Антироссийский церковный раскол на Украине только на одном уровне является текущим эпизодом политической борьбы украинского этно-сепаратизма за свое существование и Порошенко — за свою власть.
Для первого создание националистической «церкви» — вопрос его идентификации. Для второго создание местной политической церкви – вопрос как текущей предвыборной борьбы, так и в целом создания дополнительной подвластной ему политической структуры.
Но это относительно текущие, тактические и технологическое начала. Они – лишь актуализация стратегических направлений ударов и контрударов по России. Отказавшись в свое время от такого интегрирующего и магнетизирующего начала, как свой проект мироустройства в варианте коммунистического Сверхмодерна, Россия и ее элита лишились как внутреннего смыслового интегратора, так и инструмента внешнего влияния, начала «мягкой силы», как этот фактор стали называть в последние годы.
В идеологическом и смысловом плане Россия себя обезоружила, и когда пришло осознание, что не имея оправдывающих твое существование и твой суверенитет. остается лишь подчиняться внешним и недружественным смыслам и правилам игры, попыталась найти замену.
От коммунизма отказались, либерализм оказался много более дискредитирован осуществлявшимися от его имени уродствами 1990-х, из оставшегося попытались сделать некую смесь «просвещенного национализма» и консерватизма.
На выходе – в качестве идеологического и смыслового оружия — получилась идея «русского мира», условно обозначавшая призыв «русские всех стран: «объединяйтесь», что имело некоторые плюсы, но и много минусов, благо если кого-то и привлекало, но и многих из «нерусских» но вполне интегрировано-пророссийских и советских отталкивало, и опору на традиционалистско-ценностное влияние православной церкви.
Что также несло в себе и конструктивно-позитивное ценностное начало в условиях противостояния социальной энтропии и регрессу мира Постмодерна, и ограничивающее сужающее начало подобного объединительного начала.
О минусах избранных инструментов влияния можно говорить особо, но важнее, в данном случае, что если хотя бы их удалось использовать в полной мере – политическое и смысловое влияние России в мире оказалось бы резко усилено, и одно только включение Украины в Евро-Азиатский Союз давало бы резкий и значимый эффект «объединительного притяжения», обеспечивало бы «притяжение центра мирового проявления силы».
Вполне естественно, что мировые оппоненты были крайне не заинтересованы в подобном усилении, с переворотом на Украине последовал удар по идее «русского мира», который было тем легче наносить, потому что, с одной стороны, Россия вела себя крайне вяло и нерешительно, а с другой – что хотя большая часть народа Украины симпатизировала Путину и при прочих равных воспринимала себя как часть одной с Российской Федерацией страны, порядка 80 % его вовсе не собиралась отказываться от того, что они – украинцы и соглашаться на то, чтобы их объявляли русскими. Даже когда оставались предельно и прорусскими и просоветскими и крайне негативно относились к бандеровщине.
Надэтническим и более широким оставалось ценностное поле православия – и именно поэтому закономерен стал удар и по нему: выступить против него как такового все же было сложно, поэтому была поставлена задача вместо наднационально-конфессионального начала, каким вообще по своей сути является православие и христианство, создать «этно-национальное православие», во многом идя по пути англиканства, правда, за исключением его собственно теологической сущности.
Киевский режим Порошенко в отношениях с Московским патриархатом пошел по пути Генриха VIII Тюдора в его отношениях с Римским престолом, с той разницей, что Генрих и Англия представляли в тот момент реально суверенное и независимое начало, а режим Порошенко является неоспариваемо-марионеточным образованием, и если бы вдруг глава этого режима объявил себя еще и главой «национальной политической церкви», даже его покровителям пришлось бы давиться от гомерического хохота.
Им нужна была не комедия – им нужно было, как делегимировать наднациональное поле православия вообще, и не допустить его превращения в интеграционно-смысловое пространство, олицетворяемое с Россией.
И если в отношениях киевского режима и Московского патриархата отраженно воспроизвелось противостояние Генриха Тюдора и Рима, включение в этот процесс «Престола Второго Рима», (пусть и бывшего Второго Рима) на стороне марионеточного киевского правительства, в чем-то создало новое воспроизведение.
Воспроизведение еще более раннего конфликта Римского престола с усилившимся Королевским троном Франции. Тогда Папа Бонифаций VIII отказался поддержать Филиппа IV Капетинга в его борьбе с Англией по поводу Гиени и с Фландрией, по поводу ее присоединения к Франции, и начал серию недружественных действий к враждебным по отношению к Франции булл, в итоге провозгласив приоритет своей власти над властью королей.
Бонифация вдохновляло прошлое величие Пап, еще недавно ставивших на колени и низвергавших могущественных императоров, включая уничтожение династии Гогенштауфенов, и он вызвал Филиппа на свой суд в Рим.
Филипп, как раз преодолевший внутренние смуты и вольность регионов, в ответ объявил Папу еретиком и потребовал его низложения. Его личный друг и советник рыцарь Гийом де Ногаре со своими друзьями приехал в Рим, по легенде — вполне простонародно избил, связал и взял Бонифация под стражу. В итоге последний сошел с ума и через несколько дней умер.
Его место занял Бенедикт XI, который попытался продолжить политику Бонифация и вскоре отлучил Ногаре с друзьями от церкви, после чего скоропостижно скончался.
Новым Папой в 1304 году избрали под именем Климента V француза Раймона Бертран де Го, который для большей ясности в отношениях перенес Папский престол из Рима в Авиньон, на территорию Франции, а курия кардиналов примерно ближайшие сто лет стала преданно служить французским королям.
Больше никто из Римских пап никогда не пытался провозглашать свою власть выше власти светских королей и проводить открыто недружественную по отношению к Франции политику.
Иначе мы имеем два примера двух типов поведения светских правителей в отношении наднационального религиозного центра. Один – разрыв с этим центром и создание национальной церкви, по сути меняющей свою базовую конфессиональную принадлежность. И этим путем пошел Порошенко, инициировав конфликт и разорвав с каноническим православием.
Второй конфликт – конфликт, по примеру конфликта Рима с Францией, когда Папа противопоставил себя французскому трону, а Филипп в ответ не только унизил и низложил Бонифация, но перенес Римский престол на подвластную себе территорию и утвердил в должности Папы своего подданного.
В сегодняшней ситуации недружественного поведения патриарха бывшего «Второго Рима» условия конфликта требуют ответных действий России, схожих с ответом Франции по отношению к Бонифацию.
Причем специфика ситуации еще и в том, что претендующий на высшую церковную власть престол «Вселенского патриарха» сам находится на территории конфессионально чуждого государства.
Функционально ущербна ситуация, когда претензия на высшую ортодоксально-церковную власть исходит с территории мусульманской и все более исламизирующейся страны, столетиями ведшей борьбу с христианским миром. Турция может быть хорошей страной или плохой страной, союзником России или врагом России – но она не может быть центром мирового православия. И уже почти 90 лет как и сам Константинополь переименован в Стамбул, а даже словосочетание «Вселенский стамбульский патриархат» не содействует пиетету перед Православием.
Нормально и естественно стараться сохранить традицию и увязывать пребывание ставки Вселенского патриарха с территорией империи Константинополя, «Второго Рима» – но тогда этот престол должен находиться в том центре этой древней империи, который, с одной стороны, был бы с ней исторически связан, а с другой — и сегодня находился бы на территории сильного суверенного исторически православного государства.
И Антиохия, и Александрия, и Иерусалим сегодня сами находятся на территории исламских государств и такими центрами быть не могут. Греция, сохраняя приверженность Православию – не является в полной степени суверенным государством, ограничена в своих полномочиях конфессионально чуждыми странами Западного христианства.
Но существует исторически-цивилиционный центр, являющийся наследником Греции, основанный еще спартанцами, игравший важную роль в Византийской империи, подчас соперничавший в политическом влиянии с Константинополем, сохраняющий приверженность Православию и являющийся одним из жизненно важных центров сильного, суверенного, исторически связанного с Православием государства – Херсонес.
Перенос в него Вселенского Константинопольского патриархата был бы естественен и исторически и конфессионально более обоснован, нежели когда-то перенос Римского Престола в Авиньон.
Провокацию с созданием благословенной в Стамбуле национальной политической церкви на Украине конструировали для того, чтобы показать слабость России и неправомочность ее идентификации с Православием. Варфоломей пошел на свой враждебный акт, стремясь, как Бонифаций VIII, возвысить себя на светской властью.
Россия должна смириться и остаться униженной – или ответить — и, подобно Франции, навсегда вопрос своих отношений с «Вселенским патриархатом» закрыть.
Вопрос в воле – решиться на действие, и в техническим исполнении. Оно должно быть простым, очевидным, прозрачным в своей откровенности – и следующим историческим прецедентам.
Нужен российский аналог рыцаря де Ногаре, друга и соратника Филиппа IV, который также с группой друзей прибудет в Стамбул и вывезет Варфоломея в Херсонес, где собранный Православный Собор признает последнего еретиком, каким его уже назвал Московский Патриархат, низложит и провозгласит как избрание нового Вселенского Патриарха, так и перенос его Престола в Херсонес как центр мирового Православия.
Все это должно быть сделано на глазах всего мира, открыто, шокирующее, нагло и честно.
И все это сделать можно: нужно только перестать постоянно заискивать перед мнимостью «мирового общественного мнения» — и собственными комплексами «младшего партнера».
