Что такое человек без мечты? «Полено дров» в геенну преисподнюю…
В.В. Розанов
Сущность мечты – один из сложнейших философских вопросов и одно из белых пятен психологии. Этот вопрос нуждается в скорейшей разработке. Потому что проблема мечты – едва ли не самая фундаментальная проблема, стоящая перед современным человечеством. Из нее во весь рост вздымается другой, страшный вопрос: удастся ли человеку остаться человеком. Если удастся – он будет мечтать несмотря ни на что. А если не удастся, то порожденная им Антисистема, чтобы сделать его управляемым и увековечить свое господство – превратит его в потребителя суррогатов мечты – в виде виртуальной «кашицы». В слабоумного недочеловека-киборга, у которого горизонт вожделений предельно узок, чаяния которого еле теплятся, сонные и серые.
Свободный от целей человек несвободен – он раб бесцельности. Свободный человек сам ставит себе цели, но делает это всерьез, а потому он преданный слуга избранных целей.
Мечта – это путешествие в пространстве идеальных целей. В первую очередь состояние мечты характерно для детей и аристократов, тех, кому обществом даны большие возможности для творческой игры сознания. Мечта связана с духовной избыточностью жизни, когда есть время и силы для созерцаний и раздумий, воображения и парения над обыденным. В то же время мечте противна пресыщенность, она, чтобы приносить плоды, должна быть предметом благородного труда. Творчество, познание с его открытиями и изобретениями – это высшие ипостаси мечты.
Мечта – живое время. Стремление утопистов всех времен освободить человека от постоянных и непосильных забот – связано именно с этим. Однако здесь есть хитрость. Творчество чаще расцветает в условиях гнета, когда за свободное время, за право на мечту и вдохновение нужно бороться, завоевывать их. После социальных революций вопреки породившим их утопиям включается обратный ход. Цивилизация на каждом новом витке технократического прогресса требует всего человека, она стремится сожрать все его время. Сначала буквально, выжимая человека как лимон, что было доведено до апофеоза в ряде рабовладельческих государств, и совсем недавно – до рационального идеала в «потогонной» системе Тейлора. Тому, кто перегружен рутинной работой, – мечтается, пусть урывками, пусть с трудом, вопреки обстоятельствам. Хуже дело, когда обыватель получает от цивилизации избыток досуга.
На излете эпохи индустриализации, когда сокращается рабочий день, увеличиваются выходные, вводятся отпуска – вдруг оказывается, что цивилизация высвобождает время не для внутреннего поиска и возрастания, а только лишь для потребления чужих изобретений и произведений – то есть для «развлечения», «отвлечения», тонких видов «самозабвения», своего рода регулярной летаргии. В основе этого времяпровождения не свободный полет мечты, а скорее трясина пребывания в банальных фантазмах и фантомах.
С каждым витком социальной эволюции эта тенденция лишь нарастает. Мертвая цивилизация не высвобождает людей для живой фантазии. Ей опасны созерцатели, самоуглубленные художники священных игр (играющие на струнах небесных сфер и колоколах языковых бездн). В прошлом творец – это счастливый избранник, сумевший ценой невероятного стечения обстоятельств и страданий вырваться из силков нужды и условностей, стяжать мудрость. Нынешний Homo Ludens, человек играющий – погружен в игры, которые не воскрешают дух, а убивают время. А убить время – то же самое что убить душу.
Главная цель Антисистемы – аккумуляция отчужденных мертвых ценностей, накопление количества всевозможных благ, товаров, денег, ресурсов цифросферы. И эту машину, которая изначально должна была служить людям, цивилизация пестует как свое главное достижение. Издержки от людишек слишком велики, они балласт для Антисистемы. Поэтому она избавляется от избыточных людей, вытесняя их из процесса духовного и материального производства. Чтобы вытесненные люди не представляли угрозы – их нужно так или иначе нейтрализовать. Отсюда императив, описанный писателями-фантастами – человечество должно быть опутано нитями и сетями низших грез, low dreams, наркотического опьянения. Желательно, чтобы оно не мыслило, не дерзало и не размножалось. Бездеятельное человечество будет плыть по течению навязанной «антимечты» и угасать в ней.
Каков же горизонт антимечты? Современные «излишки», которые нечем занять, помещаются в нечто вроде виртуальной лечебницы, глобальной Канатчиковой дачи, образ жития в которой – «поесть, помыться, уколоться и забыться». Ну а если не удается целиком свести жизнь к такому режиму, то проблему решает монитор Великого Ничто, ящик зрелищ, сплетен и небылиц, гипнотическая «черная дыра» Антимечты, воплощенная на данный момент в гаджете. В будущем, вероятно, она будет вживлена прямо в мозг и напрямую припаяна к глазному, слуховому и тактильным нервам.
Даже изобретатели в эту эпоху становятся другими – ориентированными на потребительское стадо, готовое слопать ту «мечту», которую ей подсунут. В конце 90-х гг. вышла книга Ролфа Йенсена «Общество мечты», выпущенная в свет Стокгольмской школой экономики. Автор провозгласил, что на смену «обществу информации» грядет «общество мечты», в котором в центре мироздания окажутся «тематические парки» и скрытые компьютерные развлекательно-образовательные программы для детей, которые будут так увлечены этим, что даже «не заметят, как поумнеют».
Гиганты «глобального рынка духовной близости», наследники Диснейленда и Голливуда, захватят практически всю экономику, создав 6 новых рынков: рынок приключений на продажу, рынок дружбы и любви, рынок заботы, рынок душевного покоя, рынок убеждений и рынок «Кто-Я-Такой». Последний предложит человеку богатый выбор стилей жизни и различных элементов моды и дизайна, из которых он сможет собрать свое Я как в конструкторе. Гиганты индустрии любви позволят человеку избавиться от всяких забот, обеспечив ему качественные и убедительные романтические свидания, семейные праздники, свадьбы, похороны и всю сопутствующую символику. Мечта нового постинформационного общества превратится в товар на огромном рынке «историй» – эдаких суррогатных мифов на все случаи жизни, в том числе для придания себе значимости и изящества. При этом, утверждает мыслитель, «нельзя позволить, чтобы новым историям препятствовали большие религии или традиционный жизненный уклад». К примеру – «как показали события в бывшей Югославии, важна власть над телевизионными каналами, и понятно, что ключом к разрешению конфликта может быть именно обеспечение того, чтобы населению транслировались правильные установки».
За прошедшие 20 лет планы построения подобного «общества мечты» уже в значительной мере воплощены. Создана многомиллионная армия «мечтателей» (или «антимечтателей»), выходящая на «климатические марши» и манифестации за «сетевой нейтралитет» по всему миру. Эта армия пигмеев-эпигонов, которым рокфеллеровские и соросовские фонды вложили в голову их «мечту», использует в диалоге с оппонентами язык вражды. Вождем толп назначили не так давно девочку-инвалида Грету Тунберг, провозгласившую протест молодежи протии старших и наделенных властью, которые «украли мечту» (главный лозунг сегодняшнего момента). Точно так же украли мечту у огромных масс либертарианцев, ЛГБТ-шников, зеленых и правозащитников, фрустрированных проигрышем партии Клинтон на выборах в США.
Мечта современного глобального обывателя – о полном доминировании прав меньшинств над косностью и злобой «гадкого большинства», о мире без физического насилия, о честных выборах с правильными кандидатами и при этом бойкоте всех «неправильных», то есть инакомыслящих, о полном преодолении коррупции, о гендерном терроре против традиционных отношений, включая привычку мужчин сидеть раздвинув колени, о реванше цветного населения над белым, о сыворотке правды и вакцине бессмертия, о вечной юности, о благостной нирване, о том что изменчивый мир «прогнется под нас» и т.п. – все это говорит о том, что глобальная Канатчикова дача уже вовсю работает и стерилизация мозгов «ради успокоения нервов» идет полным ходом.
Почему режиссеры действуют так беззастенчиво и чувствуют себя стол неуязвимыми? Может быть потому, что они провели большую предварительную работу по установлению мягкого террора политкорректности и толерантности? А в лице девочки Греты не идет ли нажим на иррациональные страхи европейца? И вслед за этой Гретой как в цирке диковин и уродов (старая европейская забава – «фрик-шоу») на сцену будут выпущены еще менее эстетичные персонажи: горбуны, карлики, увечные, трансгендеры, мутанты, глухонемые и прочие «альтернативные»? Некоторые из них, как, например, «бородатые женщины», уже налицо. Старые средневековые страхи перед уродством и новые страхи перед собственной неполиткорректностью, которую нужно выдавить из себя «по капле», сомкнутся и породят новый феномен – общества молчания, общества виртуальных сомнамбул, живущих согласно утвержденному официальному списку дозволенных мечтаний?
* * *
Надо сказать, и в русском, и во многих других языках само слово «мечта» неоднозначно. Так же и религиозные традиции говорят как о высокой духовной мечте, так и о мечтательных искушениях. Рационалист Иммануил Кант утверждал, что мечтатель – человек, не способный справиться со своей «беспорядочной фантазией». И в этом есть доля правды, – пусть и небольшая, узколобая доля. Ведь гипнотизм мечты велик, а человек слаб и нередко зависим от глубочайших форм как внушения, так и самовнушения.
В XX веке ученые на волне психоделической революции заговорили об измененных состояниях сознания. Нельзя сказать, что они достигли в объяснении этих состояний больших успехов. В эти «измененные состояния» как в кучу свалены были помимо творческих озарений и откровений так же и пассивные грезы, и мутные сновидения, и патологические бреды и иллюзии, вплоть до галлюцинаций. Конечно, тяжелые недуги психики нельзя назвать мечтой, они напоминают то, что в религиозных мифах описывается как ад: это страдания души, от которых она не в силах убежать. Кошмары и навязчивые состояния – предельное воплощение антимечты.
Также к измененным состояниям относили и всевозможные добровольно испытываемые людьми трансы и медитации. В трансе возникает внутренний фокус внимания, из-за чего человек может полностью отрешаться от внешней реальности, погружаться в видение либо становиться «конем» для оседлывающего его духа (одержимость). Известное у северных народов России медитативное «мереченье», полярная истерия – однокоренное «мечте» слово, кстати говоря. Оба они этимологически родственны «мерцанию», проблеску света в сумерках, а также слову «мерещиться» с отсылкой к призрачности, к обманам восприятия. В мечтах человек прозревает свет не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Обратная сторона «сумеречного» – помрачение, затмение ума, одержимость иллюзиями. Сегодня у поколений, увлеченных психонавтикой, психоделическими трипами, трансовой музыкой – забвение в галлюцинаторных грезах стало уже привычным досугом. Это разновидность «социальной эвтаназии»…
Индийские духовные учения говорят о майе как имени всей нашей реальности – дескать, вся она есть наведенный сон, морок, в котором дух является пленником. Но в авраамических традициях мыслят иначе:
Мир сей не морок, не майя,
Он сотворен не шутя,
Редкий нектар собирая,
Бродит в нем рая дитя…
Сосланы в узы ли, в сети ли,
Странники, ка́лики бездн,
Ценных событий свидетели,
Мы как разведка небес…
Во многих древних традициях транс-мечта, транс-откровение связываются с прорывом в подлинную реальность. У язычников (а все так называемое «примитивное» язычество представляет собой различные версии шаманизма) транс означает путешествие на небеса или в ад, поиск потерянной и заблудившейся души, общение с богами и духами предков. Шаманы, волхвы отправляются в полет, чтобы решить какую-то конкретную посюстороннюю задачу, исцелить больного, упросить богов или демонов отвести напасть или даровать милость. Но вот что интересно – сильные шаманы из своих путешествий приносят новые песни. Каждая подлинная песня, входящая в эпический арсенал сибирских народов, не сочиняется в бодрственном состоянии, а приносится оттуда – из сумеречного полета сознания, предельной экстатической мечты. Знаток мировых религий Мирча Элиаде писал, что магическая мистика шаманов целиком пронизана тоской по утраченному раю, тому времени, когда люди могли беспрепятственно восходить на небо и спускаться обратно.
В развитых цивилизациях до эпохи атеизма и материализма сложились изощренные мистические школы, которые объясняли творческую активность человека соприкосновением с духовной полнотой бытия (это откровения, пророчества – причем не только чисто религиозные, но и научные, художественные, мифопоэтические, то есть как раз то, что выше было названо благородной мечтой). В современной цивилизации узаконено раздвоение на будни и хобби. С другой стороны, различают обычное активное состояние сознания и «дефолтное», когда человек отдыхает, предоставлен сам себе. Но подлинная мечта – это нечто третье, она пронизывает и будни, и праздники, и труд, и досуг, и бодрствование, и сон. Человек в таком состоянии как одержимый. Но он не одержим каким-то чужим, навязчивым духом, он парит в пространстве мечты, лелея внутренний план своего бытия. Такая свобода не предрасполагает к тому, чтобы расслабиться, забыться, потерять нить высокой цели, напротив, она «подсвечена» переживанием смысла жизни, которым захвачен человек. Только такой и бывает настоящая свобода. Свобода рыцаря, находящегося на пути служения, а не «свобода» брошенного, лишнего человека, отданного на откуп пассивному безделью.
Это «третье состояние», не сводимое ни к так называемому «потоковому», ни к «дефолтному» режимам психики, не являющееся рациональным, рассудочным актом или, напротив, эмоциональным переживанием. Точнее всего было бы обозначить его философским термином «сверхрациональная интуиция». Ведомый ею, человек пронизан мечтою, и перед этим меркнут меркантильные мотивы, эгоизм, страсти и пристрастия – человек преображается, силится взобраться на высшую ступень своего бытия, преодолеть гравитацию собственной судьбы.
Ключевое слово здесь «полет» – устойчивый эпитет мечты, отражающий ее суть. В полетах человек растет, вернее взращивает в себе высшее, световое Я. Мечта – это развитие в сердце человека нового органа, органа 4-го измерения, где он господствует над временем.
Продолжение следует.
