События, разворачивающиеся на наших глазах в Европе, не могут не беспокоить. Неконтролируемая миграция, экономический кризис, рост социального напряжения и, как следствие – беспорядки и террористическая активность на фоне падения уровня жизни и, что особенно фатально – расчеловечивания жителей европейского континента. А это потеря всякой идентичности, вплоть до половой.
Жёсткие ювенальные законы, легализация усыновления однополыми браками, смещение, вплоть до отказа, половой идентичности ещё со школы, раскрепощение сексуальных инстинктов чуть ли не с младенчества – вот лишь некоторые недуги, свидетельствующие о тяжёлой болезни европейского общества.
Европа индо-европейской цивилизации по сути прекратила своё существование. На смену ей пришла пост-Европа биомеханоидов, которой всё человеческое – в привычном ещё недавно, традиционном смысле – чуждо. Больше нет ни традиции, ни воли, ни ума, определявших Европу модерна. Ни даже человека как такового. Впереди кошмар неопределённости и кризис настолько тяжёлый, что возникает логичный вопрос – а можно ли ещё спасти привычную нам Европу?
Понятно, что проблемы Европы имеют множество аспектов. Но что следует взять в качестве отправной точки назревшего к сегодняшнему дню глобального европейского кризиса?
Индивид – как отправная точка кризиса
Начать отсчёт нынешнего европейского разложение стоит, пожалуй, с возникновения такого порочного в самой своей сути явления, как индивид, порождённого либеральным представлением о человеке. От эпохи Нового времени, с её Просвещением и Французской революцией, а ещё раньше – от философских размышлений о жизни без Бога и стоит вести отсчёт всем нынешним проблемам Европы.
Именно там, в начале модерна, и коренится вытекающая из модерна политическая антропология, приравнивающая человека к индивидууму и рассматривающая человека как чистый лист бумаги. На который всё наносится путём общественного воспитания и социального воздействия. Принципиальным моментом такого подхода является то, что он полностью игнорирует любые коллективные идентичности. Будь то этническая, религиозная, культурная или расовая идентичность. Если же её присутствие и признаётся, то воспринимается как некий атавизм, наследие несовершенного человека на пути к новому человеку – прогрессивному и просвещённому, формируемому рассудочным обществом модерна как бы с нуля.
Вот на этой политической антропологии и основана структура того общества, которое и породило понятие «гражданин». Именно «гражданин» – как индивид, атомарная личность, чистый лист, исписанный в процессе общественного воспитания, и является политическим выражением всей антропологии модерна, породившей современную – modern – Европу со всем набором фатальных ошибок.
Сегодня гражданин – это индивидуум, получивший пакет бумаг и удостоверений для проживания в той или иной стране. Но не просто в абстрактной стране, а в той, которая представляет собой ещё один продукт модерна, и определяется как государство-нация, а именно, государство, очищенное от традиции, религии и иных коллективных идентичностей, и лишённое, как следствие – нематериальных, метафизических, эсхатологических целей.
То есть, это уже не традиционное государство-империя с его идеалистическими и религиозными мотивами, но государство не традиционное, главной социальной категорией которого и становится тот самый, очищенный от коллективных идентичностей индивид – гражданин, в множестве своём порождающий следующее явление модерна – гражданское общество.
Всё перечисленное выше порождёно модерном, возникшим на отрицании всего нематериального – в первую очередь Бога, религии, традиции, и т.д. ещё несколько столетий назад. Индивид, гражданин, государство-нация, гражданское общество – всё это плоды сознания европейских философов семнадцатого и последующих столетий.
Описанная система ценностей создана ещё тогда, но сбой эта система даёт именно сейчас. Беспорядки во Франции, теракты в Германии, террористически ячейки в Бельгии и иммиграционная вакханалия во всех странах Европы – следствие, своего рода фактологическое подтверждение абсолютной ложности того учения, которое возникло на отрицании изначальной традиции. И, как мы видим, ничего хорошего она человечеству не несёт, демонстрируя свою несостоятельность и никчёмность.
Вы скажете – но это всё и есть развитие, ведущее к прогрессу? Поздравляю, значит, Европа не разлагается и не загнивает, а прогрессирует, и как передовой островок реализации всех возможных благ модерна, прогресса и развития, пребывает в состоянии мира, достатка и благоденствия. На этом можно и закончить, наслаждаясь окружающей действительностью самого развитого и прогрессивного из человеческих обществ.
Если же вам кажется, что с Европой всё же что-то не так, тогда продолжим…
Разум, породивший чудовищ
Согласно изложенной модели европейской политической антропологии, любой человек – любого цвета кожи, любой культуры, любого языка, – попадая в западное общество, автоматически становится его типовым элементом. Теоретически он становится точно таким же, как и все остальные – этого требует от него концепция гражданского общества и атомизированного гражданина – как субъекта государства-нации.
Вся законодательная база европейских стран настроена таким образом, что оперирует именно с этими категориями – гражданин, как атомарный субъект гражданского общества, механически сложенного из множества индивидуумов. Любые претензии предъявляются к индивидууму как к гражданину, как к некоей атомарной личности в отрыве от того, что это за гражданин, какую религию он исповедует, к какому этносу он принадлежит. Ибо никакого наличия иных, коллективных идентичностей, свойств, представлений законом, правовой системой, самой сутью модерна – не предусмотрено. А они есть.
Если в рамках данной европейской теории, основанной на политической антропологии модерна, рассмотреть нынешний иммиграционный кризис в Европе, то он разрешается в два счёта. Собственно, никакой проблемы вообще нет. Теоретически должно быть так: когда представители арабского мира, африканского континента, Китая или, например, Турции попадают в европейские страны, они, автоматически, как бы волшебным образом очищаются от всех своих предыдущих свойств. То есть, как бы обнуляются и заново перезагружаются.
С точки зрения чистого европейского рассудка, пришедшего на смену Богу, от которого ради новой веры – модерна – пришлось отказаться, новые жители Европы, очистившись от всего «старого», превращаются в пустой кластер. Этот обнулённый индивид, как считает европейский разум, после «обнуления» готов с чистого листа впитывать в себя европейские ценности.
Сами же эти ценности – плод философских изысков модерна, – доведённые до совершенства за два-три столетия европейской истории разумом, сменившим Бога. Все они зафиксированы в европейском правовом пространстве, в социальном и культурном поле в виде чётких и однозначно понимаемых кодов рационального рассудка.
Единственная проблема заключается в том, что такое «обнуление» и «перезагрузка» прибывших в Европу новых европейцев происходит только в головах европейских бюрократов, механически фиксирующих пополнение на пограничных пунктах и в виде статистики – в миграционных центрах.
Сбой европейской системы
Далее, по представлению евробюрократов, немного пообвыкшись, встав на все виды учёта и довольствия, изучив тот или иной европейский язык, плюс обязательный английский, и устроившись на работу, вновь прибывшие иммигранты превращаются в граждан европейских государств.
Получив соответствующие паспорта, они становятся «французами», «немцами», «итальянцами», «норвежцами», и с юридической точки зрения, это уже новые, абсолютно безупречные, при наличии всех правильно оформленных документов и соблюдении всех формальностей, европейцы.
Если у человека есть паспорт и шенгенская виза – он абсолютный европеец, которого никак нельзя отличить от другого европейца, предки которого испокон веков жили в Европе – во Франции, Германии или Швейцарии. Между ними нет ни малейшего формального юридического различия – как видит это европейская правовая машина. Ну и в чём здесь проблема? Где, спрашивается, кризис?
То, что не видно европейским чиновникам, работающим с бумагами, хорошо заметно на европейских улицах. Именно там бросается в глаза, что вновь прибывшие в Европу жители других континентов, рас и цивилизаций, даже с новенькими европейскими паспортами в кармане, конечно же, никакими «французами» в культурном, историческом, психологическом, ментальном смысле не становятся. Они остаются мусульманами, африканцами и представителями своих племён – то есть остаются носителями именно тех коллективных идентичностей, которых в европейском понятийном пространстве давно уже не существует.
Их память, на практике, почему-то, оказывается не очищенной, поэтому и ведут они себя, как мусульмане, как африканцы, или турки. А ещё они живут по законам своей культурной идентичности, а не по законам общеевропейского гражданского общества. Не становятся на учёт, получив пособие – не учат язык, а изучив – не идут устраиваться на работу. Поскольку культурная и религиозная идентичность намного серьёзней, фундаментальней и глубже, чем нормативы и коды гражданского общества, принятые европейцами на веру в качестве общественного договора.
Столкнувшись с таким злостным игнорированием базовых парадигм европейского общества, основанного на незыблемости закона и абсолютности рассудочных установок объективной позитивистской действительности со стороны приезжих, само европейское право, основанное на игнорировании любой коллективной идентичности, приходит в состояние ступора. А вслед за ним – одна за одной – выходят из строя политические системы европейских государств, основанные на незыблемости постулатов модерна – атомарности гражданского общества государства-нации, политическом договоре и соблюдении прав человека – как атомизированного гражданина без свойств.
Конец модерна
В результате рушится всё то, что до этого момента утверждалось как идеальная и универсальная для повсеместного использования форма государственно-правового устройства Европы – как высшей точки развития человечества в целом. Сама идея Европы подвергается эрозии в своих корнях. Ниспровергаются основы бытия современного мира.
И всё из-за каких то арабов, не желающих отказываться от своей идентичности, срывать с себя платки, сбривать бороды, не прекращающих забивать себе голову писаниной из Корана, и не стремящихся, как все нормальные люди, лучшими из которых и являются европейцы, участвовать в гей-парадах после окончания работы и уплаты всех налогов.
Но дальше приезжие из других стран, которые никак не интегрируются в европейское общество, начинают представлять собой критическую массу, измеряемую теперь уже в категориях статистики. Мало того, обнаруживается, что те, кто, как казалось, давно интегрировался, и даже проживает в Европе во втором и даже третьем поколении, оказывается, интегрировались весьма условно.
Изучив требуемый язык, они продолжают сохранять свою культурную идентичность, оказываясь неуправляемой социальной группой, прекрасно ориентирующейся в системе европейского права и ценностей, ловко пользующейся всеми европейскими благами, при этом, ни во что их не ставя.
Нерастворённые массы приезжих создают анклавы самобытного существования, живущим в которых совершенно наплевать на все социальные императивы европейцев. Поскольку для них европейские «достижения» отражают лишь опыт этого небольшого клочка человечества — Европы, — находящегося на периферии мировых процессов, если смотреть на них не из Европы.
А если не из Европы, то вот пусть европейцы и соблюдают то, что для себя напридумывали. А, например, арабы не будут соблюдать, так как они не знают, кто такие Локк, Милль или Спенсер, и почему их измышления должны быть выше Писания. Приехавшие массово в Европу не слышали ничего о гражданском обществе, и плевать хотели на модерн.
Глядя на бьющуюся в конвульсиях Европу, со всей очевидностью вдруг становится ясно, что европейская ценностная парадигма более не действует. Модерн не действует – и всё! Его можно штопать, можно пытаться сохранить европейские «ценности» изо всех сил, но им по большому счёту, пришёл конец.
На наших глазах в сегодняшней Европе приходит конец западноевропейской политической антропологии. А на поверхность снова всплывает, то, что считалось преодоленным, забытым, уничтоженным ещё на заре Нового времени – фактор этноса, Бога, религии, коллективной идентичности как таковой.
Да, в светской Европе этнос и религия могут существовать, но только как индивидуальное предпочтение гражданина, как его индивидуальная свобода, как личная прихоть, без какого бы то ни было коллективного и социального измерения. Да, формально религия в Европе не запрещена, но вот уже как пару столетий она не существует там в качестве социального явления. Религии давно нет как коллективной идентичности. Политическая антропология светской Европы трещит по швам.
