Безусловно, народ имеет право на восстание. Равно так же, как власть имеет обязанность по подавлению попыток государственного переворота. Тем более, если попытка переворота одной из частей элиты выдается за восстание народа.
Безусловно, граждане имеют право на несогласие с властью и на выражение своего протеста. Так же, как власть обладает обязанностью на пресечение попыток имитировать протест и его именем толкать страну к демонтажу государственности.
Не говоря о том, что, как считается, «граждане имеют право на мирный протест», а мир – это по определению состояние отсутствия войны, ненасилия и отсутствия напряженности. Если то, что объявляется «мирным протестом», предполагает насилие, боевые столкновения с противником и создание напряженности в обществе, значит, это не мирный протест, а нечто иное. А если это действие предполагает явные политические цели воздействия на проводимую политику, значит, это в той или иной степени либо мятеж, либо попытка государственного переворота.
Вопрос о том, хороша эта политика или плоха, вообще не имеет значения: речь не об оценочных суждениях, а о реальной квалификации того или иного политического действия. И власть обязана подавлять подобные действия, вне зависимости от тех или иных оценок политических целей и позиций ее или ее противников. В этом отношении отличие классики от современности в соотношении мотивов и интересов участников событий.
Когда-то массы шли на баррикады в результате существенного ущемления их интересов или под влиянием несбывшихся ожиданий. Позже их интересы и ожидания стали отливаться в устойчивые идеологии и партийные структуры – на восстание вели партии с достаточно четко выраженными и декларируемыми целями. Эпоха массовых средств информации, тем более электронной коммуникации, резко расширила возможности манипуляции текущими настроениями и массовым поведением, возникла возможность наводки в широких группах мотиваций, достаточных для сиюминутных действий.
То есть массовой имитации протестных действий, когда эти действия выражают не некий осознанный интерес и стратегические цели, а становятся политико-деятельностным выражением наведенных психозов.
Как определенный парадоксальный парадокс: попытка организовать протестное выступление в защиту тех или иных реальных социально-экономических интересов оказывается много менее эффективной, чем имитация протестных выступлений психопатичного типа.
Отсюда возникает такое положение, когда формы классических протестных действий становятся оформлением не протеста масс, а организации элитных или извне направленных заговоров.
При этом организация имитации может с равной вероятностью апеллировать и к реальным интересам тех или иных групп, и к реальным событиям, по сути не представляющим широкой значимости, и к сознательно провоцирующим актам, и к тому, что получило название фейков – тиражируемых выдумок.
Вопрос не в значимости поводу – вопрос в широте его тиражирования и яркости подачи. «Существует то, о чем кричат громко и многие», плюс принцип бандерлога: «Это правда, потому что мы все так говорим», обращенный в «принцип сетебандерлога»: «Это правда, потому что так пишут в соцсетях». Не важно, что есть – важно, что обсуждается.
Формируется «обсуждаемое»: обсуждаемое событие, обсуждаемая выдумка, обсуждаемая обида, обсуждаемое ущемление, обсуждаемая выдуманная нелепость власти или обсуждаемая реальная нелепость власти — состояние участников обсуждения, в первую очередь пассивных, доводится до психопатичности, а затем предлагается запланированный организаторами манипуляции вариант действия. Пойти, выйти, вести себя неким устраивающим организаторов подсказанным образом.
Замысел – от организаторов. Психопатичность и энергетика – от статистов. С некоторых пор добавляются организованные и прошедшие подготовку боевики. Цели, естественно, от организаторов.
Митинги и шествия перестают быть средством привлечения внимания к реальной социально-экономической проблеме: они превращаются в средство политической агрессии в обществе. Могут носить раскачивающе-предварительный характер, могут оперативно-тактический, захват объектов, могут – информационно-пропагандистский, создающий повод-событие для эскалации информационных атак, могут – характер главного удара.
Все это так или иначе боевые операции, в которых от «мирного протеста» остаются только слова древнего названия.
Сочтет ли человек «мирным событием», если его вечером во дворе обступит толпа подростков с очень вежливой просьбой: «Дядя, дай денег?», даже если в полутора десятках шагов и не будут маячить спортивные фигуры «боевого резерва»…
Давно было понятно, что к избирательной кампании 2021 года будет готовиться очередная попытка государственного переворота. Как и предполагалось, создание атмосферы для нее будет начато много раньше самой предвыборной кампании. И предполагалось, что по примеру Украины 2013/14 гг., удар попытаются нанести, не дожидаясь выборов. Кто-то отмахивался, кто-то скучнел, кто-то говорил: «Поживем, увидим. Там разберемся»…
Когда Навального отправляли в Москву, всем было ясно, что его арестуют. Могли, кончено, и не арестовать – только тогда это означало бы очередную слабость и безволие власти. И поощряло бы стаей броситься на нее с воем «Акелла промахнулся!». Более того, не только безволие власти – безволие и слабость страны.
А если арестуют – будет повод начать истеричные протесты, отталкивающиеся от темы освобождения и добавляющие к этому и реальные обиды, нанесенные кому-либо властью, и заведомо придуманные, вместе с придуманными либо постановочными пострадавшими.
А поскольку власть в современной России во многом глуповатая, нагловатая и неумелая, она, даже делая то многое полезное, что она делает, одного за другим плодит не по делу обиженных, поскольку множество обещаний дает – и много меньше исполняет, поскольку даже в обещаниях отличается исходным цинизмом (наподобие обещания Силуанова взамен на более поздний выход на пенсию добавить пенсионерам «в среднем» по тысяче рублей на человека, демонстративного неисполнения указов президента о повышении зарплат в вузах до двойного против средней зарплаты по региону, хотя каждый год правительство гордо рапортует об исполнении неисполненного, и наподобие уверений, что установление минимума зарплаты не менее уровня нищеты или что студент вуза может нормально жить и учиться на двухтысячную стипендию – и всего прочего подобного), постольку обиженных и обманутых в России сегодня насчитываются десятки миллионов. Большая их часть, тем не менее, на информационные атаки и призывы не то чтобы не поддается – если использовать, для большей точности сленг, — не ведется.
Но найти среди десятков миллионов два процента психопатично неустойчивых – задача решаемая. И организаторов имитации протеста – вдохновляющая. Плюс мобилизация подростов «на игру» с выстраиванием их защитной цепью перед боевиками с призывами: «Не бейте их, они же дети». Плюс истерики по поводу «пострадавших женщин»…
Задача отдельной акции – не прорваться в Кремль и именно в этот день совершить переворот (что не исключается при благоприятном развитии событий). Задача наиграть «общественное негодование» и вовлечь в игру более широкий круг тех, кто скажет: «Да я не за Навального, я против жестокости» — общество же приучили к состоянию слезливой травоядности. И на «протесте против жестокости», которой организаторы протеста назовут твердость и жесткость защиты страны от организованного извне переворота, собирать каждый раз все больше охваченных психопатией участников, превращенных в «площадное мясо» ненавидящих страну.
То есть переворот осуществляется не разовой акцией: каждая акция лишь ступень нарастающей атаки, подводящей к точке переворота.
И тут показательная не первая акция: каждая есть подготовка к последующей, показательна динамика и готовность и государства, и страны отвечать и подавлять этот планомерно осуществляемый переворот. Переворот – не последняя акция в цепи. Переворот – это совокупность всех этих акций.
И тот, кто участвует в каждой из них, не перестает быть участником попытки государственного переворота, чем бы он ни руководствовался и какими бы возрастными и половыми характеристиками ни обладал.
Подросток, принявший участие в попытке государственного переворота, это уже не подросток, а участник государственного переворота. В суде это может быть учтено при назначении наказания. На улице, в боевой обстановке, это не предполагает отказа от применения к нему полноценного силового воздействия.
Женщина, принявшая участие в попытке государственного переворота, это уже не женщина, а участник попытки государственного переворота. Какова именно в этом перевороте была ее роль – не важно: она участник антиконституционных действий в интересах другого государства.
Одна из самых глупых и нелепых вещей, которую при этом можно придумать: наказывать и осуждать того силовика, который лишил ее возможности такого участия или требовать от него извинений. Потому что иначе – что он, что иной силовик – просто отойдут в сторону с дороги участника переворота, не желая оказаться наказанным теми, кого он защищает, от тех, кто переворот осуществляет.
Правда, есть и еще более глупая и нелепая вещь для власти: бездумно и дальше плодить необоснованно обиженных, хамить и лгать стране, забывать об исполнении собственных обещаний, при этом лживо уверяя, что эти обещания исполнены. Потому что на этом пути она так или иначе будет приближать момент, когда десятки миллионов обиженных ей мирных и лояльных граждан решат, что она в своей нагловатости уж совсем надоела.
Только перевороты, идущие как извне, так и от внутренних реакционных кланов и политических групп, как и попытки привнести в страну майданную атмосферу, нужно подавлять. Жестко и решительно, как подавляются террористические группы или вторгшиеся на территорию страны силы противника.
