Сегодня Сергей Глазьев занимает пост советника президента России по вопросам евразийской интеграции. Является одним из самых последовательных критиков экономической политики страны и Центрального банка. В одном из своих недавних комментариев глава государства Владимир Путин отметил, что они почти всегда спорят по поводу развития финансовой системы, но это полезные дискуссии, которые помогают увидеть обратную сторону медали.
Большое интервью для издания KazanFirst Сергей Глазьев, который приезжал в Татарстан в составе делегации «Изборского клуба», дал по пути из Казани в Болгар, куда известный экономист отправился на экскурсию сразу после встречи с президентом Татарстана Рустамом Миннихановым.
— Сергей Юрьевич, расскажите, почему вы выступаете за то, чтобы брать пример по построению экономической модели с таких стран, как Индия, Китай, Япония?
— Тот путь, по которому сегодня идут успешно развивающиеся страны, формирующие глобальный экономический рост, — Индия, Китай, страны Индокитая, они очень много взяли у нас. Они построили экономическую модель, которую мы раньше в науке называли конвергентная. Она сочетает элементы социализма и капитализма. При этой модели лучшие черты двух систем можно было бы объединить, избавившись от их недостатков. Использовать советский опыт планирования, ориентировать экономику на рост благосостояния народа, на рост производства и освоения новых технологий. Эта модель принципиально отличается от американской, во главе угла которой — рост прибыли любой ценой. Эта особенность привела данную модель к стагнации. Потому что ориентация на прибыль любой ценой в ситуации, когда американская олигархия имеет возможность присваивать гигантский сеньораж (доход. — Ред.) от эмиссии (выпуск в обращение новых денег. — Ред.) мировой валюты, привела к тому, что попытки стимулировать экономический рост путем расширения денежного предложения провалились. Хотя количество долларов в мировой экономике выросло в три раза за последние 10 лет.
Европейский центральный банк также пытается стимулировать экономический рост за счет безграничной эмиссии денег, которые предлагаются под отрицательные процентные ставки. Но коэффициент полезного действия в рамках той системы институтов, которые определяют западный способ капиталистического производства, не срабатывает. Деньги в основном направляются на подпитку финансовых пузырей.
— Ну вы же тоже предлагаете включить печатный станок?
— Да печатный станок никто никогда и не выключал. В любой экономике он работает каждый день, потому что без денег экономика развиваться не может. Вопрос, в чьих интересах работает печатный станок.
— Сегодня он в чьих интересах работает?
— В интересах тех, кто заинтересован в дорогих деньгах. Прежде всего, в интересах финансовых спекулянтов, которые, имея возможность свободно манипулировать курсом рубля, связали гигантский объем денег на валютной бирже. На фоне падения инвестиций и внешней торговли объем валютных спекуляций в России вырос в пять раз за эти годы. Вопрос, чьи интересы эти спекулянты обслуживают.
Фактически за политику дорогих денег у нас платит тот, кто работает в реальном секторе. Им предлагают кредит под 17%, а они мало того что под этот процент его взять не могут, они-то и под 12-15% годовых не берут. В итоге предприятия вынуждены сворачивать производства, поскольку у них нет своих денег финансировать даже оборотный капитал, не говоря об инвестициях.
А банки, которые паразитируют на нехватке денег путем завышения процентных ставок, покрывают свои потери от банкротства предприятия за счет той же самой денежной эмиссии.
Ведь откуда берутся деньги на финансирование компенсационных программ по гарантированию вкладов? Это же чистая денежная эмиссия. Напечатали 1,5 трлн рублей для того, чтобы погасить долги банков, у которых отобрали лицензии по системе гарантированных вкладов. Но при этом 3 трлн рублей потеряли, потому что они исчезли после коллапса этих банков. Люди, которые хранили сбережения, бизнес, который пользовался кредитованием этих банков и имел там депозиты, лишились их.
Вот вам денежная эмиссия, которая идет под латание дыр и покупку иностранной валюты.
— В чем тогда заключается функция современных денег?
— Это инструмент, обеспечивающий расширенное воспроизводство экономики. Только некоторые малообразованные наши монетаристы всерьез думают, что современные деньги — это некий аналог золотых монет. Чем больше золотых момент, тем оно дешевле, чем меньше золота, тем оно дороже. Они считают, что деньги — товар, аналогичный золоту, на который распространяются законы рынка — спроса и предложения. Это понимание природы денег трехсотлетней давности. Та методология денежной политики, которая у нас реализуется, является, по сути, аналогом средневековой медицины.
Денежные власти не понимают функции современных денег, поэтому они воспринимают их, как их воспринимали ростовщики в XV веке, которые наживались на гигантских процентных ставках. И они лечат экономику, как лечили в средневековье врачи людей путем кровопускания. Потому что борьба с инфляцией путем сжатия денег — это все равно что лечение больного организма методом кровопускания. Это было самым распространенным лечением в средневековой Европе.
Вот наши монетаристы применяют те же методы управления экономикой, что и средневековые врачи использовали по отношению к больным людям.
Результат тот же самый — люди умирали от потери крови, их система защиты ослаблялась. И так же наша экономика умирает от потери денег. Вот уже сто лет, как мир работает с деньгами как с инструментом поддержки экономического развития. Современный экономический рост начался с того момента, когда государства придумали Центральные банки и эмиссию национальной валюты. Только путем последнего удалось победить ростовщичество.
— Вернемся к теме спекулянтов, которые сегодня зарабатывают на российском рынке. Не боитесь ли вы, что когда будет принята программа, которую предлагаете вы и ваша команда, эти самые спекулянты побегут из России и экономический пузырь, раздуваемый сегодня, просто лопнет?
— Спекулянты все равно уйдут. Их природа в том и состоит, что они приходят и уходят. Спекулянт чем занимается? Он раздувает какой-то актив и потом уходит с рынка, а актив лопается. Те, кто в этот актив вложили деньги, — потеряли их. Ну, Мавроди вспомните. Это квинтэссенция спекулятивной мотивации. Раздувание актива.
Валютные спекулянты искусственно раскачивают курс рубля. Потому что на любом качке вверх или вниз они нарушают равновесие и за счет нарушения равновесия получают сверхприбыль. А все остальные деньги теряют. Дело не в спекуляциях как в понятии, а в мотивации спекулянтов. Если спекулятивные операции происходят в рамках движения экономики в состоянии равновесия — это нормальная активность, где торговые посредники пытаются заполнить рынок и получают сверхприбыль за счет того, что они удовлетворяют пустующие ниши непокрытого спроса.
Когда спекулянты сознательно раскачивают рынок — это называется манипулированием. Замечу, что это считается тягчайшим преступлением во всех рыночных странах. Если спекулянтов ловят на манипулировании рынка в Англии, то это многомиллиардный штраф, если в Америке — тюремное заключение на 20-30 лет, если в Китае — сейчас там смертная казнь практически не применяется, но раньше применялись исключительные меры наказания. Потому что нет большего врага для рыночной экономики, чем манипулирование рынком.
Так что надо держать спекулятивную активность в определенных рамках, чтобы не было сверхприбыли за счет манипулирования. Для этого спекулянты не должны контролировать рынок. Они могут работать на рынке, если они его не контролируют и играют на свой страх и риск, — это может быть полезно для устранения дисбалансов в экономике. А если они начинают манипулировать рынком, то тогда получается, что вся экономика работает на них, потому что ее раскачивают. Нарушают сбалансированность и на этих дисбалансах получают сверхприбыль.
У нас именно это и происходит. Потому что если брать нормальную спекулятивную активность, то она должна примерно соответствовать объему объективно складывающегося спроса на иностранную валюту, если мы берем валютный рынок. Этот спрос определяется сочетанием внешней торговли и иностранных инвестиций. Но у нас на фоне падения внешней торговли и падения инвестиций идет взрывной рост спекулятивной активности. Значит люди, которые занимаются раскачкой рынка, получают сверхприбыли путем манипулирования.
Если бы не было манипулирования — не было сверхприбыли, если бы не было устойчивой сверхприбыли — не было этого финансового пузыря на валютном рынке. Потому что в классической ситуации игра независимых спекулянтов должна приводить примерно к нулевой сумме. Кто-то проиграл, кто-то выиграл.
— А зачем тогда в 2014 году мы отпустили курс рубля?
— Переход в свободное плавание курса рубля был частью некоего набора мер, который условно называется таргетированием инфляции. Вопреки здравому смыслу он предполагает свободное плавание курса рубля при отсутствии валютного контроля. Что автоматически лишает государство возможности управлять денежным рынком, потому что вне зависимости от того, какую политику ведет Центральный банк, если нет его на валютном рынке и если нет контроля и ограничения на движения капитала через границу, то с учетом крайне маленького российского финансового рынка, который сравним с одним крупным европейским, американским китайским или японским банками, любой западный хедж-фонд может обрушить рубль в любой момент.
Поэтому когда ЦБ отказался от контроля за курсом рубля и перевел его в режим свободного плавания, не стал вводить никакие ограничения на трансграничное движение капитала и плюс к этому приватизировал Московскую биржу, он фактически передал образование курса рубля в руки международных спекулянтов.
Результатом этого действа стал резкий всплеск инфляции, вызванный неоправданно сильной девальвацией рубля, которая в свою очередь стала итогом манипулирования валютно-финансовым рынком в интересах международных спекулянтов. Они были сориентированы на обрушение курса и, убедившись в том, что ЦБ не будет вмешиваться, поскольку объявил о свободном плавании, они воспользовались тем, что, по сути, контролируют ММВБ, обрушили курс и получили, по оценкам экспертов, 25-30 млрд долларов на обесценении доходов сбережений всех остальных. Вот прямой результат.
Мы получили гигантскую инфляционную волну, а попытки ЦБ эту волну сбить повышением процентной ставки привело к остановке механизма кредитования производственной сферы. Деньги стали перетекать на валютно-спекулятивный рынок, объем которого раздулся в пять раз, и в итоге мы сегодня получили экономический кризис, в то время как все наши соседи растут. Оживают экономики Европы и Америки, а Китай и Индия устойчиво продолжают быстро расти. Мы единственные, кто из стран двадцатки никак не может выйти на траекторию роста, потому что нельзя это сделать без кредита. Это просто невозможно никак.
Вот эта система мер под названием «таргетирование инфляции» — свободное плавание курса, отказ от валютного регулирования движения капитала и повышение процентной ставки породили стагфляционную ловушку (ситуация, в которой экономический спад и депрессивное состояние экономики сочетаются с ростом цен. — Ред.), в которую искусственно оказалась загнана наша экономика.
— Есть мнение, что причиной сегодняшней ситуации стали не только действия ЦБ, а еще и санкции.
— Я замечу, что санкции нанесли довольно сильный ущерб финансовой сфере только потому, что у нас перед санкциями были введены вот эти меры. ЦБ отказался от валютного контроля, что позволило западным странам дать команду на возврат кредитов и капитала из России. Вывели 200 млрд долларов из нашей системы. Если бы, скажем, был валютный контроль, мы могли бы этому воспрепятствовать. Действия санкций многократно усилились политикой повышения процентной ставки, потому что в ситуации, когда западные кредиты уходят из страны, ЦБ должен был бы заместить западные кредиты эмиссией рублевых кредитов, тогда бы, допустим, банки и корпорации, которые столкнулись с тем, что им отказали в рефинансировании за рубежом, могли получить рефинансирование от наших коммерческих банков, которые бы получили кредиты от ЦБ, и мы бы эти санкции прошли вообще без всяких проблем. Более того, мы могли бы многократно усилить импортозамещение, потому что для него нужны опять же кредиты, а в ситуации, когда национальная валюта просто девальвировалась, но нет кредитов, чтобы открыть производство, создать новые мощности, потенциал импортозамещения был реализован где-то процентов на 15.
Успех есть только в тех сферах, где государство дало кредиты. В сельском хозяйстве, к примеру, были созданы специальные инструменты кредитования. Сельхозпроизводители получают кредиты под 7-8% годовых, поэтому они смогли расширить производство. А легкая промышленность не получает, и никакого бума там мы не видим.
Этот пример с успехом сельского хозяйства доказывает то, о чем я говорю. Если вы проводите политику расширения кредита в целях экономического роста, у вас заполняются производственные мощности, рынок и идет экономический рост. А если вы не даете кредитов, тогда даже при благоприятных ценовых условиях предприятия не могут расширить производства, а лишь вынуждены поднимать цены.
Когда предприятия столкнулись с тем, что одновременно упал курс рубля и поднялись процентные ставки, те, кто мог увеличить цены пользуясь девальвацией, они продолжали работать, перекладывая повышения стоимости кредита на потребителя. То есть разгоняли цены. Те, кто не мог поднять стоимость товара, потому что даже при девальвации не все могут этим воспользоваться в силу неконкурентоспособности, они просто были вынуждены сворачивать производство.
Цена этой политики ЦБ — потеря выпуска примерно 15 трлн рублей продукции, около 10 трлн рублей инвестиций, которые не были сделаны, банкротства тысяч предприятий и падение уровня жизни населения, которое идет уже третий год подряд.
— А как вы считаете, курс рубля сегодня обоснован?
— Сегодня им управляют спекулянты. Но можно сказать так, что примерно 90% операций на рынке происходят исключительно в спекулятивных целях. Это не покупка валюты для импорта. Это не продажа валюты для входа сюда инвесторов — это купля-продажа валюты манипуляторами, которые раскачивают рынок. И сегодня для того, чтобы этих спекулянтов держать в узде, ЦБ начал печать собственных облигаций, которые обеспечены только денежной эмиссией. Если облигации государства были обеспечены обязательствами платить по долгам, то облигации со стороны ЦБ — только его правом печатать деньги, потому что он ничего не производит. Выпуская облигации под 10% годовых, они искусственно создают спекулянтам возможность, ничего не делая, получать 10% в год, а если спекулянт берет деньги за границей под 2% и покупает облигации Банка России под 10%, то он — Банк России — просто печатает деньги для того, чтобы обеспечить 8% «навара» спекулянтам. Это делается для того, чтобы последние не ушли с рынка и его не обрушили. Имеется в виду не ушли в доллар и не обрушили рынок рубля.
Это политика затягивания удавки на шее нашей финансовой системы, потому что мы фактически датируем спекулянтов за счет всей своей финансовой системы. Это во-первых.
Во-вторых, спекулянты все равно уйдут. В этом их природа заключается. Они не могут здесь вечно заниматься керри трейд. Это очень опасная вещь, с которой борются все денежные власти мира и только наши создают искусственно благоприятные условия.
Делается это для того, чтобы удержать спекулянтов от обрушения курса. Но чем больше эта политика проводится, тем жестче будет обрушение. Потому что тем больше у них накапливается денег. Тем больше их рыночная мощь.
Мы эту игру под названием «борьба с инфляцией» проходили. Это уже было в 1996-1998 годах, когда искусственно поддерживали доходность спекулянтов через рынок ГКО. Кончилось это финансовым крахом, когда спекулянты решили уйти и обвалили курс рубля сразу в три раза. Затем эта ситуация повторилась в 2008 году, когда мы тоже держали спекулянтов искусственно высокой доходностью на наших рынках. И все равно ушли, когда начался глобальный финансовый кризис.
— И когда же эти спекулянты уйдут на этот раз?
— Сегодня это не ко мне, а к спекулянтам, когда они зафиксируют прибыль и уйдут с российского рынка. Вот эта зависимость порождает неопределенность и неуверенность в нашей экономической ситуации. Потому что видимость стабильности, которую мы имеем, не основана на серьезных экономических фундаментальных факторах. Стабильность достигается только путем устойчивого экономического роста, для которого нужны инвестиции и кредиты, только путем научно-технического прогресса, инвестиций в снижение издержек мы получаем долгосрочную устойчивую макроэкономическую ситуацию.
Примером является любая экономика мира. Посмотрите, во сколько раз поднялась Германия после войны. Ну, наверное, на два порядка она сегодня производит больше, чем производила до войны даже. А денежная масса там выросла еще больше.
Также в Китае за годы реформ объем производства вырос в десятки раз. Количество денег выросло еще в большей степени. При этом закономерность была следующая. Для того чтобы добиться 10-процентного роста, китайцы увеличивали инвестиции на 20% в год. А для того чтобы увеличить инвестиции на 20% в год, они увеличивали денежную массу на 15-30% в год. При этом инфляция у них колебалась от 4 до 6%. Потому что деньги шли в рост объема производства и повышения эффективности, освоение новых технологий, в результате мы имеем экономическое чудо.
А в нашей ситуации добиваются снижения инфляции путем сжатия спроса в экономике через ликвидацию кредита. Мы фактически остановили сегодня трансмиссионный банковский механизм. Ведь смысл банков и в экономической теории и на практике заключается в том, что они берут деньги у населения, свободные деньги у предприятия и деньги государства, вкладывая их в инвестиции. Это главная функция банков. Сегодня этот механизм не работает. Доля инвестиций в активах банковской системы составляет 2-3%.
Отсутствие инвестиций ведет к деградации технического уровня, что, в свою очередь, вызывает снижение конкурентоспособности, а это неизбежно влечет за собой девальвацию валюты и падение доходов населения.
Для того, чтобы были долгосрочная низкая инфляция и стабильный курс рубля, нам нужно постоянно поднимать конкурентоспособность, а для этого опять же нужны инвестиции, грамотная кредитная политика, связанная с планами расширения производства.
— Сенатор от Татарстана Олег Морозов на встрече со студентами Казанского университета заявил, что у президента России Владимира Путина на столе три программы будущего экономического развития России. Одна ваша, вторая бизнес-омбудсмена Бориса Титова и третья — экс-министра финансов Алексея Кудрина. Это так?
— Нет, это не так. Есть две программы. Одна предлагается научным сообществом и деловыми кругами, которые работают в реальном секторе экономики. Это программа «Столыпинского клуба». Там Титов представляет нашу общую программу, которая разработана учеными, понимающими законы современного экономического развития. И представителями бизнеса, которые своими руками создали успешные предприятия. Не те, которые приватизировали или что-то украли у государства, а те, кто своими руками на свой страх и риск создавали бизнес. Это здоровая часть делового сообщества, которая в объединении со знающей частью науки подготовила программу «Столыпинского клуба».
Эта программа соответствует и учитывает закономерности современного экономического роста и опирается на международный опыт. Начиная от США и Европы, заканчивая Индией и Китаем.
И второе направление — альтернативное. Это программа Международного валютного фонда. То, что говорит Кудрин, и то, что делает ЦБ, — это одно и то же. Это трансляция рекомендаций МВФ на нашу действительность. Если вы сравните их и программу, которая была представлена Кудриным и Улюкаевым (экс-министр экономического развития России, с 15 ноября 2016 года обвиняемый в вымогательстве взятки в 2 миллиона долларов США у представителя компании «Роснефть». — Ред.) на экономическом Совете в конце мая прошлого года, то это одно и тоже.
Рекомендации МВФ, программа Улюкаева и Кудрина год назад — это был абсолютно идейно и даже на словах практически слово в слово совпадающий текст. То, что сегодня делается, — это несколько обновленная версия того же. Вся наша политика ЦБ идет по рекомендациям МВФ. Они абсолютно устарели, они нигде в мире не применяются. И есть только две крупные страны, которые следуют этой системе. Это мы и Бразилия. В Бразилии известно, к чему это привело. Не хотелось бы, чтобы у нас были такие же социальные последствия.
— К какому из двух вариантов склоняется президент?
— Это вы спросите у него.
— Вы же, наверное, слышите, о чем говорит его окружение.
— Президент уже давно поставил задачу вывода экономики на устойчивый рост. Мы должны были бы уже сегодня иметь 27% нормы накопления. Поднять объем инвестиций на 30% к нынешнему уровню. Обеспечить рост производительности труда за счет этих инвестиций. Но в рамках той политики, которую ведет ЦБ по рекомендациям МВФ, это абсолютно невозможно.
Хотя мы знаем, как достичь поставленных целей. Есть примеры успешных региональных политик, где норма накопления, как в Татарстане, например, составляет около трети ВРП, где поддерживается устойчивый экономический рост несмотря на кризис.
В тех субъектах федерации, где регионы стараются направить имеющиеся кредитные ресурсы в инвестиции, мы видим очень хорошие результаты, в том числе на основе новых технологий. И в Татарстане, и в Мордовии, где вообще нет природных ресурсов, темпы роста промышленного производства остаются не просто положительными, а достаточно высокими. И в ряде других субъектов мы видим политику экономического роста. Там, где субъекты федерации занимаются планированием и поддержкой инвестиций.
И в секторальном разрезе мы видим успех, и в сельском хозяйстве, и в военно-промышленном комплексе. Почему? Потому что государство вливает туда деньги под низкие процентные ставки. Те примеры успеха, которые мы имеем в нашей экономике, они подтверждают безальтернативность той политики, которую мы предлагаем. И в общем-то мировой опыт об этом же говорит.
— В одном из своих интервью вы критиковали денежные власти за то, что они работают по системе «свой-чужой». Сторонний человек не из команды не может продвигать там альтернативные идеи. Было это в 2011 году. С тех пор, наверное, мало что изменилось. А если брать вашу программу, которую вы представили президенту, не думаете, что произойдет то же самое? Получится кружок, в который чужой не сможет попасть.
— Как раз политика, которая сегодня реализуется, она предполагает разделение экономики на привилегированных субъектов, которые имеют доступ к государственным ресурсам, и всех остальных. Эти привилегированные субъекты — главные бенефициары проводимой политики. Это прежде всего государственные банки. Потому что госбанки вместо того, чтобы кредитовать инвестиции в рост производства, могут делать все что угодно. Они могут заниматься потребительским кредитованием, они могут финансировать облигации. В разумно построенном мире государственная банковская система должна быть ориентирована на кредитование инвестиций в развитие производства. Наши госбанки не имеют никаких планов, спускаемых государством, они делают что хотят, лишь бы не было убытков. Сегодня мы имеем самую высокую в мире банковскую маржу у государственной банковской системы. Это невиданное дело, чтобы госбанки получали маржу в 10%. Возьмите любой госбанк в Китае, Индии, в Европе, Америке — маржа полпроцента, 1-2%. Но 2% — это предел. В Бразилии, например, такая, но посмотрите, какие там коррупционные скандалы.
Государственные корпорации, у которых тоже нет планов. Они сами по себе функционируют. Те, которые работают по оборонному заказу, существуют в некой системе, там есть определенные задачи, показатели. Но в той части, в которой они работают на рынок, им никто планов не ставит. Государство фактически их страхует все время.
А госинституты могут быть эффективны, только если государство ставит перед ними планы и задачи. Если их нет, то корпорации начинают обслуживать тех, кто ими руководит.
Вот эта группа привилегированных структур -они взяли инсайдерскую информацию и доступ к госресурсам и являются главными получателями сверхприбыли, проводимой экономической политики. В то время как море частного бизнеса брошено на произвол судьбы.
Наша же программа предполагает универсальные правила игры для всех. При том, что механизм, который связывает рост производства с расширением кредита, формируется на базе частно-государственного партнерства. Формируются планы, которые разрабатываются исходя из стратегии развития экономики, которую должна давать нам наука, и на основе понимания главных направлений научно-технического прогресса. Исходя из этих видений банки доводят кредиты для финансирования этих инвестиций и обеспечивают контроль за целевым использованием денег. ЦБ, соответственно, рефинансирует или фондирует эти уполномоченные банки по ставке не более 2% годовых. Тогда конечный заемщик будет иметь у нас деньги максимум под 5% годовых и нормально развиваться. Но эффективность этой системы возможна при соблюдении определенных ограничений. Мы должны быть уверены, что деньги, которые создаются под финансирование инвестиций, не перейдут на валютный рынок, как это было в 2008 и 2014 годах.
— Что вы предлагаете делать с валютой? Сегодня денежные власти ориентированы на внешний рынок, вы же предлагаете переориентироваться на внутренний, ограничить вывод капитала из страны, судя по вашей программе. Насколько это позитивно скажется на тех же инвестициях в Россию?
— Я бы не делил внутренний и внешний рынок на самом деле. Устойчивый экономический рост на основе современных технологий предполагает довльно широкую международную кооперацию. Поэтому мы и Таможенный союз создаем с нашими партнерами для того, чтобы расширить рынок. И создание ЕврАзЭс, и китайский Шелковый путь тоже для того, чтобы расширить наши рынки, наши возможности. Поэтому наша программа не предполагает замыкания во внутреннем рынке. Мы предлагаем поставить во главу экономической политики государства увеличение инвестиций прорывных направлений. Для этого у нас есть четкая научная база. Не только экономическая теория, но и техническое прогнозирование, которое позволяет выделить направления развития нового уклада, который расширяется в мире с темпом от 15 до 60% в год по разным направлениям — это нано- и биоинженерия, информационно-коммуникационные, аддитивные технологии, фотоника, ракетно-космические услуги. Это все бурно расширяющиеся сферы деятельности, где каждый день идут новые технические достижения. Они ориентированы на весь мировой рынок, поэтому наша стратегия — это стратегия опережающего развития на волне роста нового технологического уклада.
Второе направление — «динамически наверстываемым» мы его называем. То есть это в тех отраслях, где мы имеем хороший технологический уровень расширения производства, его приближение к мировым стандартам.
И третье направление — догоняющее развитие. Там, где мы безнадежно отстали, развивать привлечением иностранных инвестиций.
Вот эта смешанная технология позволяет обеспечить выход экономики на темп 10% в год.
— Почему эту политику не удается внедрить сейчас?
— Потому что круг структур и лиц, которые заинтересованы в том, чтобы ничего не менять, сохранять статус-кво, очень узок, но очень влиятелен. У них основные сегодня деньги в руках. Они сидят на дорогих деньгах, прекрасно себя чувствуют, ни за что не отвечают и являются хозяевами жизни. Потому что когда у вас дорогие деньги, банкир, который опирается на государство, становится хозяином жизни. Он Бог в экономике. Он решает, кому дать кредит, кому не дать, кого обанкротить, кого спасти. Они стали Богами. Им нравится жизнь Богов в экономике, когда, сидя на дорогих деньгах, они всем манипулируют.
И, конечно, оборотной стороной политики дорогих денег является офшоризация экономики. Потому что они выталкивают субъекты хозяйственных денег за границу в поисках дешевых денег. А зарубежные кредиты требуют перекачку права собственности в иностранную юрисдикцию. Поэтому у нас самая высокая офшоризация экономики, невиданная вообще для больших стран. Утечка капитала каждый год — под 100 млрд долларов. То есть нашу экономику превратили в донор мировой финансовой системы.
Эта смычка, паразитирующая на дорогих деньгах, создает ту пробку, которая мешает перейти к нормальной политике развития.
— Как в вашей программе будет выстроено распределение расходов бюджетов? Сегодня многие критикуют военные траты и жалуются на слабую поддержку науки.
— Надо сказать, что оборонные разработки — это высокие технологии. А инвестиции в высоких технологиях — это на 85% НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. — Ред.). Вот если взять инвестиции в авиационную промышленность или ракетно-космическую (не важно, оборонная или гражданская), в инвестициях 85% занимают НИОКРы — это освоение новых технологий. Поэтому оборонные расходы сегодня неотделимы от расходов на науку.
Задача заключается не в том, чтобы сбалансировать оборонные расходы и все остальные, — эта задача всегда стоит, и она вечная, государство ее каждый раз решает исходя из соображений национальной безопасности. А задача заключается в том, чтобы оборонные расходы оборачивались расширением выпуска гражданской продукции. На сегодняшний день оборонные предприятия у нас загружены более чем на половину гражданской продукцией. Уже прошла та эпоха, когда оборонка отдельно, гражданские сектора — отдельно. Возьмите крупнейшее в стране авиационное предприятие, которое делает и военные самолеты, и гражданские Ту-214. И можно этих Ту-214 столько собрать, чтобы перегрузить всю нашу авиалинию, пересадить на Ту-214, Ту-204. Это может сделать Казань вместе с Ульяновским заводом вдвоем. Поднять объем производства наших самолетов в сто раз.
А государственные банки покупают иностранные самолеты и отдают их в лизинг. Это зачем же мы их создавали? Зачем в них вкачивали деньги? Чтобы они покупали иностранные самолеты, что ли? Работали против нашей авиационной промышленности? И потом получается, что вся мощь нашей финансовой системы поддерживает лизинг иностранных самолетов. Это же полный абсурд. Этот абсурд происходит, потому что в нашей системе экономического управления нет механизма обратной связи. А этого не происходит, потому что в системе управления никто за эту задачу не отвечает. В итоге мы финансируем гражданскую авиатехнику по НИОКРам, выделяем из бюджета деньги, они занимаются производством опытных образцов. Вот сейчас создали МС-21. Но вопрос, где взять кредиты и финансирование на закупку этих МС-21 на постановку их в серию. Кто их купит, эти самолеты? Они неликвидны, рынка этих самолетов нет. Кроме как государство, никто их купить не может. А госбанки вкладывают деньги в лизинг иностранных самолетов, убивая тем самым свою авиационную промышленность.
Вот если бы работала нормальная система управления с экономическим развитием. Президент поставил задачу — восстановить гражданскую авиатехнику. Инженеры есть — есть, мощности есть — есть, самолеты есть — есть, вся линейка самолетов есть. Мы имеем возможность самолеты всех типов производить. На современных технологиях. А мы их не производим. А почему? Потому что госбанки в этих задачах не участвуют.
Очевидно, что государственная банковская система не может работать в отрыве от тех задач, которые ставит глава государства. Для того чтобы выйти на нормальное экономическое развитие, нам нужно увязать все элементы управления экономической сферы, финансовой, промышленной, научно-технической в единую систему. Для этого по указанию нашего президента был разработан и принят закон о стратегическом планировании. Мы должны были уже в этом году работать по этому закону. Но правительство, к сожалению, оказалось не в состоянии этот закон исполнить, поэтому перенесли его внедрение аж за 2018 год.
— Давайте более предметно поговорим про наше сегодняшнее правительство, которое находится в стороне от обсуждения экономической программы, и кажется, что существует оно номинально. Согласны с этим мнением?
— Есть такое понятие — ручное управление. У нас в силу отсутствия системной политики экономического развития президент вынужден брать на себя управление — решение главных экономических проблем в режиме собственных поручений. И министр у нас в итоге работает по поручениям. Вот есть поручение построить Крымский мост. Мы его построим, даже не сомневаюсь. Есть президентское поручение по модернизации оборонно-промышленного комплекса. Блестяще. Оно выполняется, все идет хорошо. Там, где у президента не хватает времени заниматься решением — проблем же бесконечное количество, идет вот такое вот расслабление. Потому что нет системного подхода. И в итоге ЦБ сам по себе, госбанки — сами по себе, кредитная система перестала работать, министры отвечают за задачи, которые нельзя не решать, потому что за ними идет президентский контроль, но в итоге получается, как у Аркадия Райкина про костюм. Президент недавно вспоминал сатиру (А кто шил костюм? Карманы хорошо пришиты? Хорошо. Пуговицы — хорошо? Хорошо. Есть претензии к пуговицам? Нет, пришиты намертво. Но костюм носить невозможно).
— Я правильно понимаю, что в 2018 году мы поменяем правительство?
— Не знаю, это вопрос не ко мне.
— Ваш прогноз?
— Я не могу давать такие прогнозы. Просто не знаю.
— Ну вы хотели бы, чтобы оно поменялось?
— Это за пределами не то, что моих полномочий, но даже моей сферы деятельности совершенно. Дело не в том, чтобы правительство поменялось, понимаете. Дело в том, чтобы система управления работала с положительной обратной связью. Есть задача — есть результат. Выполнен результат — люди повышаются по должности, поощряются. Не выполнен результат — снимаются с должности. Вот если мы такую систему положительной обратной связи запустим, когда продвигаются те, кто добивается хороших результатов, и наказываются те, кто проваливает порученное дело, тогда у нас сама по себе система придет в нормальное состояние. Она будет работать на достижение, на экономическое развитие. И начинать здесь нужно с федерального правительства, в этом я убежден. Но не в смысле того, чтобы кого-то менять. А в смысле того, что федеральное правительство должно головой отвечать за выполнение указов президента. За выполнение положения посланий президента федеральному собранию.
Если результаты положительные — хорошо. Если отрицательные и правительство не может объяснить, почему экономика попала в депрессию или стагинфляционную ловушку, как сейчас, то это основание для отставки. Вот такой квазиавтоматический механизм ответственности за результаты необходимо повсеместно внедрять в нашей системе управления.
Когда мы это внедрим, то я вас уверяю, что даже те министры, которых мы сегодня считаем, что они не справляются, начнут работать по-нормальному. А когда нет системы объективной оценки результатов работы, нет связи между результатами и продвижением по службе, тогда люди начинают заниматься тем, что им приятно делать.
— Имеет ли смысл говорить о технологическом развитии экономики, о том, чтобы наращивать инвестиции в промышленное производство, когда у нас люди нищают?
— Люди беднеют, потому что мы технологически отстаем. Если мы хотим победить бедность, нам нужно как раз и заниматься внедрением новых технологий. Ведь в основе доходов населения лежит добавленная стоимость. Чем выше добавленная стоимость, тем выше доходы населения. Потому что у добавленной стоимости основной составляющей является оплата труда. Без увеличения добавленной стоимости не может быть роста доходов. Чтобы был рост доходов, нужно осваивать новые технологии, которые поднимают уровень переработки.
Вот, скажем, возьмем нефтегазовый комплекс. На 70% сегодня продукция этого комплекса уходит за границу. Мы экспортируем сырую нефть и газ. Если мы всю эту нефть будем перерабатывать у нас, то объем выпуска продукции вырастет в десятки раз. Осваивая производство органического синтеза и делая современные полимеры на базе нефти, мы обеспечим десятикратное увеличение объема добавленной стоимости в нашей экономике. Соответственно фонд заработной платы вырастет не менее чем в пять раз. Что-то останется еще и на инвестиции.
Поэтому единственный способ обеспечить рост доходов — это инвестировать в новые технологии, диверсифицировать нашу экономику, поднимать ее технический уровень и конкурентоспособность. Замечу, что это главный путь снижения инфляции.
— А что вы предлагаете делать с налогами? Сегодня много обсуждают, что после 2018 года нас ждет повышение, которое в первую очередь ощутимо ударит опять же по средним слоям населения.
— У нас, к сожалению, сложилась извращенная налоговая система, не соответствующая структуре источников дохода в экономике. Налоговая система — еще один серьезный тормоз экономического роста. Не потому, что они большие, а потому, что сама структура налогов не соответствует структуре факторов производства. У нас главным источником доходов в экономике является природная рента. Так уж получилось, что в силу деградации обрабатывающей промышленности именно природная рента — сверхприбыль от добычи нефти и газа, в том числе от экспорта, лежит в основе формирования доходов.
А главным фактором налогообложения является труд. Труд у нас недооценен. На единицу заработной платы наш работник производит в три раза больше продукции, чем в Европе или Америке. Наверное, уже в полтора раза больше, чем в Китае. У нас говорят — низкая производительность труда. Это верно. Но оплата труда еще ниже, чем производительность. И когда на труд накручиваются налоги, мы самый недооцененный, самый угнетенный фактор экономического развития прессуем еще сильнее.
А вся система у нас строится на налогообложении оплаты труда. Налог на прибыль корпораций — это тоже, по сути, налог на результаты труда. Ну, наконец, ФОМС, которые напрямую начисляются на зарплату. В итоге у нас вся пирамида налоговой системы лежит, если мы берем внутреннюю экономику, только на труде. Это очень скверно, потому что тем самым мы мешаем добавленной стоимости, мешаем росту зарплаты и загоняем экономику в тень.
Рентная часть у нас обложена недостаточно. В свое время, когда я отвечал за внешнюю экономическую деятельность (Сергей Глазьев в начале девяностых работал министром внешних экономических связей. — Ред.), нам удалось внедрить экспортную пошлину на вывоз сырьевых товаров. За счет этого мы изымали ту часть природной ренты, которая улетучивалась. И тем самым финансировали одну треть федерального бюджета.
Но под давлением ВТО было принято обязательство, что мы отменяем экспортную пошлину. А правительство совершило налоговый маневр, который стал следствием угнетения нашего экономического развития еще сильнее. Заменили часть экспортных пошлин на налог на добычу полезных ископаемых. В чем здесь разница? Экспортная пошлина платится только от экспорта. А налог на добычу полезных ископаемых платят все, кто добывает. Но даже не они платят, потому что они налог вкладывают в цену.
Если мы хотим развивать экономическую активность и стимулировать богатых людей, чтобы они инвестировали свои доходы, нам нужно поменять шкалу.
Нам нужно, чтобы у богатых людей был стимул вкладывать деньги в развитие своих корпораций. А для этого верхняя шкала подоходного налога должна быть выше, чем налог на прибыль корпораций. Тогда им будет выгодно прибыль корпораций распределять не себе на дивиденды, а вкладывать в развитие производства.
И отдельная тема — это НДС, которая совершенно убийственно действует на экономику в целом, поскольку это налог, который препятствует как раз углублению добавленной стоимости по определению. Он очень неэффективен с точки зрения его администрирования, потому что из-за бесконечной системы вычетов НДС у нас примерно половина бухгалтеров в стране заняты исключительно этим. В свое время это была очень большая глупость — внедрение НДС, но она была оправдана тем, что в ситуации галопирующей инфляции, которая была в 90-е, было принято решение делать ставку на НДС, потому что это налог, который нечувствителен к инфляции. Чем больше инфляция, тем больше НДС. Если мы делаем ставку на снижение инфляции до 4%, нам нужно, в том числе, подумать об отказе от НДС, поскольку это как раз проинфляционный налог. Он, с одной стороны, нейтральный к инфляции, потому что увеличивает доходы бюджета автоматически с ростом инфляции, но в то же время и провоцирует инфляцию, так как он накручивает издержки все время.
Первый налоговый маневр — восстановление экспортных пошлин на сырье. Ликвидация налога на добычу полезных ископаемых или второй вариант — переход на налог недропользования. Я бы постепенно переходил от НДПИ на НДД (налога на дополнительный доход) при сохранении экспортных пошлин.
Второй налоговый маневр — внедрение шкалы подоходного налога, где доходы свыше миллиона рублей в месяц начали бы облагать прогрессивной шкалой и стимулировали бы богатых людей к тому, чтобы они не перераспределяли из своего бизнеса деньги в потребление, а вкладывали бы в дальнейшее наращивание инвестиций.
И третье — снижение налога на корпорации. Но не прямого снижения, а путем расширения амортизации. Переход к ускоренной амортизации — это автоматически изъятие налога на прибыль. Вместо того чтобы платить его, корпорация вкладывает деньги в ускоренную амортизацию, в обновление фондов. Это бы дало примерно 5 трлн рублей в основные фонды.
Налоговую систему нельзя рассматривать отдельно от бюджетной. То, что сделали со стабилизационными фондами, — это еще один механизм торможения экономического роста. Мы ренту от природных ресурсов, собранную уже в доход бюджета, направляли не на инвестиции в развитие, а покупку американских облигаций. То есть кредитовали чужую экономику. Это тоже, кстати, было навязано валютным фондом под предлогом стерилизации якобы избыточных денег. И по своим масштабам шаг стал одним из самых серьезных стратегических ошибок в нашей налоговой бюджетной системе.
Примером работы нашей программы является успех работы правительства Примакова, Маслякова и Геращенко. Они фактически реализовали часть тех мер, которые мы предлагаем сегодня. И они совершили экономическое чудо.
Они сумели вытащить экономику не просто из катастрофического состояния, а вывести ее на устойчивый экономический рост за полгода.
— Вы выступаете за повешение пенсионного возраста?
— Это надо оставить людям на усмотрение. Я поддерживаю идею поднять пенсионный возраст для госчиновников. А что касается людей, то надо дать право самим выбирать время выхода на пенсию с учетом льготных категорий. Тех, у кого тяжелые условия труда, которые объективно не позволяют человеку поработать за 50 лет.
