Из выступления В.В.Аверьянова на пресс-конференции 16 декабря в МИА «Россия сегодня».
Книга «Вероучение русской мечты» поднимается на уровень полета, на уровень некой симфонии мечты. Как уже было сказано, эта работа имеет идеологическую потенцию.
В нашем обществе существует дефицит взгляда сверху, взгляда из высокого пространства. Все, кто пытается заниматься идеологическим творчеством, так или иначе мыслят это в категориях либо протеста, оппозиционных выступлений, либо оправдания и лояльности, в виде стука снизу-вверх, требований или мольбы (но не к Богу, а к власти).
В нашем случае идеологический потенциал обращен не снизу-вверх, а в некотором роде сверху-вниз. Не потому, что мы выше, а потому, что это пространство мечты, симфония мечты, которая выше всех нас. И в значительной степени уже в первом томе удалось это передать. Впереди у нас и прикладные работы, и работы, связанные с уникальными кодами русского менталитета, которые будут развивать эту тему.
Чем отличается всенародная мечта от просто мечты? Ведь у каждого человека есть мечты, порой они даже бывают опасны для души и сознания. Народная мечта проверена временем, там все лишнее отбраковывается; как в фольклоре есть золото языка — пословицы, эпос — то, что не могло бы сохраниться, если бы оно не было проверено сотнями тысяч и миллионами людей. Так же и здесь. Мы говорим именно о той мечте, которая испытана на прочность.
Казалось бы, такие невероятные русские мечтатели, как Николай Федоров, отец русского космизма, задали высочайшую планку мечты. Сегодня, например, о бессмертии мечтают во всех странах, на Западе трансгуманисты говорят, что они идут к бессмертию. Они возрождают старую мечту алхимиков об эликсире бессмертия, однако на поверку мы видим, что, по сравнению с Федоровым, по сравнению с русским космизмом, как бы мы к нему ни относились, здесь есть элемент оскотинивания. Даже само бессмертие можно оскотинить — мы видим наглядно, как это происходит.
Я хочу подчеркнуть, что мечтаний много, а мечта — одна. Она связана с божественной реальностью. Во всяком случае мы так ее понимаем, так русский народ ее всегда понимал. Россия для нас — это реальность сакрального порядка, отсюда и возник термин «вероучение». Он может многих смущать, но после Тютчева, после Достоевского уже гораздо меньше остается сомнений. Ведь наряду с верой в Бога может существовать и не противоречить ей вера в себя, в свое предназначение. Без такой веры невозможно ставить и решать масштабные задачи. Вообще говоря, это сквозной мотив русской истории, русского менталитета, идущий еще из эпоса — о том, что Святая Русь — это реальность, несводимая ни к стране, ни к государству, ни к народу. Это реальность гораздо более высокая.
Неоднократно сюда приходили другие народы, думая, что на этом пространстве можно чем-то поживиться, перекромсать его и использовать. И по всей видимости они не подозревали о существовании наряду с географическим пространством другого пространства — пространства Русской мечты, которое существовало здесь вечно. Русская мечта зеркально реагирует на то, как к ней относятся, и это касается как своих, так и чужих. Если человек приходит к Русской мечте с желанием что-то понять и чему-то научиться, она одаривает его драгоценными плодами. Если же он приходит с презрением и высокомерием, с неверием и недоверием — Русская мечта превращается в бездну, которая изматывает его и поглощает. Так было еще в скифской тактике в древние времена, так было во время партизанской войны во времена Наполеона и Гитлера, и до них, конечно. Русские мыслят себя как представители высокого сакрального топоса, а не просто одной страны, с которой можно, в «благоприятный» момент обманув ее, что-то сотворить.
