Сложно понять, зачем Путин допустил выпад против трех четвертей своих сторонников в своей не слишком достойной его ранга фразе, задев память В. И. Ленина.
Еще раз: Ленин изначально был за более крупное государство. И против его дробления, поскольку считал, что в более крупном государстве тому же пролетариату будет удобнее бороться за свои права.
Ленин в выборе между унитарным государством и федерацией – при прочих равных — был за унитарное государство, потому что считал, что не может быть «законности калужской и законности казанской», а попытки сохранить таковые «считал привычками полудикарей».
При явно выявленном желании нации к самоопределению и с учетом многонациональности России, как линию отступления в этом вопросе Ленин допускал «принцип автономизации» как форму сохранения единства страны в условиях удовлетворения требований на самоопределение наций.
В первые годы советской власти советская Россия и виделась как Российская Советская Федерация с единой центральной властью и национальными автономиями. Этот принцип и отстаивал Сталин в 1922 году, при создании СССР.
И ложью являются утверждения, будто между ним и Лениным были какие-то разногласия по этому вопросу: Сталин первоначально отстаивал ленинскую позицию 1918 года. Поняв, о чем идет речь в новом видении Лениным проблемы воссоединения, он и понял, и поддержал Ленина.
В чем было изменение, понятое и поддержанное Сталиным: ситуация изменилась — за годы Гражданской войны ряд национальных регионов старой России провозгласили свою независимость. В ходе Гражданской войны в них, при поддержке РСФСР и Красной Армии, утвердилась советская власть и правящими стали большевики.
Политически эти независимые, но уже советские республики были готовы к воссоединению. Но вхождение их в состав РСФСР на правах автономий, в соответствии с конструктами 18-ого года, означало уже не обретение самоопределения, как это было бы до провозглашения их независимости, а их утрату. Что вело, в частности, к усилению позиций тех, кто никакого воссоединения не хотел.
И Ленин предложил другой подход: если все независимые, но советские республики едины по политическому устройству, во всех у власти один класс и одна партия, то формой их объединения может быть не федерация автономий, а Союз Советских Республик.
Право на самоопределение будет подтверждено, а единство государства сохранено через утверждение однородной власти и поддержку народом общей партии, обеспечивающей в стране единства воли.
В этих условиях, при возникновении некого требования нового отделения, такое требование приобретало характер национал-сепаратистского мятежа, направленного против революции и победившего пролетариата – то есть открытого буржуазного контрреволюционного выступления. Которое как таковое соответственно будет подавлено революционным пролетариатом во главе с партией большевиков.
То есть предложенный Лениным принцип, с одной стороны, решал вопрос деликатного отношения к национальным чувствам, а с другой — полностью делегитимизировал возможное требование отделения от единого союзного государства, приравнивая его к контрреволюции и антисоветской деятельности, подлежащей немедленному подавлению.
И если и связывать это каким-либо образом с ситуацией конца 1080-х гг., то только в том плане, что новое руководство было настолько либо тупо, либо продажно, либо трусливо, что ничего подобного тому, что сделали бы большевики в подобной ситуации, сделать не сумело и не посмело.
А для кого-то ненависть к компартии оказалась настолько велика, что они решили ради уничтожения своего классового врага разрушить страну.
Другим же, подчас работавшим рядом с ними, думать нужно было: что для них важнее — свои обиды на парткомы или своя страна.
Утверждение, что мину этого распада заложил Ленин – либо не полная осведомленность, либо сознательная ложь. И вызывает сожаление, когда это говорит человек, в целом вызывающий определенную симпатию и заслуживающий в ряде вопросов твердой поддержки.
Расхождение в точках отсчета тех, кто Ленину симпатизирует, и тех, кому он как минимум неприятен, такого, что дискуссия между ними малопродуктивна. Просто то, что одни считают злом, другие считают благом. Враги Ленина называют преступлениями то, что сторонники считают подвигом.
Сторонников – в несколько раз больше: и в массах, и в элите. Но они практически неорганизованны и не до конца верят в то, что общество давно созрело для того, чтобы услышать их голов. И еще – они много слабее представлены в крупных СМИ. Врагов – в несколько раз меньше, но они громче, злее, организованнее и еще доминирует в СМИ.
И, тем не менее, сторонников по-прежнему больше. В этом отношении, Ленин – это константа российского общества. Она никуда не уйдет.
В чем противники упрекают Ленина:
В том, что он вел борьбу с самодержавием, В том, что выступил против мировой войны и сделал все, чтобы вывести из нее Россию. В том, что взял власть в октябре 1917 года. В том, что был готов применить и применил силу для защиты того, чему служил: Революции. В том, что разделил помещичью землю между крестьянами. В том, что провел национализацию промышленности и банков и отдал заводы под управление рабочих. В том, что заключил Брестский мир. В том, что признал право наций на саомопределение вплоть до отделения. В том, что посмел на белый террор ответить красным террором. В том, что подавил Белое движение. В том, что отказался платить долги прежнего правительства. В том, что решительно подавлял недовольство и сопротивление представителей прежних привилегированных сословий.
В том, что не отступил. В том, что победил. В том, что создал основанный на централизованно-федеративных началах единый СССР, а не восстановил старую империю.
С точки зрения тех, кто его не любит, все это нанесло стране вред и являлось злом. Но с точки зрения тех, кто на него ориентируется – все это принесло пользу и было и добром, и благом.
Причем Ленин, в отличие от очень многих, никогда не видел революцию как преимущественное разрушение – она для него всегда была актом созидания. Ленин создавал Новый мир на обломках рухнувшего. Что значит Сотворение Мира – нужно внимательно посмотреть на картину Айвзовского с тем же названием.
Пока есть люди, которые Ленина ругают и ненавидят, это означает лишь, что они его боятся и ненавидят. Одни – в силу страха за присвоенные ими привилегии. Другие – потому что чувствуют недостижимое для них его личностное превосходство.
Ненависть к Ленину – лишь проявление чувства собственной психологической закомплексованности. И зависти тех, кто чувствует, что не способен встать с ним вровень.
Они проиграли – и мелко мстят, думая, что победили. Только ничего еще не закончено.
Теперь кто-то берет на себя смелость заученно твердить, что Ленин «заложил мину под тысячелетнюю российскую государственность». Государственность – это, конечно, важно. И существовать без нее не может ни страна, ни народ.
Только, во-первых, всегда стоит вопрос, чья это государственность: имущих или не имущих. Жителей Рублево или жителей спальных районов хотя бы той же Москвы. Тех, кто страдает он нехватки французских сыров и готов отдать за них полстраны или тех, у кого первые каждый день отбирают их нищенские зарплаты через повышение цен и коммунальных услуг для оплаты расходов любовниц мэров какого-либо крупного города. А у них нет оснований понимать друг друга.
Во-вторых, провозглашая право на самоопределение вплоть до отделения, равно как и закладывая в 1922 году в основу нового государственного устройства принцип Союза Советских республик, Ленин имел в виду не ослабление государственности, а ее усиление.
Он говорил о «праве наций на самоопределение вплоть до отделения», а не об обязательном отделении. Потому что формой самоопределения наций был и отказ от отделения. Он одновременно говорил о том, что это право регулируется вопросом целесообразности этого отделения, отмечал, что «мы всегда были, при прочих равных, за более крупное государство», более того, писал, что «при прочих равных мы всегда против федерации, мы за унитарное государство».
С одной стороны, абсолютно ясно, что наличие того или иного права предполагает его ограничения на реализацию в правах и интересах других субъектов.
«Мое право протянуть руку заканчивается там, где начинается нос другого человека». В этом отношении право любой нации на выделение из некого государства заканчивается там, где начинаются права и интересы других народов этого же государства. Если его реализация означает разрушение их государства, это право одного народа на создание своего государства не может быть выше права других народов на обладание своим. Иначе уже они будут лишены того же самого права.
И тогда это вряд ли можно считать интернационализмом – ведь последний предполагает равенство прав разных наций. Тогда это означает признание превосходства одного народа над другими, то есть оборачивается тем же самым национализмом, только с другим вектором.
С другой стороны, реализация любого права предполагает ограничения разумностью его использования в данной ситуации. Право курить вовсе не означает права зажигать спички на бензозаправке. Право любого дееспособного человека вступать в брак не означает его обязанности на следующий день после обретения дееспособности бежать в ЗАГС с первым встречным партнером. Право его же на развод не означает необходимости разводиться на следующий день после бракосочетания.
Речь шла не о «праве на отделение», а о «праве на самоопределение вплоть до отделения». То есть отделение – лишь один из вариантов этого самоопределения. Стало быть, реализация его предполагает осуществление некого выбора. Который должен быть осознан. То есть – наличия выявленной воли нации.
Однако нации неоднородны. В большинстве случаев право говорить от имени нации присваивает себе его элита и его правящий класс. С точки зрения интернационализма, классовые идентификации действительно выше национальных. Тогда, если в неком большом составном государстве есть класс, выступающий против разделения страны, а в его части господствует иной класс, желающий отделения, первый класс вправе любыми средствами поддержать ту классовую часть населения этой части, которая отделения не желает.
Что, собственно, и имело место в период ленинского правления, когда все провинции империи, желавшие отделения, получили возможность такой реализации своего права, но когда значительная часть населения ряда из них выступила против этого отделения, им была оказана та необходимая помощь, как это было в случае с Украиной, Белоруссией, Грузией, Арменией, Азербайджаном и т.д., которая позволила большинству народа настоять на такой форме своего самоопределения, которая отделения не предполагала.
Не говоря уже о том, что наличие воли на выделение должно еще быть реально и процедурно выявлено, а не являться исключительно продуктом декларации узурпировавшей власть элиты.
В-третьих, речь идет о праве именно «наций», а не любых иных общностей. Никто никогда не постулировал права на отделение этносов, народностей, племен или даже просто местного населения.
То есть описываемый постулат предполагает, что субъект, проявивший вою к отделению должен либо уже быть нацией, достичь данного исторического уровня развития, либо еще быть нацией, то есть еще не интегрироваться в более крупную нацию. В противном случае пришлось бы признавать право любого населенного пункта на выделение из состава государства.
Здесь вообще возможны две абсолютно разные ситуации: ситуации существования многонационального государства и ситуация существования полиэтнической нации.
В первом случае мы имеем страну, где реально существуют различные части со своим национальным компактным населением. То есть в разных частях этой страны люди не только различаются этнически, но обладают разной историей, говорят на разных языках, имеют различную культуру и обычаи, обладают разным экономическим укладом и относительно самодостаточной экономикой.
То есть разные области мало интегрированы и относительно чужды друг другу.
Примерно это и было налицо в начале 20 века в ряде старых империй, в частности – в Автро-Венгрии и России. И ленинский принцип, включающий в себя как вариант и право на отделение, относился именно к этой ситуации. Речь шла тогда о реально существующих разных нациях в одном государственно-политическом пространстве. Здесь нации в основном обладали своей различной территорией, на которой и могли претендовать на создание национального государства.
Во втором случае мы имеем страну, где проживает много этносов, но в национальном плане они интегрированы друг с другом, обладают в целом общей культурой, связаны крупными вехами истории, говорят в основном на одном языке, тесно связаны между собой межэтническими родственными связями, существуют в едином экономическом пространстве. То есть либо сложилась, либо складывается новая, полиэтническая нация.
Это ситуация, в частности, Советского Союза конца 20 века. Здесь интегрированные бывшие нации в основном рассеяны по всей территории и в равной степени имеют право на всю территорию страны.
Выделение некоторой территории в отдельное государство не означает здесь осуществления права нации на «самоопределение вплоть до отделения».
То есть интернационализм как постулат, предполагающий наднациональное объединение конкретных субъектов и равные права наций в этом процессе, предполагает не выделение частей страны в самостоятельные государства, не увековечивание раздробленности, прикрываемое псевдонациональными знаменами, а создание более крупного государства на основе уже достигнутой национальной интеграции.
