Победа популистов в Италии — это фундаментальное событие, которое показывает не только частный случай возможности объединения правых и левых популистов, но и новую политологическую картину на Западе.
Со времен французской революции в европейском обществе установилось деление на правых и левых. Однако, как говорил писатель Жорж Бернанос, левой и правой бывает только буржуазия. Народ — ни левый, ни правый.
То, что это деление на правых и левых является искусственной конструкцией, выпадало из поля зрения. Правые обычно выступали за традиционные ценности (семья, религия, традидия), а с другой стороны — за свободный рынок, ограничение вмешательства государства в экономику. Левые, как правило, выступают за прогресс и развитие, за отказ от морали, свержение Церкви, и одновременно за социальную справедливость (welfare state) и усиление роли государства в этом вопросе.
Пока политическое общество было разделено надвое, вся политика сводилась к одному: кто победит, правые или левые? Это происходило до момента, пока между правыми и левыми на уровне мировой элиты не был достигнут консенсус, и тогда началась доминация чистого либерализма. Это ни правая, ни левая модель — от правых либерализм берет экономику, от левых — прогрессивные «ценности». Либеральные элиты, которые сложились в 1980-х на Западе, перестали быть правыми или левыми — они стали сочетать правую экономику и левую политику. В то же время они маргинализировали другие силы — правых стали представлять как фашистов, а левых как экстремистов. Политкорректными отныне стали право-левые либералы (Джордж Сорос, «Открытое общество», Хиллари Клинтон — то, что Трамп называет «болотом»).
Либералы преуспели в демонизации правых и левых, соответствующие партийные структуры тоже рухнули — не осталось ни денег, ни трибуны, конформисты от правых стали интегрироваться в правый либерализм, а левые (особенно западные троцкисты, Бернар Анри-Леви) отказались от социальной справедливости и приняли рыночную систему.
Но народ-то остался — тот, что выбирает семью и традицию, а также социальную справедливость. Народ и его политическая форма самоорганизации стали называться популистами (в зависимости от акцента правые или левые). Они не следуют либеральному догмату — они опираются на то, чего хотят обычные люди.
В Италии правые популисты (Сальвини) и левые популисты (ди Майо) не просто взяли большинство голосов, но еще и сумели договориться между собой и создать общее правительство. Сам прецедент потрясающий, и он демонстрирует новую политику. Это не правые против левых, а правые и левые популисты против «правых» и «левых» элит, сторонников либерализма. Когда они объединились, они показали возможное будущее Европы, мира.
Мы вступили в эпоху новой политики, когда вопрос ставится иначе: ты с народом или с элитами? Ты с народом или с либеральной глобалистской верхушкой? Тогда заведомо антифашизм и антикоммунизм надо отбросить как инструмент либеральной элиты, который нужен, чтобы разделить и натравить друг на друга левых и правых. Альянс левых постмодернистов с капиталистами и есть общий враг всех народов.
Необходимо, ориентируясь на гениальный опыт Италии, двигаться дальше. Это не просто прагматический альянс политических сил — в Италии произошло нечто необратимое, начало новой эпохи. Люди, которые сегодня являются антикоммунистами и антифашистами, являются проводниками либеральной стратегии, разделяющей нас в этой борьбе.
