В четверг в Изборском клубе в Москве презентовали с Александром Гапоненко нашу с ним и Мстиславом Русаковым книгу «Преследование правозащитников в Прибалтике». Презентация, которую вёл первый заместитель председателя клуба Олег Розанов, прошла на удивление успешно. Во-первых, пришли люди, и не только пришли, но и подсоединились по скайпу из Молдавии и Новороссии. Во-вторых, люди пришли подготовленными, т.е. предварительно книгу прочитав. Это важно, потому что не надо было пересказывать содержание книги, а можно было обсуждать её по существу. Это — роскошь, и мы с Александром насладились ей в полной мере.
В-третьих, собравшиеся почти поголовно оказались коллегами-правозащитниками, причём с очень широкой географией. Половина, как я понял — политические беженцы, как латвийский политбеженец Илларион Игоревич Гирс, который продолжает обрастать удивительными историями, теперь уже как беженец. Так, при попытке выехать в Финляндию по российскому удостоверению беженца (латвийский паспорт сдается на хранение органу, выдавшему удостоверение беженца) встала проблема визы. Как гражданину Латвии, посольство Финляндии просто не может выдать ему визу, потому что ЕС, Шенген и все дела. Но документ-то на руках — российский! И в нем только написано, что, мол, «Латвия». А эти русские за взятку всё, что угодно, напишут. Как быть? Короче, жизнь в очередной раз оказалась интереснее любой фантастики.
Иллариона был рад видеть еще и потому, что удалось в авторитетной компании попробовать решить наш с ним несколько затянувшийся спор — а кого считать правозащитником? Потому как Илларион отказался войти в Ассоциацию правозащитников Прибалтики с мотивировкой, что ряд людей, в неё вошедших, правозащитниками по сути не являются. Моя же позиция совпадает с позицией ООН, изложенной в книге. Заключается она в том, что, во-первых, определения правозащитника в международном праве нет. Но есть три генеральных критерия, по которым человек может быть диагностирован, как правозащитник.
Во-первых, его деятельность должна иметь отношение к защите прав человека. Этот критерий при всей своей очевидности указывает на то, что правозащитник может быть и «эпизодическим», что правозащитником может быть и чиновник, если он занят решением вопроса, связанного с правами человека.
Во-вторых, деятельность правозащитника должна носить ненасильственный характер. Этот тоже на первый взгляд самоочевидный критерий не так прост, т.к., например, известный латвийский врач Сергей Матасов, работающий в Новороссии, в узком контексте занят защитой права на жизнь, но в широком и извращённом прибалтийском контексте принимает участие в террористической деятельности. Как поступили с Владимиром Поляковым — известно.
Третий критерий в прибалтийском контексте выглядит ещё драматичнее, хотя на первый взгляд так же прост, как два предыдущих. Правозащитник должен признавать универсальность прав человека. И тут мы спотыкаемся о то, что никого из этнических латышей и эстонцев мы правозащитниками не можем признать по определению, т.к. работает отлитая в бронзе формула члена Ассамблеи Конституции Эстонии Хандо Руннеля: «Прежде всего мы должны обеспечить права эстонцев и только потом — права человека». И в этом смысле Эйнарс Граудиньшкак бы уже и не совсем латыш в смысле преамбулы к латышской конституции. Зато однозначно — человек.
Зашёл разговор и о профессиональных требованиях к правозащитникам. В частности — должен ли правозащитник быть юристом? Или хотя бы обладать юридическими познаниями? Тут масла в огонь подлили и мои рассуждения о том, что «правозащитник» — не признанная окончательно обществом профессия. Так, например, учебник по юридической психологии содержит профессиограммы судьи, следователя, прокурора, адвоката и т.п., но не содержит профессиограммы правозащитника. Галина Запорожцева высказала мнение о том, что профессиограмма правозащитника близка с профессиограмме адвоката, с чем я, пожалуй, не соглашусь. Адвокат представляет интересы клиента и только клиента, а правозащитник представляет интересы общества, причём не поверхностные, а корневые. А это часто входит в противоречие с интересами «клиента» — конкретного человека, чьи права нарушены. Человек, в частности, может в ходе судебного процесса пойти на сделку, что неоднократно случалось в моей практике, в связи с чем человек что-то приобретает, а «права человека» — нет. И даже теряют, т.к. для них процесс оказывается проигранным.
Еще более важный аспект: «правозащитника» нет в каталоге профессий. Понятно, куда идти работать юристу, выбравшему для себя специализацию судьи. В суд. А куда идти работать правозащитнику? Работать за деньги, с социальными гарантиями, с пенсией, наконец? Правозащитнику идти формально некуда, в связи с чем он должен создавать какое-то юридическое лицо типа «Комитет спасения всего» или присоединяться к уже существующему и тратить совершенно чудовищное количество своего времени и энергии на написание всяческих заявок, проектов и пр. Как правило, безрезультатно. А даже если результат и есть, то тут начинает работать паразитная логика субсидиарности, или, проще, частичного финансирования. Почему-то «правозащитник» воспринимается обществом как хобби, типа того, что днем я работаю клерком в банке за хорошую зарплату, а по вечерам, вместо игры в дартс, занимаюсь защитой прав человека. И фонды это моё хобби поддерживают.
Реальность же гораздо тупее и жёстче. Во-первых, если ты правозащитник, то ты вообще нигде не работаешь. Об этом позаботятся. Я, например, последние два года сидел вообще без работы и чудом нашёл себе работу дворника. В подобном же состоянии или близко к нему находятся все мои коллеги в Прибалтике. И в этой ситуации «субсидии» оказываются на поверку издевательством, потому как проект в целом оказывается для тебя убыточным, т.к. никакого «частичного самофинансирования» ты предложить не можешь по указанной выше причине.
Возможны ли тут изменения? Конечно, хотелось бы. Но — вряд ли. Хотя бы потому, и в этом участники обсуждения сошлись во мнении, что «права человека» так и не стали т.н. «гражданской религией» ни в России, ни в Восточной Европе. По разным причинам, но — не стали. Хотя и объявляются российской конституцией, например, «высшей ценностью». И с учётом критического падения авторитета международного гуманитарного права оно всё ближе приближается к моей любимой формулировке: «Международное право — это то, что нарушают другие».
Тем не менее, и презентация это отчётливо показала, правозащитники способны обсуждать эти проблемы рационально, без истерики, и совершенно не собираются складывать оружие. Что опять возвращает нас к теме профессиограмм, потому как рационально объяснить такую «упёртость» нельзя. По моим ощущениям, насквозь любительским, «ген правозащитника» — такая же реальность, как и «ген воина». Люди просто не могут иначе.
На этом месте следует совершенно решительно подчеркнуть, что как книга, так и данные размышления — ни в коем случае не набор жалоб «на деревню дедушке», а именно научный и системный разбор сложившейся ситуации — как текущей, так и перспективной. За что, надо об этом тоже сказать, авторский коллектив удостоился высокой оценки и похвалы коллег.
Из ряда крайне приятных сюрпризов было появление на презентации Марины Клебанович — подруги Mateusz Piskorski, с середины мая находящегося в тюрьме. От неё узнали некоторые подробности этой во всех отношениях гнусной истории, и прежде всего о том, как она была вынуждена, бросив в Варшаве всё, уехать (беременная) налегке в двумя детьми в Москву. Обвинение против Матеуша всё еще «формируется», и, с её слов, по польским законам предварительное заключение может длиться… до двух лет. Матеуша обслуживают два адвоката, с которых взята подписка о неразглашении. Свидания с ним запрещены. Тут надо сказать, что, будучи в Варшаве на совещании БДИПЧ ОБСЕ, мы с Александром Гапоненко попытались хотя бы разузнать, в какой тюрьме он содержится, но потерпели полное фиаско. «Товарищи» по партии Матеуша «Смена» бездействуют. Денег на адвокатов нет. В связи с чем было решено, что кампанией по его освобождению займёмся мы. Не так-то много у нас друзей в Польше. А создать группу в Facebook с неоригинальным названием «Свободу Матеушу Пискорскому!», открыть счёт для пожертвований и провести серию пикетов у посольств Польши нам вполне по силам. Все дополнительные идеи, что появятся, готов выслушать.
Ну и, наконец, изобрёл в Москве новый жанр «частных презентаций». Выяснилось, что изданные на бумаге книги, в отличие от их Интернет-аналогов, обладают несомненным преимуществом – их можно обменять на другие бумажные книги. И выслушать встречную «частную презентацию». Так я обрёл «Идеальный шторм. Технология разрушения государства» своих друзей Роман Газенко и Алексей Мартынов, а также ряд изданий Кавказского геополитического клуба — посвященное Грузии «Куда приводят «розовые мечты» блистательной Яна Амелина, «Россия и ислам: на острие атаки» Хаджимурата Гацалова, а также бумажную версию доклада, который я уже рекламировал в ПК — ««Исламское государство: сущность и противостояние».
Если кому-то показалось, что нынешний ПК вышел однобоким и куцым, то смею доложить, что всё остальное время на неделе занимался составлением возражений на обвинение дежурных Бессмертного полка в том, что они не явились на шествие Бессмертного полка, запрещённого полицией. Накал абсурда в этом обвинении таков, что полицию постараюсь публично высечь за это. Но — не сегодня.
До встречи на следующей неделе!
