Это было давно, во времена Реставрации и правления Карла Второго Стюарта, и получило название «Папистского заговора».
Самого заговора не было, его придумали Тайтус Оутс и его сосед священник Израиль Тонг. Написали большую книгу, заполненную от начала до конца выдуманными фактами и свидетельствами — и подбросили ее в дом Ричарда Баркера, в котором наутро тот же Тонг ее нашел и показал своему знакомому Кристоферу Киркби, который был и хорошим знакомым короля.
Киркби пришел в ужас — книге придавали достоверность сотни имен иезуитов, перечисленных фальсификаторами, упоминания адресов встречи, подробно изложенные планы убийства короля и захвата власти католиками. И поспешил обо всем рассказать королю.
Карл счел все бредом, предложил забыть, но Киркби уже верил во все прочитанное и столь убежденно перечислял королю имена заговорщиков, обстоятельства, при которых его должны убить на прогулке, а если не получится — как и каким ядом его отравит королева… Киркби ко сему прочему был химиком и разбирался в ядах… И король начал расследование. К нему доставили Тонга, а потом дошли и до Оутса.
И они дали волю своей фантазии.
Король был формально представитель англиканства, но не имел законного сына наследника, а брат Яков был католиком.
Католиков к этому времени и так не любили и боялись уже полтора века, после того, как в Англии началась англиканская реформация. К тому же вся политическая борьба той эпохи шла не под лозунгами идеологии, которая еще не была сформирована — но под лозунгами религии: католицизм-англиканство-протестантство. Пресвитерианство и пуританство и так далее.
Протестанты, доминировавшие в политической и общественной жизни Англии, не хотели воцарения католика и поддерживали объявление наследником герцога Монмута (с описания его восстания после смерти Карла начинается «Одиссея капитана Блада», но это было позже).
Стоял вопрос о том, чтобы лишить Якова права на престол, уже за два года перед этим по стране разошелся памфлет, предупреждавший о грядущем папистском заговоре — и в стране началась истерия.
Католических монахов сотнями бросали в тюрьмы. Монастыри громили. Католиков изгоняли из городов. Арестовывали и бросали в тюрьмы лордов только по признаку вероисповедания. Нераскрытые преступления априори приписывали католикам. Успели без доказательств вины казнить пятнадцать человек — не убить, убитых было больше — а казнить по приговору.
Палаты парламента ссорились друг с другом, занявшись расследованием заговора, король просто утратил контроль за положением в стране и хотя не верил показаниям Оутса, уже не мог справиться с пришедшей в неистовство общественностью. Официально было выдвинуто обвинение против королевы.
Истерика длилась три года, пока не выдохлась и Оутс не был официально разоблачен и осужден за лжесвидетельство. Тем не менее, даже через пять лет после прекращения истерии в Британии были приняты законы, запрещавшие католикам жить ближе двенадцати миль от Лондона. Все обвинения уже были разоблачены, но еще сто сорок лет, до принятия в 1829 году закона о помощи католикам, они подвергались гонениям и не могли занимать места на государственной службе.
Кончено, отношения католиков и протестантов — дело особое. И особая история. Как и вопросы государственной религии в Англии. И преступления католицизма и папизма: костры, инквизиция, иезуиты… Только и протестанты были немногим лучше.
Только в данном случае речь шла об обвинениях, которые были просто придуманы двумя людьми. Просто придуманы — без каких-либо доказательств. Просто люди выходили на трибуну и несли, что приходило в голову, ничем кроме собственных фантазий не подтверждая — никакими фактами, никакими доказательствами.
О том, что видели приказы о назначениях офицеров-заговорщиков, подписанные генералом иезуитов. О том, что были на собраниях, которых не было. О том, кто и что говорил в речах, которые никто не произносил. А прославленное британское правосудие — слушало и отправляло людей на казни и в тюрьмы.
Слушало и принимало как свидетельство откровенные фантазии двух сочинителей. Понадобилось три года, чтобы начать выносить оправдательные приговоры. Это — к рассказам о независимости и честности британских судей.
У Сабатини в той же «Одиссее капитана Блада» хорошо показано, как именно в те годы британские судьи выносили приговоры на основании собственной уверенности в очевидности их вины, не выслушивая ни их оправданий, ни показаний свидетелей.
Почему об этом сегодня — потому что это их традиция. И как ни одевалась она в параграфы Билля о правах — она в сути своей всегда оставалась такой.
Тогда они судили католиков — просто потому, что не любили и боялись их. Они не были наивными и осуждали обвиненных двумя клеветниками не потому, что верили в честность этих клеветников. Просто потому, что им нравилось, что есть повод осудить тех, кого они не любят и боятся.
Не стоит удивляться ни Терезе Мэй, ни британскому парламенту.
Они — такие же. как те судьи.
Одни придумывают обвинения абсурда, другие, наследуя Тертуллиану, провозглашают: «Верую, ибо это нелепо!».
А самое интересное, что их декларация: «Это так, потому что мы полагаем, что скорее всего это так!» — стилистически удивительно похожа на то, как идеологи западного мира уравнивали сталинский СССР с нацистской Германией.
Как писала Ханна Арендт в своих «Истоках тоталитаризма: «Мы не знаем, как это происходило в СССР, но мы знаем, как это происходило в Германии и поэтому можем предполагать, что в СССР все происходило точно так же». «У нас, к сожалению, никогда не было фактов, подтверждающих это мнение — но мы уверены, что все происходило именно так» — и т.д.: решалась задача создания из СССР и его руководства некого образа зла, крови и террора, для объединения возможно большего числа стран в вассалитете США.
Мэй, которая проиграла из-за собственной самонадеянности последние выборы, и партия, которая уже почти год как лишилась большинства в парламенте, которую третирует Евросоюз и хозяйски похлопывает по коленке Трамп — Мэй хотелось пусть ненадолго, но ощутить себя в роли последнего Премьера Британской Империи — забыв, что ее Империи уже нет.
Хотелось выступить в роли защитника подданных короны и показаться самой себе лидером Западного мира, который она сзывает в крестовый поход.
Верила ли она в то, что провозглашала с трибуны подобно придумавшему «Папистский заговор» Тайтусу Оутсу — не столь важно. Важно, что ей очень хотелось в это верить.
И разница лишь в том, что если Оутс все же рисковал тем, что его разоблачат, осудят и накажут — она была уверена, что окажется безнаказанной.
