Сердце, только ты знаешь, сколько мгновений прожито. Каждый удар твой — секунда жизни, ритм твой — ритм времени. Время летит — неудержимо биение твоё, время течёт — плавен ход твой. Всё ты помнишь, сердце: горести на тебе рубцами остались, радости мёдом по тебе разлились — память твоя неувядаема, неубиваема. Всё ты ведаешь, сердце: что от глаз скрылось, что разум не осознал, — всё через тебя прошло, на всё ты откликнулось. Ты — «угль, пылающий огнём», в тебе рождается «божественный глагол». Ты — короб с целебными снадобьями, ты — ларец с самоцветами. Ты — тайник для самого сокровенного. В тебе, сердце, душа поселилась.
Александр Проханов — сердцевед. Его романы последних десятилетий подобны операциям на открытом сердце ещё молодой России. В младенчестве ей успели пересадить могучее сердце умирающей красной империи. Пересадили наспех, не надеясь, что приживётся. Многие ждали, что будет оно отторгнуто, и тогда из-за океана пришлют донорское, которое не станет биться в такт Свиридову и Александрову, а принесёт в себе чужие песни и гимны. А сердце красной империи, сердце Данко, Павки Корчагина, Олега Кошевого, Василия Тёркина, после электрических разрядов эпохи заработало, постепенно сроднилось с новым телом страны. Но молодое государство мучилось врождёнными пороками, аритмией, и писателю пришлось восстанавливать ритм, выправлять ход, удалять тромбы, пришлось, борясь с сердечной недостаточностью, насыщать страну сердечностью, жертвенностью, справедливостью, рождая героев, у которых «вместо сердца пламенный мотор».
Герой нового романа Пётр Дмитриевич Агеев подобен ветхозаветному пророку Аггею, призывавшему начинать строительство царства со строительства храма, которое должно уподобиться молитвенному возвышению души, иначе храмина окажется мёртвым камнем. Агеев прошёл Афганистан, в 1993 году оборонял Дом Советов, затем на несколько лет укрылся от смуты в русских лесах, после долго скитался по «нищей России».
И всюду Агеева преследовало нечто неизъяснимое, в чём, казалось, сокрыто великое счастье, избавление от всех бед. Тайна жила в книгах русских классиков, которых с таким упоением он читал в детстве и юности. Тайна вплывала в предобморочное сознание во время боя в Герате. Тайной дышал дом деревенской ведуньи тёти Поли: изба её была целым мирозданием, фольклорным космосом пращуров, крышей касалась неба, а в подполе хранила сны матери-земли.
При этом Агеев видит, что в обездоленном народе, лишившемся сверхзадачи, сверхсмысла, поселился зверь, народ тонет в унынии, задыхается в отчаянии. И нужно как можно скорее явить ему животворную тайну, найти для неё слова и образы.
Однажды среди благоухающих лугов, у серебряной реки неведомая ангелоподобная сила вознесла Агеева над всей Россией, явила её в одновременности времён, в единстве предков и потомков, во всеобщем благоденствии: «Он побывал в сказочном царстве. Ему открылось небывалое знание. Он был там, где нет смерти, а только одна любовь». Видение предстало перед Агеевым Русской Мечтой, но то был только подступ к её изречению.
Вскоре в дивном сне герою открылась золотая мозаика молящейся Богородицы. Подобной ей не было ни в Константинопольской, ни в Киевской, ни в Новгородской Софии. Драгоценные частицы мозаики располагались в промыслительном порядке, словно элементы в таблице мироздания, составленной Господом Богом: казалось, переставь местами хотя бы два фрагмента и исказишь изображение, поселишь земную кривду в небесную правду. Это было второе явление Русской Мечты Агееву. Таблица виделась «оружием массового воскрешения», «пропуском в небесное царство». Но в ней не хватало нескольких частиц, заветных кодов мечты, которыми предстояло дополнить мозаику. Агеев сберегает её под сердцем.
Он начинает проповедовать Русскую Мечту: публикует статьи, выступает в телешоу и на дискуссионных площадках, становится интересен различным политическим силам и верховной власти. Недостающие русские коды открываются ему в Пушкине, Пересвете, Сусанине, Матросове, Гагарине, Евгении Родионове, в Москве, где Кремль и собор Василия Блаженного прозреваются как земные проекции трудов Небесного Зодчего.
Агееву встречаются русские мечтатели, которые помогают обнаруживать код за кодом. Режиссёр-метафизик, в своих постановках вторгающийся в живое тело истории, вправляющий вывих в прошлом, чтобы изменить ход настоящего, распрямляющий искривлённое русское время, чтобы историческая энергия устремилась к возрождению империи. И в этом код русского воскресения.
Очарованный странник, путешественник, покоривший в своих экспедициях воду, сушу и небо. Он пропускает пространство сквозь игольное ушко времени, пробуждает природу от вековечного сна теплом человеческого дыхания, доказывает, что русскому народу земли мало, что в своих хождениях он ищет неба, ищет Бога, ищет Его милость, словно спасительную тень под палящим солнцем, словно кров и огонь в морозную ночь. И в этом код русского богопознания.
Инженер-космист, сохранивший, как полковое знамя, чертежи «Энергии» и «Бурана» до той поры, когда русские опять станут космическим народом, когда новый полёт к звёздам вновь окажется общим делом, общим устремлением, когда путь России вольётся в Млечный Путь, что «расцвёл садом ослепительных планет». И в этом код русского космоса.
Предприниматель, грезящий о воссоединении русского мира, о притяжении в орбиту России семьи народов, о соборности, о мессианской задаче, о возвращении отечественной культуры на евангельскую высоту. И в этом код русской державности.
Лидер русских мотоциклистов, превращающий байк-шоу в мистерии. В них Сталинградская битва, где советский солдат вновь одолевает врага, попирает знамена со свастикой, в них в сегодняшний день возвращается былое величие. И в этом код русской Победы.
Оборонец Дома Советов, вставший с иконой под огонь пулемётов и чудом выживший. С той поры он посвятил свою жизнь бескорыстному труду, доброделанию, заботе о ближнем. И в этом код русского служения.
Настоятель храма в Новом Иерусалиме, которому явился патриарх Никон и открыл, что монастырь, где воссоздано пространство Святой земли, стал местом второго пришествия Спасителя. Оно свершилось в 1941 году, когда на подступах к Москве враг дрогнул, был отброшен Христовой десницей. И в этом код русского чуда.
Агеев убеждён, что Русская Мечта — не утопия, не бегство от реальности, не пребывание в праздности. Русская Мечта — горизонт за горизонтом, вечный двигатель. Русская Мечта — путеводная звезда, она мерцает во мгле и влечёт туда, где должно случиться самое главное. В Русской Мечте всё русское уживается, она вмещает в себя и русский вихрь, и русский вечный покой. Русская Мечта может быть прозрением, откровением, вероучением, концепцией, манифестом. Можно создать эстетику Русской Мечты, академию Русской Мечты, партию Русской Мечты…
Русская Мечта может лечь в основу Конституции, где буквально по статьям будет прописано: Россия — царство божественной справедливости; Победа 1945 года священна; миссия России — одолевать тьму; наш народ движим жертвенностью и героизмом; при любом государственном устройстве необходимо сохранять божественную сущность России.
И тогда станет возможным долгожданное развитие. Появятся экономика, производство, образование, армия, искусство Русской Мечты. Родится лидер Русской Мечты, который будет руководствоваться принципом «любить народ, бояться Бога».
И вот таблица Агеева собрана, только не хватает одухотворяющей силы, источника божественного света, который озарит мозаику, не хватает ключа, способного отомкнуть райские врата. Без этого собранная таблица хрупка. Она может распасться, и тогда история пойдёт по кровавому пути или упрётся в тупик, породит Пугачёва, революцию или Чернобыль.
Русская Мечта неугодна многим. Русские коды пытается перекодировать либеральный режиссёр, погружая в своих спектаклях целомудренных классических героев в современную скверну, превращая пушкинских и тургеневских девушек в распутниц, чеховских интеллигентов — в маньяков: «Мой театр — это кузница, в которой мы дробим эти мертвые коды. Срываем печати с могильного склепа, где лежит омертвелая Россия. Хотим поднять Россию из гроба. Разбудить любой ценой, даже прижигая её сигаретами. В этом видим призвание современного русского искусства».
Русскую Мечту истязают во время сатанинской свадьбы светской львицы: оскверняется храм, где венчался Пушкин, к памятникам князю Владимиру, Жукову, Гагарину брачный катафалк бросает окровавленные кости.
Вырезать таблицу из-под сердца Агеева пытаются вражеские агенты. Им нужен шифр русской цивилизации, чтобы навсегда уничтожить её, чтобы она не напоминала миру о божественных смыслах, чтобы свет не развеивал тьму. День уничтожения таблицы станет международным «Днём избавления от России».
Русская Мечта будет «куплена дорогою ценою». Агеев переживёт вероломство любимой, предательство фронтового друга, смерть близких. Лишённый своей таблицы, заживо погребённый врагами, Агеев чудом спасётся. Опустошённый, измученный, он забредёт в безлюдное место среди «бедных селений», припадёт «замершими устами» к роднику. Родник окажется истоком Волги.
Агеев поймёт, что это тот самый ключ, который одухотворяет Русскую Мечту. Не ключ, отворяющий замки, а живоносный источник, бьющий ключом среди молодой травы. Именно здесь берёт начало русское время. «А у Волги нету берегов…» — прозвенит родник.
С каждым глотком Агеев будет исцеляться, вода станет врачевать истерзанное сердце. Волга впадёт в него, как в море, вытеснит оттуда тоску, снова наполнит силами. Агеев найдёт близ родника золотую песчинку, с неё начнёт восстанавливать богородичную мозаику Русской Мечты.
А если не соберёт её целиком, унывать не станет, ведь и Менделеев оставил нам свою таблицу с пустотами, веря в гармонию природы, Божественный замысел, веря в пытливых потомков, которые обязательно найдут недостающие элементы, свойства которых подсказывает таблица.
Русская литература — тоже таблица, мозаика русских кодов. Каждый из писателей и поэтов прозревал её по-своему: это и «энциклопедия русской жизни», и «бездна, звёзд полна», и «повесть временных лет», которая не заканчивается, а прирастает новыми годами, десятилетиями и веками.
Русская Мечта хранит в себе небесную тайну. Чтобы подступиться к ней, необходимо разгадать сотни земных тайн. Но разгадываешь одну, а порождаешь сотни. И нужно продолжать поиск. Оттого сердце писателя обретает второе дыхание. Бог бережёт писателя. Бог любит его.
