25 декабря 1991 года стало последним днём Советского Союза. Михаил Горбачёв объявил об отставке, красное знамя над Кремлём заменили российским триколором, СССР прекратил существование. О своих чувствах в этот день, о ключевых событиях, предшествующих развалу, о причинах, которые привели к «геополитической катастрофе», рассуждает Александр Проханов.
— Александр Андреевич, как сегодня, с высоты прошедших трёх десятков лет, вы относитесь к развалу Советского Союза? Для вас это прошлое — ещё загадка или вы уже точно знаете, почему исчезла огромная советская империя?
— Прошлое — опора будущего. Но будущие тенденции, — загадочные, в чём-то угрюмые, в чём-то прекрасные, отвлекают всё моё внимание, чтобы я разгадал надвигающийся на меня и на весь мир тайфун. Мы чувствуем себя оракулами, пифиями, занятыми расшифровкой этого будущего. Мне в моём советском прошлом не всё ясно, но завершение советского проекта для меня совершенно очевидно. Я был не просто свидетелем, я был участником тех событий. Сообщение о ГКЧП не застало меня врасплох. Я был внедрён внутрь всего гэкачепистского процесса, задолго до этого общался и даже был дружен со многими членами будущего ГКЧП. Почти все они печатались в моей газете «День», которая открылась в самом начале 1991 года. До этого я написал «Слово к народу», которое Александр Яковлев потом назвал «манифестом ГКЧП». Это был призыв к восстанию, призыв к сопротивлению. Была и важная, этапная для меня статья «Трагедия централизма», где я предсказал крах Советского Союза, все кошмары и ужасы, которые нас ожидают. Так что начало ГКЧП не было для меня неожиданным, я просто не знал даты, часа и минуты, когда это случится. А когда танки пошли по Москве, я был уже в редакции моей газеты «День».
— Среди тех, кто поддержал ГКЧП, был и генерал Альберт Макашов. Вы стали его доверенным лицом на президентских выборах 1991 года. Макашов уже тогда знал о планах ГКЧП?
— Макашов был блестящим офицером и настоящим человеком. Помню, он помогал мне добраться до Карабаха, куда я пробивался опасной дорогой из Еревана. Тогда он дал мне свой газик и даже свой автомат, и для меня большая честь, что я знал русского генерала Макашова. Но о ГКЧП Альберт Михайлович не знал, он сыграл свою роль позже, в октябре 1993 года. А вот секретарь ЦК КПСС Олег Бакланов часто приглашал меня в свои правительственные поездки — в ФРГ, Афганистан, на оборонные заводы и в закрытые атомные города. Накануне ГКЧП, когда мы возвращались с ним из очередной поездки и ехали из аэропорта в его машине, Олег Дмитриевич связывался по радиотелефону со всеми будущими гэкачепистами — с Болдиным, Пуго, Язовым, у них всё время шла такая перекличка. И я видел, что всё, о чём я думал и о чём мы беседовали, в том числе и с Баклановым, приближается не по дням, а по часам.
— Сегодня модно обвинять гэкачепистов в ускорении развала СССР. ГКЧП виноват в исчезновении Союза?
— Сейчас, когда натовские танки ползают по границам России и все республики, даже самые лояльные к нам, вдруг оказались замешенными на дикой русофобии; когда идёт война на Украине; когда талибы готовы сожрать Таджикистан, Казахстан, Узбекистан и Киргизию, а Россия находится в кольце врагов, — продолжают говорить о Ельцине как о былинном герое, о том, что в СССР был сплошной ужас, а великий Горбачёв организовал великую перестройку. Этот диссонанс обрекает Россию на прозябание и уничтожение. Перестройка была спецпроектом, авторы и исполнители которого в четыре года сознательно и планомерно разрушили все константы, на которых существовало Советское государство. Герои революции, наши пятилетки, трагедия ГУЛАГа — всё было перечёркнуто. Великую Отечественную войну перестройщики называли «ошибкой», ВПК у них отравил природу, колхозы умертвили крестьянство… Все представления о величии страны были разрушены, и к 1991 году Советского Союза практически не было, он существовал лишь де-юре.
— Но советская империя ещё продолжала существовать…
— От империи оставалось уже огромное облако пыли, дунь — и СССР развеется по ветру. Цементировавшие государство партийные структуры исчезли, оказались нарушены все экономические связи, заводы обросли убивавшими их кооперативами. Итогом перестройки и стало разрушение Советского Союза. ГКЧП, ставший последним этапом спецоперации под названием «перестройка», просто сдул эту пыль — и Советский Союз перестал существовать уже и де-юре. Либералы боятся об этом говорить, но и сам ГКЧП тоже был спецпроектом. Это сложная, многоходовая и искусно проведённая спецоперация, готовившаяся с активным участием Горбачёва, который и создал ГКЧП. Об этом мне говорили многие гэкачеписты, в том числе и Александр Иванович Третьяков, крупный директор с Урала, его прочили в премьер-министры в случае победы ГКЧП. Позже Третьякова арестовали вместе с другими гэкачепистами. Задачей ГКЧП было устроить двух-, трёхдневный властный вакуум в стране, создать ситуацию безвластия. За время этого вакуума полномочия центра, то есть Горбачёва, должны были быть переброшены в региональный центр, это дало бы возможность распустить Советский Союз. Так и вышло. Горбачёв уехал в Форос, отсутствовал как раз эти три дня, а потом, когда все властные полномочия были уже у Ельцина, вернулся в Москву. Но тогда он ни словом не обмолвился о возвращении себе президентских полномочий, хотя, как гарант Конституции, обязан был это сделать.
— ГКЧП можно считать попыткой государственного переворота? Или это была попытка сохранить советскую империю?
— Переворотами занимался не ГКЧП, а Ельцин. Первый переворот Ельцина осуществился с подачи Горбачёва, и это произошло именно после ГКЧП, когда Горбачёв передал свои полномочия Ельцину. Давайте не забывать, что ГКЧП формировался мощной группировкой, управлявшей разрушительным для СССР перестроечным процессом. Этот комитет был составлен Горбачёвым из утомлённых, вялых, вечно опаздывавших в своих действиях классических советских руководителей. Они должны были арестовать Ельцина и двадцатку окружавших его соратников, навести порядок в стране, «подморозить» Россию и вернуть Горбачёва с тем, чтобы он продолжал свою «перестройку». Но в ГКЧП был внедрён председатель КГБ СССР Владимир Крючков с задачей арестовать Ельцина. Крючков не отдал такого приказа, — Ельцин спокойно проехал в Белый дом, влез на танк и сделал то, что должен был сделать. А гэкачеписты, сообразив, что их обманули и что главное не сделано, полетели в Форос и умоляли Горбачёва вернуться. Он их вытолкал, отдав на растерзание толпе. Центральным элементом этой заключительной перестроечной спецоперации был председатель КГБ СССР Владимир Крючков. Именно КГБ разрушал СССР ещё со времён Андропова. КГБ объединил Германию, уничтожил оборонный пояс, курировал создание «народных фронтов» в республиках, параллельно занимаясь и строительством многопартийной системы, — правда, комитетчики успели создать только партию Жириновского, ЛДПР. Наконец, при активном участии КГБ возникли первые СП с западными структурами, куда перекачивалось золото партии.
— Во времена Союза мы имели биполярный мир с двумя полюсами — СССР и США. С исчезновением Советского Союза баланс исчез. Кому это было нужно? Сегодня можно слышать, что и сам перестроечный проект — результат внешнего воздействия, реализованный через агентов влияния. Согласны с такой версией?
— Это и так, и не так, здесь нет однозначного ответа. Андропов, глава КГБ, стал после смерти Брежнева главой государства и партии. Это был момент, когда КГБ стал хозяином страны. И в это время Андропов собрал при себе референтные группы, в которые входили Бурлацкий, Бовин, ещё ряд мыслителей. Там, в кулуарах, обсуждалась рентабельность Советского Союза, и «мыслители» признали его нерентабельным. К такой мысли их привели многие факторы: бурный демографический рост в республиках на фоне резкого уменьшения русского населения, разорительная гонка вооружений, застой в экономике. По их мнению, «нерентабельная империя» нуждалась уже не просто в реформах, а в реструктуризации. Недаром Гавриил Попов, поздний человек перестройки, близкий к реформаторам, говорил, что Советский Союз нужно разделить на 80 частей, которые будут поодиночке встраиваться в мировую экономическую систему по западному образцу. Это тогда родился сахаровский вариант теории конвергенции, предусматривавший врастание социализма в капитализм. Тогда же пошла гулять по России идея «Европа наш общий дом», заговорили о «новых ценностях», возникло представление о советской ядерной триаде как угрозе человечеству и необходимости сокращения ядерных запасов, — люди из ЦРУ и КГБ решили убрать «тенденцию к взаимному уничтожению». Генералы КГБ и полковники ЦРУ вместе решали, сокращать ли количество боеголовок, дозировали уровень ненависти в пропаганде обеих мировых держав. Так и произошла конвергенция.
Но врастание Востока в Запад, о котором мечтал Сахаров, было утопической идеей, потому что невозможно конвергировать разлетающиеся галактики. На самом деле произошла не конвергенция, произошло уничтожение Советского Союза, — но не через восстание, не через «цветную революцию», а усилиями разведок, с помощью вербовки, проводимой умными, тонкими, изощрёнными американцами. СССР был уничтожен благодаря мощным усилиям Запада, не скрывавшего своего торжества по поводу победы в холодной войне. Советская империя исчезла и благодаря многочисленным агентам влияния, главным из которых был Горбачёв.
— Ваша нашумевшая в 2002 году книга «Господин Гексоген» — о более поздних временах. Но и там вы говорите о событиях начала третьего тысячелетия — в частности, о серии взрывов жилых домов в Москве и ряде других городов — как о результате заговора российских спецслужб, пожелавших привести в Кремль своего человека. Это было умозрительное заключение или оно основано на каких-то реальных фактах или документах?
— Никаких документов у меня не было и не могло быть. Но я участвовал в чеченских операциях, был тесно связан с моей родной и ненавистной мне элитой. Я знал, что представляли собой комитетчики, побежавшие из своих контор в банки и корпорации, служившие олигархам, создававшие для них и боевые, и информационные структуры. Всё это витало в воздухе. «Господин Гексоген» был одним из первых моих романов, который не требовал от меня абсолютной достоверности. И если первые мои книги я писал, что называется, наблюдая натуру на заводах или на полях сражений, то здесь сначала возникла определённая эстетика, метафора, и из них потом развивался сюжет.
— Горбачёв — это кто?
— Это тот, кого называют предателем благодетеля. Он предал выдвинувшего его Андропова. Предал взрастившую его партию. Предал своё государство. Предал Хонеккера, Вольфа, Наджибуллу и многих других настоящих наших друзей. Он предал и тридцать миллионов русских, оказавшихся за пределами России в бывших союзных республиках, где эти люди прозябают до сих пор. Горбачёв — тот, кого Данте поместил в центр своего Ада. Он постарел, но по-прежнему находится внутри отравленного им нашего общественного поля, — и от этого оно такое идиотское, от этого в нём такое количество противоречий, и от этого оно и сегодня беспомощно перед чётким, жёстким, стальным ударом, который наносят в сердце России и наши, и западные политтехнологи. Раскаивается ли Горбачёв в содеянном? Нет, он не раскаялся.
— Вы как-то написали: «Начиная с 1991 года государства у нас, по существу, не было. Вместо государства была липкая, мерзкая, отвратительная лужа, в которой сидело пьяное чудовище…» Это о ком?
— Ельцин и Горбачёв — две стороны одной и той же жуткой медали, вернее, дьявольского клейма. Горбачёв после ГКЧП разрушил облако пыли, в которое превратился Советский Союз, а Ельцин не дал этому облаку собраться. Он растолкал это облако, помогая формированию независимых государств на месте союзных республик, вооружению этих новых стран. Те же казахстанцы были в ужасе от того, что их выталкивают из некогда единого государства, они не хотели развала Советского Союза, а Ельцин их именно выталкивал. Перед ним стояла конкретная задача — до конца разрушить СССР и не дать ему сформироваться заново. С этой задачей он справился блестяще. Миссия Ельцина — разрушение. Ельцин уничтожил всю структуру экономики, политические институты, парламент, совершил второй государственный конституционный переворот в Беловежской Пуще. Он совершил третий государственный переворот, разогнав Верховный Совет, что признал и тогдашний председатель Конституционного суда Зорькин. Ельцин наносил чудовищные разрушительные удары, сотрясавшие структуру всего евразийского континента. Он устроил эти парады суверенитетов, когда Россия разваливалась на куски.
— Откуда же берутся разрушители? Ну не сбрасывают же их нам с других планет…
— Знаете, я давно пришёл к выводу, что у матушки-истории есть целый набор персонажей-лидеров. Одни лидеры восстанавливают государство по частям, по осколкам, не дают этим осколкам рассыпаться, как это делал Иван Калита. Есть грандиозные преобразователи, дающие государству ощущение величия, — в древней Киево-Новгородской Руси это был князь Владимир Святой, в Государстве Московском — цари Иван III и Иван Грозный, потом были император Пётр Великий, генсек Сталин. Они делали всё для возвышения государства, и при них держава наша достигала высших точек развития. Но есть и лидеры «нисходящие», при которых государство начинает «затухать». В СССР таким был Брежнев, не говорю уже о Черненко. А есть лидеры, на которых выпадает страшная доля — завершать великие государственные проекты. Это лидеры-разрушители, лидеры конца. В Киевской Руси это были удельные князья, дербанившие в междоусобицах Киево-Новгородское государство. В 1917 году лидером конца романовской России стал Керенский. А в наше время лидерами-разрушителями стали Горбачёв и Ельцин, завершавшие «Красный проект». Смерть такого гигантского организма, каким была советская империя, всегда мучительна. Империя не хочет умирать, она кричит от боли, но могильщики ломают ей кости и укладывают в гроб. Это люди конца эпох. Они неизбежны и необходимы, ведь История всегда персонифицируется. Но их роль незавидна и ужасна, и такие лидеры остаются в истории чудовищами, разрушающими всё, к чему они прикасаются.
— Что вы испытывали, когда с флагштока в Кремле опускался флаг СССР?
— Когда случился крах ГКЧП и я понял, что это конец Советского Союза, меня охватил какой-то небывалый, реликтовый страх и леденящий ужас. Это было ощущение кошмара, в котором я вдруг очутился. Это был страх не за себя, хотя меня тогда требовали повесить на фонаре, газета «Завтра» была названа «штабом ГКЧП», а меня называли не иначе как «идеологом путча». Но мне больше всего было страшно от того, что я присутствовал при тектонических сдвигах Истории, видел, как завершается великий «Советский проект». Для меня это был проект революции, пятилеток, Днепрогэса, ГУЛАГа, Шолохова, бессмертного подвига панфиловцев и Великой Победы, полёта Гагарина в космос, моих первых книг, моей матушки, моего отца, погибшего под Сталинградом, моей родни, которую разметали по белому свету революция и времена террора. Кончалась грандиозная эпоха, тонула Советская Атлантида, — всё это происходило не просто на моих глазах, это проходило по мне, по моей душе, по моему сердцу. Вот откуда этот ужас и страх. Такого я никогда не испытывал ни до, ни после, хотя мне довольно часто приходилось попадать в опасные ситуации. Что же, кроме ужаса и страха, мог я испытывать, когда с флагштока в Кремле убирали красный флаг?
— В ноябре 1991 года в Москве не было обычных ноябрьских торжеств, были отменены и демонстрация, и парад…
— …но я надел три своих советских ордена и пошёл на перекрытую, пустую и мёртвую Красную площадь. Там были турникеты, возле них стояли милиционеры, совсем молодые ребята. Среди них оказались «афганцы». Я попросил их пропустить меня. Ребята немного помялись, посовещались — и открыли турникет. И я прошёл по Красной площади один. Наверно, это был самый высокий момент моей жизни и судьбы. Это была моя ноябрьская демонстрация. Это был мой парад. Я шёл по огромной пустой площади, её брусчатка отливала сталью; я прошёл мимо Мавзолея, у заколоченного входа в который уже не стояли солдаты Почётного караула. Был туманный розовый Кремль, и был флагшток, на котором ещё развевался красный флаг, и был я со своими орденами и с памятью о том священном Параде 1941 года, когда по этой брусчатке шли полки, потом погибавшие под Волоколамском; и с памятью о Параде 1945 года в честь Великой Победы, когда наши солдаты бросали к подножию Мавзолея штандарты поверженных немецких дивизий. Я провёл здесь парад за всех, кто не смог пойти со мной. Это было в момент моего страшного падения и ужаса, я был беспомощен и безволен, я растворился в этой жиже, покрывшей мою страну. Но я собрался, — и это был парад моей Победы, и меня приветствовали мой Генералиссимус и мой Маршал Победы.
