих дагестанской жизни.
Т.Фельгенгауэр
― Это все продолжается уже не первый год. Неужели федеральные власти не в курсе, не в состоянии с этим побороться как-то?
М.Шевченко
― Я думаю, что, наверное, в курсе, потому что сейчас – уже могу анонсировать – есть доклад Совета по правам человека после нашей поездки по Северному Кавказу. Как разумеется я сегодня разговаривал с Михаилом Александровичем Федотовым. Он попросил меня презентовать этот доклад. Вы его можете прочитать на сайте Совета по правам человека. Безусловно, мы его разместим на «Кавказской политике». Думаю, что и «Кавказский узел» и «On Kavkaz» — все сайты, занимающиеся кавказской жизни – независимо этот доклад разместят. Посмотрите. Он касается нескольких болевых моментов всей Кавказской жизни, не только Дагестан.
Но помимо того, о чем мы говорим уже давно – это профучет и убийство журналистов нерасследованные – могу сказать, что в горные части Российской Федерации вернулся туберкулез. В горах есть туберкулез. В горах не хватает электричества. В горах не проведен газ, хотя в Москву докладывают, что газ проведен. Известна такая хохма дагестанская, что, когда президент Путин приезжал в Ботлих, — когда, помните, после войны там строили? – ему доложили, что газ проведен, хотя там газовый баллон поставили, потому что газ так туда и не провели до сих пор.
Во многих селах люди живут, как в средневековье просто. И туберкулез, и другие страшные болезни, которые были побеждены, казалось бы, в советское время в этих местах, туда вернулись. Потому что сырость, тяжелая жизнь. Все занимались выдуманной темой про женское обрезание в Дагестане – абсолютно выдуманной, могу сказать вам, никто не уродует женщин – это абсолютная ложь.
Т.Фельгенгауэр
― А что же там так господин Бердиев нам рассказывал образно?
М.Шевченко
― Господин Бердиев – я не знаю – вы его спрашивайте, он официальный муфтий.
Т.Фельгенгауэр
― …Про то, как нужно прыть укрощать женскую.
М.Шевченко
― Да, это оскорбительные, совершенно хамские слова по отношению к женщинам, от которых он, по-моему, отказался, если мне не изменяет память.
Т.Фельгенгауэр
― Он так сказал… что пошутил.
М.Шевченко
― Но эти слова не имеют никакого оправдания, безусловно, потому что в исламе сказано совершенно ясно, что мужчина должен доставлять свой жене такое же наслаждение, как и жена мужу, а иные отношения в исламе, кроме как муж – жена и не предусмотрены, будем откровенны. Мы сейчас говорим о каноне, а не о том, как это бывает в реальной жизни. То, что господин Бердиев говорил, это его личное дело, это не имеет никакого отношения к реальности.
Могу сказать, что я подробно был вынужден эту тему обсудить с дагестанскими правозащитницами уже почтенного возраста, мусульманками, уже бабушками…
Т.Фельгенгауэр
― Не с теми, кто готовил доклад.
М.Шевченко
― Нет, мне с этими людьми вообще не о чем говорить… Ведь в чем смысл этого доклада? ООН объявило о гранте по борьбе с женским обрезанием. В Сомали в Африке это есть. Это уродливое языческое явление, которое запрещено исламом, кстати, как и христианством, иудаизмом. Монотеизм запрещает уродовать тело человека. Это языческий обычай – уродование тела. Вытягивание ноздрей, какие-то еще татуировки жуткие на лицах.
Есть то, что иногда… как бы вам сказать деликатнее — называется интимной пластикой — то, что, на самом деле, помогает женщине лучше чувствовать себя женщиной.
Т.Фельгенгауэр
― И это делают с девочками.
М.Шевченко
― Вот мне сказали эти достойные женщины, которым я не могу не верить, которые сами матери и уже бабушки, что иногда, когда при рождении кожа определенным образом закрывает что-то – вагину, будем откровенны – то такие операции… крайне аккуратно надрез делается на коже только чтобы помочь раскрыть, чтобы удобнее было девочке жить и потом девушкой и потом женщиной. Но никакого удаления, никаких мест, которые доставляют наслаждение – клитора или иных мест. Это просто абсурдная идея, что это есть в Дагестане. Это абсолютно ложь, этого быть не может.
Т.Фельгенгауэр
― То есть вы считаете, что в этом докладе ложь все?
М.Шевченко
― Я провел достаточно большой опрос женщин из тех районов мусульманок уже пожилых — с молодыми, естественно, я об этом говорить просто и не буду в Дагестане – которые имеют опыт своей женской жизни. Они сказали, что таких случаев они просто не знают и не слышали – так называемое «фараоново обрезание», когда вырезается клитор при рождении. Это какое-то дикое варварство, которое просто немыслимо.
А то, о чем я сказал – да, это практикуется, но это скорее помогает женщине быть женщиной, а не лишает ее наслаждения. Это как раз прямо противоречит тому, что сказал Бердиев. Это как раз дает женщине дополнительную наслаждение, возможность его получать.
Т.Фельгенгауэр
― Он это все сказал так просто, для красного словца.
М.Шевченко
― Это вы его спросите. Я понятия не имеют. Это заслуженный советский муфтий, который долгие годы…
Т.Фельгенгауэр
― Нет, просто интересно, есть доклад правозащитников, есть муфтий, который говорит, что так и должно быть.
М.Шевченко
― Я сказал мое отношение к этому докладу. Я считаю, что это тема, которая просто под грант вброшена в общественное пространство, чтобы доказать, что здесь тоже можно получить грант, который, собственно, выделяет ООН и всемирная организация здравоохранения на борьбу с этим чудовищным языческим явлением.
Т.Фельгенгауэр
― Интересная точка зрения. Я напоминаю, что это Максим Шевченко в программе «Особое мнение».
М.Шевченко
― Это не моя точка зрения. Ларису Дорогову могу называть знаменитую. Она сделала открытый пост в сети, где подробно это все описала. Я просто стесняюсь это все обсуждать так открыто с вами, Таня. Все-таки мы не врачи с вами, понимаете, но мы взрослые люди при этом. Так вот, эта тема, она обсуждается всеми. А то, что в горах Дагестана нет родильных домов, гинекологической помощи. На сохранение женщине некуда там лечь.
Т.Фельгенгауэр
― А где Министерство здравоохранения Дагестана?
М.Шевченко
― Мы с руководителем Российского Красного Креста госпожой Лукутцовой ездили по горному Дагестану – она ужаснулась. Мы обязательно проедем еще раз сейчас по горному Дагестану – члены СПЧ – я специально попросил тех медиков, которые работают с Красным Крестом и Советом по правам человека заняться этой темой. Мы проедемся по двум темам, которые описаны в этом докладе: туберкулез и абсолютная деградация системы здравоохранение. Про женское здравоохранение, предродовое, перинатальное – даже речи нет. Во многих горных районах это вернулось в абсолютное средневековье, будто и не было советской власти. Иногда по этим дорогам 6-7 часов, женщину, которую вести-то надо под руки — в определенные месяцы, вы знаете, есть угроза: на сохранение кладут – должны везти по этим трясучим дорогам на плохих машинах, и никто об этом не думает. Школы закрывают. Вот в Тлондоде– это Цумадинский район – люди скинулись деньгами, создали школу. Там зимой снег 4-метровой высоты бывает. Свозят детей туда в интернет со все окрестных сел. Об этой школе показали хвалебный репортаж по каналу «Россия». После этого репортажа, так как в нем не упомянули главу района и чиновника дагестанского правительства, отвечающего за образование, эту школы стали закрывать, вы не поверите.
Т.Фельгенгауэр
― Нет, я как раз поверю. Просто это возвращает нас к вопросу, почему региональная власть ничего не делает.
М.Шевченко
― Мы будем помогать федеральной власти. Мы сейчас разворачиваем в Дагестане информационно-правовой мониторинг: «Кавказский гражданский форум». Уверяю вас, что мы будем доставлять информацию прямо кратчайшим путем до федеральной власти о том, что происходит не только в Дагестане, но и на Кавказе. А захочет ли она это услышать или увидеть, это ее дело.
Т.Фельгенгауэр
― Продолжается программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. В гостях у меня журналист Максим Шевченко. Губернатор Волгоградской области одобрил идею переименовать аэропорт в «Сталинград». Как вам такая идея?
М.Шевченко
― Нормально. Сталинград не имеет отношение к Сталину, на мой взгляд. Это уже полито кровью такого количество храбрецов, защищавших нашу родину в Сталинградской битве, а не в Волгоградской битве, что я считаю, что это название абсолютно символическое и не соотносящееся с именем такой спорной исторической фигуры, как Сталин.
Т.Фельгенгауэр
― То есть это не возвращение имени Сталина в вашем понимании?
М.Шевченко
― Нет. Это вообще к Сталину не имеет отношение. Это имеет отношение к Виктору Некрасову. Это имеет отношение к маршалу Рокоссовскому, маршалу Коневу. Это имеет отношение к «дому Павлова», к сержанту Павлову. Для меня Сталин, который был Верховным главнокомандующим… И к нему, естественно, тоже имеет отношение. Но это не чествование Сталина, это чествование тех, кто сломал хребет фашистско-немецко-итальянско-румынским и венгерским армиям в ходе этих боев.
Т.Фельгенгауэр
― Тут логично, конечно, перейти к фигуре нового министра образования, потому что она как раз именно про Сталина много говорила. Как-то попросили у нее объяснений по ее отношению к Сталину. Как вы оцениваете?
М.Шевченко
― Я Ольгу Юрьевну знаю много лет. Я ее считаю выдающимся историком и великолепным методическим специалистом. Когда она возглавляла кафедру религиоведения Российской академии госслужбы, эта кафедра по-настоящему превратилась в школу по подготовке профессионалов для работы с религиозными организациями и для работы с представителями национальных движений в регионах. Потом, к сожалению, эта должность была упразднена зачем-то. И из-за этого появилось много проблем.
Но Ольга Юрьевна, она организовывала семинары, слушания по правовым вопросам на кафедре религиоведения; по вопросам, связанным с культурой, историей. И, честно говоря, тысячи людей прошли через эту кафедру, очень плодотворную, качественную полезную методологическую подготовку. Поэтому как организатор педагогического процесса, я считаю, она очень качественный специалист.
Как историк – ее книги я считал всегда, еще до того, как она стала министром, явлением исторической науки. Она представитель так называемой объективистско-реалистической школы. Она не сталинистка и не антисталинистка. Она описывает период 40-годов, когда митрополит Сергий стал патриархом Сергием, и патриарх Алексий, один из самых сложных и описанных очень публицистически – или с позиций Александр Солженицына, либо с позиций Александра Проханова — период. Ольга Юрьевна пытается как историк включить холодное вопрошание о мотивах и причинах тех или иных людей. В ее книгах, в ее работах не говорится о том, что Сталин плохой, или Сталин хороший; или Жданов плохой, или Жданов хороший – она пытается понять, чем на самом деле руководствовались эти люди, когда принимали те или иные решения: чем руководствовался патриарх Сергий, чем руководствовался патриарх Алексий.
Вот у нее была прекрасная работа, я помню, по Всеправославному совещанию, которое Сталин собрал, когда он туда пытался позвать – был Балканский вопрос – всех православных с территорий, которые находились под советским контролем – сербов и так далее — тут как раз с Тито поссорился, в общем, там в полной мере это не получилось. Но исследование было блистательно, оно мне запомнилось, хотя я его читал, наверное, лет 15 назад, когда оно публиковалось в «Независимой газете».
И честно могу сказать, что, мне кажется, это именно тот метод в истории, который кажется мне наиболее вменяемым и наиболее объективным. Нам не понять историю 20-го века, если мы будем постоянно придерживаться публицистических подходов к этой истории. Мы не можем описывать деятельность Сталина и его сподвижников, исходя из того, что они были параноики или злодеи, или, исходя из того, что они были святые и праведники. Мы говорим так: это были люди, которые действовали в рамках идеологии почти религиозной, которая позволяла им считать убийство человека просто социальным актом. Коммунизм ввел такое отношение к человеку, как просто к винтику в историческом процессе. Это была религия, которая абсолютизировала историю, как высшую ценность и развитие этой истории.
С точки зрения этой религии и религиозного фанатизма – а безусловно, они были религиозными фанатиками этого коммунистического такого историзма – если человек мешает развитию, которое они считали правильным в рамках марксисткой доктрины, то бив этого человека, ты, собственно, только помогаешь этому развитию. Это, конечно, бесчеловечная и неправильная доктрина абсолютно, которая не имеет оправдания в такой интерпретации. Но предположить, что эти люди были параноиками, сумасшедшими, корыстолюбивыми, склонными к тирании, желающими наслаждаться властью или жрать икру, в то время как другие голодали – это, конечно, абсурдная идея.
Поэтому, мне кажется, что Ольга Васильева как раз представляет ту историческую школу, которая помогает нам реально понять, каким образом, в принципе, честные, порядочные люди, работающие по 20 часов в сутки, отдававшие жизнь стране, которую они искренне любили, пославшие своих сыновей не в тыл, а на фронт… я напомню, что сын Сталин умер в немецком плену; сын Хрущева погиб в воздушном бою; сын Микояна погиб в воздушном бою, а Степан Анастасович, которого я знал, тоже рвался в бой, и отец не мог запретить рваться в бой, и чтобы он тоже не погиб, он стал летчиком-испытателем, и получил «Золотую звезду» Героя как летчик-испытатель, рискуя жизнью. Так вот, каким образом эти в целом храбрые и во многом аскетичные люди, стали палачами, погубившими такое количество людей; и как в эту эпоху чувствовала себя церковь – церковь расстрелянных, церковь, залитая кровью; церковь, большая часть которых сидела в тюрьмах, в лагерях, в подвалах – как эта церковь налаживала взаимоотношения с властью, чем руководствовался митрополит Сергий, о чем он думал; чем руководствовался патриарх Алексий, о чем он думал. Это интереснейшая тема, и Ольга Васильева дерзала браться за эту тему.
Т.Фельгенгауэр
― Прекрасно! При чем здесь Министерство образования?
М.Шевченко
― Ну, слушайте, это не ко мне. Еще раз скажу: она стала министром не из-за своей работы по истории церкви, по истории сталинского периода, а, мне кажется, она прекрасный методолог и организатор учебного процесса.
Т.Фельгенгауэр
― Вы считаете, она на своем месте будет в этой должности?
М.Шевченко
― Тут у меня есть только один вопрос, наверное. Если Ольга Юрьевна будет читать расшифровку или слышит нас сейчас – все-таки она гуманитарий. Гуманитарное знание составляет не очень большой процент от дисциплин в нашей стране. Я не беру бесконечное количество журфаков, которые выпускают в год десятки тысяч студентов, а потом журналистов нам не найти качественных на работу. Я беру историков, филологов – это в целом маленький сегмент. Основная доля образования – это все-таки технические дисциплины и медицинское образование. Вот как она построит — это мой вопрос, а не утверждение – работу с теми вузами, которые в 90-е годы закрывались по некому американскому списку – такие как Московский авиационный институт, МВТУ, Физтех, Питерский Военмех — вузы, которые готовили и были научные научными базами, подобно Массачусетскому университету, для военной промышленности и которые были разгромлены просто к концу 90-х, которые выживали только за счет сдачи помещений в студенческих общежитиях? Сумеет ли она найти взаимопонимание с ВПК? А ВПК – это один из крупнейших заказчиков и спонсоров системы технического образования.
Я сам, как маёвец – этот вопрос для меня является очень важным. Я не был самым лучшим студентом, честно говорю, но я прекрасно понимаю, чем являлся Московский авиационный институт, или чем являлся МВТУ или Физтех, или Военмех в советское время. Я хочу, чтобы они стали такими же базами научно-образовательными, какими они были; чтобы они готовили выдающихся специалистов, которых они готовили в советское время. Сумеет ли она найти таких своих заместителей?..
Т.Фельгенгауэр
― А если нам вот европейский этот путь образовательный не очень нужен?..
М.Шевченко
― Европейский путь не для всех пригоден, вот этот путь включения в Болонскую систему. В такой стране, как Россия, которая занимается, в том числе, закрытыми отраслями – ядерными, военными отраслями, исследованиями в генной инженерии, в биотехнологии – военными, прямо скажем направлениями образования, науки, мне кажется, полностью открываться миру — это просто неправильно. У вас есть в том же Массачусетсе, есть факультеты в Америке, куда вы не можете войти, которые абсолютно закрыты, лаборатории, куда без допуска не попасть. Мне кажется, что должны быть какие-то специальные регламенты.
Когда я работал на НТВ, мы в нашу программу приглашали ректора МАИ нового, как раз по поводу которого был скандал, и задавали ему эти неудобные вопросы. Он в целом не смог толково на них ответить, н
