— Захар, сейчас, как я понимаю, у тебя тема номер один – Донбасс. Что ты там делаешь? Что там вообще происходит?
— Я уже две большие книги написал на эту тему и могу еще пять написать! Я делаю там самое важное дело в своей жизни, там вся сфера моих интересов: военных, культурологических, политических. Там происходит становление нового субъекта, который меняет мировую конфигурацию. Это всё дико увлекательно! В какой-то момент огромные массы населения вдруг доказали всему миру, что всё это капиталистическое всевластие не способно вдруг разрулить какую-то дестабилизирующую ситуацию. Это для меня дико важно, потому что со времен последних революций прошли уже многие десятилетия, и, казалось бы, в этом мире перемнут, переедут и уничтожат любое волеизъявление. Но Донбасс буквально навязал свою волю человечеству.
Я совершенно спокойно сравниваю Майдан и «Русскую весну», и готов сказать, что Майдан, безусловно, был поддержан европейским истеблишментом. И в этом смысле «Русской весне» было состояться куда сложнее. Во-первых, ее начали реально убивать, а не устраивать кровавый цирк, как на Майдане (они явно там себя сами расстреляли, по крайней мере, из «Небесной сотни» 90 человек убито ими самими). Российская власть, в отличие от «Крымской весны», смотрела на всё это крайне озадачено. Владимир Путин прямо сказал: «Мы пока к этому не готовы». И, тем не менее, эти массы населения навязали свою волю Ринату Ахметову, Александру Турчинову, всей этой компании, объединенному Западу, который выступил радикально против. Это само по себе событие колоссального масштаба, когда 500 тысяч человек могут сделать так, чтобы вся мировая конфигурация видоизменилась.
— В прошлом году депутат Верховной Рады призвал украинские спецслужбы тебя убить…
— Я прекрасно знаю, что я есть в списке на ликвидацию, и не в мифическом списке, где 47 журналистов, которые на фиг никому не нужны, а в вполне себе реальном. И есть персонажи из украинских спецслужб, которые туда заезжают как раз с этой целью…
— Давай о литературе. В феврале 2017 вышла последняя книга «Взвод». Что дальше?
— Ничего пока. Я ничем не занят. Будет время, может быть, напишу биографию Сергея Александровича Есенина. Я всю жизнь этим занимаюсь, у меня это в голове, мне просто нужно это записать. Два года уже не писал и пока не собираюсь…
— Про «Черную обезьяну» ты говорил, что, когда заканчивал писать, испытывал отвращение к тексту. Больше так не повторялось с другими книгами?
— Нет, этот текст специфический, он действительно был мне омерзителен, и я до сих пор его не перечитываю. Но она зачем-то написалась, эта книга, и приходится с ней иметь дело. Зато потом я написал «Обитель»…
— Сегодня ты присутствовал на шоу интеллектуальных стендапов «Кот Бродского», где участница блистательно представила этот роман…
— Да, все участники отлично выступали, мне очень понравилось. И я с печалью ушел, потому что всегда считал себя молодым, а вот сейчас понял, что у нас 20 лет разница, и я чувствую, что у них совершенно другая система мышления — эклектичная, разновекторная. Человек может быть и патриотом, и либералом. Вот девушка (участница шоу – Прим. авт.) сказала, что она патриотка и при этом любит Сорокина. А парень переживает за либералов и при этом понимает персонажа Рубанова. Это для нашего поколения совершенно распадающееся мышление, а у них в голове все это соединено.
— Литературный фестиваль во Владивостоке, на твой взгляд, получит продолжение?
— Да, это очень крутая идея, и сразу с первого раза (не всегда так получается) получилось просто отлично, и публика замечательная, и организация очень хорошая. И такие вещи очень важны и нужны. Если оглядываться на европейский опыт, там гораздо большее количество фестивалей, и очень маленькие городки (с населением 10-20-30 тысяч человек) проводят книжные ярмарки. Потому что люди, которые управляют политической, социальной, идеологической системой, прекрасно понимают, что такие фестивали дают совершенно незримые, но очень важные импульсы вот для этих студентов, для создания нового истеблишмента, культурного и политического, вообще для того, чтобы у людей было самоуважение. Я за то, чтобы это двигалось и продолжалось. Во Владивостоке — тем более, это еще и соединение большой России в единое поле.
— Ты много ездишь по нашей большой стране, люди отличаются в Москве, на Кавказе, в Донецке, на Сахалине?
— Нет, не отличаются. И это одна из самых поразительных вещей в русском контексте. Я помню, приехал в Италию, и такой у нас происходит диалог с таксистом:
— Вы откуда?
— Я родом из Рязани, живу на Донбассе, а скоро поеду во Владивосток
— А что, во Владивостоке с китайским акцентом все говорят?
— Нет.
— А на Донбассе с польским акцентом?
— Нет, конечно!
— А в Астрахани с персидским?
— Да нет же!
В Италии это совершенно непонятно, потому что это маленькая, компактная страна, как и Германия, Франция. Им не понять, что можно людей из Архангельска привезти в Астрахань, а из Белгорода во Владивосток, и ничего не изменится. Ну, может быть, где-то «г» фрикативное, где-то «оканье» и где-то «аканье», но по фактуре люди абсолютно одинаковые. Я даже не могу это объяснить.
Я был в городе Пиза в Италии, местные жители говорят: если бы не было полиции, этот город пошёл бы в соседний городок за 15 км и всех бы там вырезал. Если отпустить вожжи, Италия сразу распадётся на 48 стран. В России такого нет, даже в узкоэтнических образованиях, типа Улан-Удэ или Якутска, ничего подобного не происходит.
— В последний раз во Владивостоке ты был в 2013 году. Сильно город изменился с тех пор?
— Я еще не успел толком посмотреть, но уже увидел два моста и очень доволен, что всё так же красиво, как было.
— Знаком ли ты с дальневосточными авторами?
— С Василием Авченко знаком! Анатолий Кобенков — удивительный поэт! Я буквально на день заезжал недавно в свою деревню, достал его сборник и читал с огромным удовольствием.
— Вот Вася (упомянутый выше) говорит, что литературой сложно зарабатывать. Поэтому ему приходится еще журналистикой заниматься, а так бы он бросил. Ты как думаешь, можно ли зарабатывать литературой?
— Я тоже так считаю. И я бы с удовольствием только книги писал. Но у меня четверо детей и большие запросы, я люблю жить на широкую ногу, встречать друзей и вообще ни в чем себе не отказывать. В силу этого я вынужден издавать какие-то газеты и телепрограммы. Чтобы жить только литературой, надо писать книжку в год. Так живут Пелевин, Сорокин, ну еще пара писателей. Когда ты точно знаешь свой оборот финансовый, сколько ты заработаешь, можно себя так вести. Но Пелевин один живет, насколько я понимаю, у Сорокина немногочисленные дети. Вот Серёжа Лукьяненко на поп-культуру по большей части работает: написал книжку – у него купили права на экранизацию на Западе и в России, это сразу безумные деньги, 30-50 тысяч долларов. И можно на них еще романчик написать.
— У тебя же тоже покупали права на экранизацию?
— У меня права на все книги купили, больше нечего продавать. «Саньку» я три раза продавал. «Восьмерку» экранизировали, сейчас будут «Обитель» экранизировать. «Патологии» зависли…
— Ты сам недавно сыграл в фильме «Гайлер», когда мы его увидим?
— Продюсеры сейчас решают. Это моя первая главная роль, мне очень понравилось сниматься. Фильм замечательный, мне кажется, получился. Вроде бы криминальная драма, а на самом деле – фильм о судьбе нашего поколения. Сергей Пускепалис, Алексей Вертков — очень сильные мастера, на съемочной площадке работать с ними одно удовольствие. Опять же, музыки там много хорошей. Я надеюсь, выйдет хороший фильм, и все его посмотрят.
— А твои музыкальные проекты сейчас в какой стадии?
— Никакого музыкального проекта сейчас нет. С тех пор, как началась война, мы (группа «Элефанк» — Прим. авт.) никак не можем выпустить новый альбом. Когда я приезжаю, мы записываем голос. Десять песен у нас записалось. Если бы война закончилась, мы немножко еще попели бы с удовольствием.
— Что за проект «Хутор Захара Прилепина» под Москвой, для кого он?
— Я был в Дрвенграде, этнодеревне в Сербской республике, которую построил Эмир Кустурица. Он там встречает друзей, проводит фестивали. Я подумал, почему бы не сделать тоже такой штаб, схрон для людей, которых раньше я собирал у себя в доме на Керженце. Потом понял, что всех туда не привезешь, там места уже не хватает. И вот на хутор я собираю по человеку со всей страны – Вася Авченко из Владивостока, Андрей Рудалёв из Северодвинска, Лёша Колобродов из Саратова и так далее. Я понял, что у нас уже есть такая компания, которая может в Москве сесть за общий стол, позвать чиновника высшего уровня и поговорить с ним. Мы хотим это возвести в систему, чтобы они (чиновники) с нами встречались и имели дело.
— Вообще состояние дел в нашей литературе: повод для оптимизма или пессимизма?
— Никакого пессимизма нет. Я, правда, очень мало читал в последнее время… Ну, во-первых, есть наше поколение — Миша Елизаров, надеюсь, скоро выпустит новый роман, это будет круто. Только что Сергей Шаргунов издал замечательную мемуарную книжку «Свои», просто классическую в этом жанре и очень увлекательную. Герман Садулаев любопытно работает, правда, с переменным успехом, у него разновекторная такая проза. Следующее любопытное поколение – пятидесятилетних: Миша Тарковский, Олег Ермаков, Алексей Варламов, Влад Отрошенко, Алексей Иванов. И старшие мастера — Эдуард Лимонов, Андрей Битов, Александр Проханов — тоже замечательные. Есть еще более старшие — Станиславу Юрьевичу Куняеву 85 лет, Юрию Васильевичу Бондареву 95 лет! И в этом смысле мы живем в такой ситуации: вообразите 80-е годы 19 века, когда бы одновременно жили и Пушкин, и Лермонтов, и Лев Толстой! Я не буду сравнивать масштабы, но я серьезно говорю, что такие люди, как Александр Терехов, Евгений Водолазкин или Эдуард Лимонов — это высочайший класс не только русской, но и мировой литературы, золотой запас нашей словесности и русской философии.
— А для тебя вот эти все премии, награды, звания «Писатель года» — важны? Для личных амбиций?
— Важны! Во-первых, это деньги, это продажи книг… Для личных амбиций — тоже нормально. В целом это позволяет какие-то вопросы решать — если тебе, скажем, нужно «пробить» гуманитарку на Донбасс. И вообще просто иметь независимость – политическую, человеческую. Конечно, это укрепляет меня в моём самоощущении. Потому что люди на разных высоких этажах понимают, с кем имеют дело. Это не лишнее. Потому что занимаюсь я очень часто деятельностью на грани закона. Или за этой гранью. Конечно же, мне «крыша» нужна!
