Постановка
Согласно Конституции РФ, в российском государстве «признается идеологическое многообразие» и «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Если развернуть смысл этих норм c учётом принятых определений идеологии, то не означают ли они, что в стране, во-первых, нет системы идей, выражающих «суть социальных интересов» классов, групп и общества в целом; во-вторых, нет общепринятых трактовок прошлого, настоящего и будущего; в-третьих, нет приемлемого для всего общества и ключевых социальных групп образа будущего; в-четвёртых, нет способа мобилизации всего общества на долгосрочные действия по достижению целей, даже если они и сформулированы? Не получается ли абсурд, если совместить правовую норму и принятое определение идеологии?
Поскольку ядро идеологии коренится в корпусе идей о природе власти, её реализации, поскольку идеология важна не только для достижения прагматических целей, но и утоления «потребности в идеале»[1], поскольку трудно заподозрить наше общество и в отсутствии институтов власти, и в отсутствии хотя бы минимального желания в «существовании со смыслом выше обыденного», то неизбежен ли вывод о тайном торжестве некоторой идеологии?
Подобная возможность была теоретически предусмотрена более 100 лет назад. Трактуя варианты соотношения между идеалом и действительностью, В.С. Соловьев обозначил три возможные ситуации противопоставления «высшего совершенства в каком-нибудь отношении» действительности как чему-то несовершенному: 1) признание противоречащего действительности идеала «за пустую фантазию»; 2) отвержение действительности как «бесплодной и призрачной» в сравнении с идеалом, как «негодной, неспособной к улучшению»; 3) примирение идеала с реальностью в виде соответствующего её преобразования. «Вся история мира и человечества есть лишь постепенное воплощение идеала и преобразование худшей действительности в лучшую, и когда полагаются произвольные пределы этому процессу — это обыкновенно означает лишь тайное предпочтение дурного хорошему в силу низших интересов и страстей»[2].
Есть ли сегодня такое «тайное предпочтение»? Есть ли сегодня нечто в нашем социальном жизнеустройстве, что тормозит позитивные преобразования действительности? Очевидно, есть, но оно вовсе не тайное. Однако ещё более существенно — есть ли сегодня идеалы, которые вдохновляли бы граждан страны на их воплощение в повседневности с достаточной жизненной энергией и со значительным для общества результатом? Речь ведь идёт и сегодня о тех идеях, которые «становятся материальной силой, овладевая массами».
Аллергия
ХХ век ознаменован пятью основными типами восторжествовавших идеологий и соответствующих им типов личностей (либерализм, коммунизм, нацизм, антиколониализм, анархизм) и множеством их гибридов и иных производных. Самоутверждение и экспансия каждой из них опирались на развитый теоретический базис предшествующих веков и фундаментальные экономические интересы. Результатами экспансии идеологий стали образование и крах мировых систем, политических режимов, их множественные конфликты вплоть до череды мировых и локальных войн, горячих, холодных, замороженных и всевозможных революций.
Все эти идеологии и связанные с ними социальные системы в настоящее время основательно скомпрометированы. В этом же и источник аллергии на конструирование идеологий. Но в судьбе идеологий важны не только их конструкторы, их талант и пламенная вера. Конструируют идеологии и «вносят их в массы» немногие, но воспринимают, усваивают их — человеческие массы, не всегда — большинство, обычно — активное меньшинство, для которого новое «мировосприятие» дает значимый смысл жизни и мотивацию поведения.
Компрометация упомянутых идеологических моделей связана не только и не столько с устареванием самих идей. Из-под идей ушёл базис в виде набора ресурсов их жизнеспособности — парторганизаций, СМИ, профессиональных кадров, в том числе тех, кто был лицом «проектов». Не случайно именно компрометации представительских фигур идеологий, независимо от их реальной лидерской роли, уделяется в идеологической борьбе особое внимание. Разрушение образа лидера — необходимое, хотя и не достаточное условие подрыва влияния идеологии.
Существеннее то, был ли лидер, основатель идеологии и вызванного ею социального движения, «голым королем», фабрикацией мифов. Ещё более существенна социальная база идеологии и питающие её социально-экономические, межэтнические, межнациональные и территориальные противоречия. Не менее существенны «большие игры» в геополитике, дающие внешнюю подпитку внутренним распрям.
Все эти обстоятельства сыграли свою роль в компрометации идеологий и социальных движений, ярко заявивших себя с середины до 1960-х годов.
«Эффект победителя» исключительно важен для популярности идеологий. Если она не приносит зримых и ощутимых квазиглобальных побед, то все идеологические построения «ветшают, как платья». Все упомянутые идеологии потерпели так или иначе сокрушительные поражения в ХХ веке. Опыт конца ХХ и особенно первых 20 лет нового века нанес либерализму серьёзный ущерб, он сегодня — не безусловный и не безупречный победитель в битве идей. Социализм с коллапсом СССР, акцентированием китайской, латиноамериканской, европейской и иных страновых специфик изрядно утратил глобальный размах. Пафос национально-освободительных движений теряется с переходом к форматам неоколониализма, с накоплением опыта всевозможных экономических чудес в рамках международного разделения труда, с уходом из жизни признанных грандов в тех или иных сегментах «Третьего мира». Нацизм принципиально разгромлен, осуждён Нюрнбергским трибуналом и другими международными судами, но как типовой инструмент авторитарной консолидации некоторых государств по-прежнему жив, пусть и без глобальных амбиций.
В результате, идеологизирование в парадигмах главных идеологий ХХ века сегодня стало довольно рутинной или маргинальной практикой, мало напоминая яростную «битву идей» начала и середины ХХ века. В массовом сознании, в том числе и российском, в настоящее время идеологическая деятельность — это скорее атрибут эпохи динозавров.
Всё это никоим образом не означает, что идеология умерла.
Более того, накачка идеологических энергий растёт буквально на глазах. То, что идеологическая напряжённость в социальной жизни вовсе не архивное достояние, показали США, Европа, Гонконг, а также каскад событий «Арабской весны» и на постсоветском пространстве. Эти события вдохновлены несомненными идеологическими мотивами. Их происхождение, даже если это явным образом не осознают адепты, восходит к одной из пяти базовых идеологических традиций ХХ века.
С 1960-х годов о себе заявили две новые идеологические конструкции, которые разрабатывают тематику глобальную и технологическую, причём обе — в дихотомической растяжке: с антиглобализмом и луддизмом в их актуальных разновидностях. Набирает силу также и комплекс идей, связанных с концептом ноосферы, но до манифестации как новой массовой идеологии ему пока далеко. Для полноты картины следовало бы рассмотреть воздействие религиозной сферы на идеологическую, но это за рамками данного сюжета.
Амальгама
Если законодательство и общественное мнение отрицают свою приверженность какой-либо идеологии, это не означает, что её в обществе нет вообще. Строго говоря, конституционная норма об идеологическом разнообразии и фиксирует сложную амальгаму ценностей в современном российском обществе. Вопрос в другом: есть в этом разнообразии всё-таки некоторая неофициальная и неафишируемая «обязательность» и нет ли в ней предпочтения «низших интересов и страстей»?
Стало общим местом признание в массовом сознании и социологическом мониторинге преобладания материальных и эгоистических мотиваций над идеализмом и солидаризмом. Большинство социальных идеалов страны в 1990-е годы были скомканы и отброшены в корзину музейных артефактов, осмеяны и ошельмованы. В последние два десятилетия произошло отчасти риторическое, отчасти практическое восстановление ряда традиционных ценностей как из досоветского, так советского прошлого. Но в целом к настоящему времени в массовом, а ещё более — элитном сознании утвердилось либеральное идейное умонастроение. Либерализм — термин ёмкий. В конкретных условиях современной России он на уровне лозунгов вобрал в себя весьма аморфное содержание из триады «разгосударствления», «прав человека», «антикоррупции» с сопутствующим шлейфом «свобод», прежде всего — «слова». На уровне политической борьбы к настоящему времени он свёлся к набору известных клише и действий. На уровне экономических реалий он составляет её догматическую основу. На бытовом и частично законодательном уровне это проявляется в мифе и установлениях о том, будто цель экономической деятельности — это прибыль. От этого заблуждения рукой подать до социальной безответственности бизнеса, коррупции, неэффективности управления, растущей социальной поляризации и многих других социальных патологий. Не всегда они увязываются в сознании даже теоретически подкованных граждан с этим мифом, кажущимся «естественным атрибутом» рыночной экономики.
Такая квазилиберальная доминанта в идеологической амальгаме отразила характер сложившегося в стране в ходе шоковых реформ и «перехода к рынку» экономического строя, а также — пока ещё плохо осмысленные уроки ХХ века, несмотря на довольно целенаправленные попытки выдать ему однозначный вердикт каждой полемизирующей стороной. Этот строй объективно благоприятствует сосуществованию либерализма, корпоративизма, антиколониализма, социализма, конфессиональному самовыражению. Многоукладности экономики соответствует конгломератность мировоззренческих основ общества — от многообразия традиционных и новообразованных религий, атеизмов до своеобразия архаических и магических практик. Но это разнообразие пронизывает одна идеологическая доминанта не самой высшей этической пробы и не самого новейшего образца.
В те времена, когда цветовая гамма идеологий была скуднее, а идейные различия очерчены яснее, возникла идея конвергенции двух систем. Это был 1944 год, когда и либеральный, и советский проекты вместе боролись против нацизма. Инициативу выдвинул Питирим Сорокин, высланный в 1922 году из СССР, друг Николая Кондратьева, ставший основателем факультета социологии Гарвардского университета. Однако более глубокие по силе, нежели теоретические гипотезы, факторы вели к новой войне не только идей. Тем не менее необходимость «мирного сосуществования» вела к снижению остроты идеологической риторики с обеих сторон вплоть до появления совершенно новой мировой повестки — глобальных проблем — в 1960-е годы, положивших начало двум новым идеологическим проектам.
Движение к «интегральной идеологии» как попытке объединить в едином многообразии всевозможное дало сильные импульсы эрозии идеологических конструкций того времени, в первую очередь, мировой социалистической подсистемы, ставшей геополитическим и геоэкономическим результатом Второй мировой войны. Концепт конвергенции оказал асимметричное влияние на свои формально равноправные составляющие.
Но подчеркнуть многообразие в эволюции идеологий следует с особым тщанием. Хотя бы потому, чтобы не складывалось упрощённых картин того времени, которое сегодня рисуется одноцветными красками в зависимости от личных и коллективных вкусов и идейных пристрастий. Как период 1917–1991 годов не был периодом безбрежного доминирования одной идеологии, так и последнее 30-летие отличается сложной эволюцией «идеологического многообразия». Важно помнить о множественных расколах в сложном обществе, каким была Россия в эту эпоху. Закамуфлировать эту сложность немногими лозунгами было бы слишком примитивным интеллектуальным решением, хотя аппарата агитации и пропаганды грешил этим. Кстати, на подобное упрощенчество власти не решались ни в 1920-е, ни даже в начале 1930-х. «Тихий Дон», «Белая гвардия» — классические примеры стремления понять и представить реальность социальных трансформаций в их полноте. Позднее жёсткие потребности мобилизации страны накануне Великой войны и внутренняя борьба за власть ужесточили и сузили приемлемую картину миру, отсекли многие ветви идейного разнообразия. Чтобы отчеканились идеологические формулы и штампы к середине 1930-х, потребовалось три десятилетия идейной борьбы нескольких социалистических доктрин, не считая доктрин, им всем враждебных.
Нечто похожее просматривается и в эволюции последнего 30-летия с одним, правда, исключением. Нынешнее разнообразие идейно-идеологического состояния общества отличается тем, что можно называть «разроссияниванием». Общество чем дальше, тем больше в своём ценностном спектре рассыпается на индивидуальные атомы, у каждого из которых своя микро- и наноидеология, своя гибкая, обычно несистематизированная ценностная ориентация, свой аккаунт в сонме социальных сетей, который тем ценнее, чем оригинальнее в смысле эпатажности «креатива».
Ситуативные виртуальные «кучки» быстро становятся вполне реальными толпами, заряжёнными поверхностными лозунгами, а толпой легко манипулировать, прививая ей вовсе не идеологию, а настроения. Ещё опаснее одиночки, идущие на убийство и разбой ради «лайков». Век назад такой «свободы выбора» для каждого человека всё-таки не было, существовали большие, всемирно значимые ценности, поляризированные «аттракторы», вокруг которых могли сплотиться большие массы людей, смирив свои разногласия по менее значимым поводам. Сегодня ситуация сложнее. Возможность управлять персональным выбором по ситуативным ценностям людей, отражаемым в их цифровых профилях, показала кампания Трампа в 2016 году. Недостаточность этого фактора выявили выборы 2020 года.
Так или иначе, на текущий момент получается западня. С одной стороны, локализация и атомизация общества, с другой стороны — только сильные средства (события) способны это «многоцветье» встряхнуть и предложить «точку сборки», пусть и ненадолго, с третьей стороны — и то, и другое требуют усиления государственного вмешательства, с четвёртой стороны — само это вмешательство вольно или невольно способно задушить ростки всякой самоорганизации и инициативы, без которой не выдержать международной жёсткой конкуренции и прессинга глобальных проблем с природой, экономикой и демографией. Цугцванг, куда ни кинь взор.
Консолидация
Консолидирующая общество или значимую его часть идеологическая платформа возможна. В неё неизбежно войдёт некая актуальная ситуативная повестка. Ресурс для введения в повестку долгосрочной тематики представляется на сегодня серьёзно растранжиренным, слишком много в памяти нынешних поколений несбывшихся планов. Но идею мало сформулировать, прежде следует обосновать. Затем, чтобы она стала идеологией, потребуется её внедрение, распространение, принятие, укоренение в массовом сознании. А «доставка» идеи в широкие массы заведомо непроста, вспоминая факт сильной атомизации общества и доминирование либерализма в элитных слоях. Кроме того, распространение идей сегодня не может не учитывать и не походить на товарный маркетинг, который своей надоедливостью и примитивом сам по себе вызывает аллергию, перекидывающуюся на «нетоварный сектор политики». Ещё важнее, возможно даже более, чем обоснованность и воспринимаемость идей, доверие к идеям, их авторам, адептам, носителям, поступкам. Доверие сегодня — ресурс столь же хрупкий, сколь и редкий.
Как ни парадоксально, но идеологическое наследие — сама по себе ценная основа для будущего. Не только в его триумфах, но и в поражениях. В конце концов, «опыт — сын ошибок трудных» в дополнение к «другу парадоксов» — гению. В этом смысле имеющееся состояние «идеологического разнообразия» исторически не только неизбежно, но и продуктивно. На практике проверяется истинность и фальшивость тех или иных моделей, их жизненная правда в современности.
Можно с почти абсолютной уверенностью предположить, что идеалы справедливости будут сиять в совсем близком будущем ярче, отражаясь на ключевых экономических пропорциях, прежде всего в генерации и распределении доходов, всевозможных рент и собственности, особенно в сфере национальных достояний. Можно предположить, что идеалы творчества будут восприниматься позитивнее, чем сегодня, хотя бы потому, что без мощного рывка в научно-технологическом развитии и не только оборонного комплекса, шансов быть безопасной для жизни своих граждан державой не мало, а просто нет. Можно предположить, что ценность личности будет возрастать не вопреки, а вместе с идеалами солидарности и развитой этики ответственности.
Что обязательно должно войти в корпус той консолидирующей идеологии, которая возникнет в обозримом будущем? Фундаментальная идея, которая уже звучит, пусть и не всегда отчетливо по смыслу и терминам, у многих и верующих всех традиционных конфессий, и атеистов, и претендентов на идеологов, — это преображение. Без понимания смысла и концепта преображения невозможно сегодня обсуждать идеологическую проблематику. Люди самых разнообразных культур и верований на началах могут сложить красивую, непротиворечивую картину мира, матрицу идеологии в условиях, когда технический прогресс и международная конкуренция поставили вопрос о значимости не только ряда сугубо экологических и социальных вызовов, но и человечности в принципе.
Особенность текущего момента — особая значимость именно картин мира, от которых не больше шага до идеологии, для информационно-коммуникационных решений и киберфизических систем. Это касается проблемы онтологий программного обеспечения, когнитивных архитектур технических и организационных систем, которые не случайно на профессиональном сленге называют «идеологиями». Технологии, включая системы искусственного интеллекта, помогут решить часть нынешних проблем, одновременно создавая и новые риски. Но чем больше развиваются технологии, тем значимее качество интеллекта естественного и качество человека, его мотиваций в жизни.
Субъектность. Вместо вывода
К разряду вопросов, которые необходимо тщательно осмыслить и отразить в идеологических моделях, относится помимо прочего проблематика государственности, суверенитета, взаимозависимости. Но главное в текущий момент — осознание проблематики субъектности. Идеологии создают субъекты, способные возможное и желаемое будущее осознать, спроектировать, осуществить. Это затруднительно сделать без ясного понимания жизненно важных интересов, военно-стратегических, экономических, социальных, гуманитарных, без чёткой приверженности идеалам, без сохранения святынь социума, без неуклонного подъёма воли к жизни. «Выявление истинного азимута» лишь этап долгого пути, который предстоит пройти.
[1] Большая Российская энциклопедия: В 36 т. Т. 10. М.: Научное издательство «БРЭ», 2008. С. 697–698.
[2] Энциклопедический словарь, т ХIIА, СПб, 1894, Типо-Литография И.А. Ефрона, С 797-798.
