С точки зрения теории управления, «элита» — та часть общества, которая непосредственно участвует в принятии и реализации наиболее значимых для него решений, а также служит примером для подражания. Последнее объясняет высокую общественную значимость разного рода эстрадных клоунов: как бы ни скорбели по этому поводу профессиональные управленцы, их влияние на поведение общества часто оказывается сопоставимым, а то и превышающим возможности статусных политиков.
Однако называть правящее и во многом (с учётом построения блатного феодализма по академику С.Ю. Глазьеву) владеющее нами сообщество «элитой» просто не поворачивается язык: это в лучшем случае тусовка, усилия которой на протяжении почти всей длящейся уже более трети века эпохи национального предательства ведут к разрушению России и истреблению её народа.
И это не уникальный пример в современном мире: элиты уже не «всё чаще», а «как правило» предают свои народы. Причины этого: доминирование глобального бизнеса, потребительство, деградация образования, доминирование информационных технологий, — давно понятны и бесконечное число раз разобраны с самых разных точек зрения.
Остановимся на некоторых актуальных особенностях именно российской управляющей тусовки.
Злая ирония русской истории
Прежде всего, принципиально важна причина травмирующей поколения гуманитариев (особенно обидно за Ахиезера) цикличности отечественной истории, наиболее ёмко вскрытая А.И. Фурсовым.
Эта причина (принципиально отличающаяся от цикличностей других обществ, например, китайского) — низкая (в силу как климата, так и отбирающей силы внешней угрозы) рентабельность основного вида хозяйственной деятельности, достаточная для создания государственности, но не для сверхпотребления.
Поэтому, когда управленческая элита укрепляет государство и себя настолько, что начинает сравнивать свой быт с соседским, она неминуемо начинает страдать из-за качественно более низкого уровня своего потребления. В отсутствие сверхзадачи (и это одна из причин её необходимости для России) это страдание выливается в попытке подражать Западу (а иногда Востоку и Югу), приблизив своё потребление к их уровню.
Однако такое потребление элиты в силу меньшей, чем на Западе, рентабельности (вначале вызванное худшим климатом, а затем отсутствием ограбляемых колоний) становится непосильным для общества: через короткое время элитой начинает производиться уже не только добавочный, но и необходимый для выживания общества продукт.
Таким образом, из-за желания жить не хуже соседей элита из мозга и рук общества исподволь, незаметно для самой себя прекращается в убивающего его паразита.
При наличии эффективной высшей политической власти такая элита, превратившаяся во «врага народа» в самом прямом смысле слова, истребляется в ходе той или иной «чистки», «рубки бород» или «опричнины», — и новая элита заново начинает прежний цикл развития, но уже в новых условиях.
При слабости же высшей власти гниющая заживо элита безнаказанно разрушает общество «до основанья» и обрушивает страну в Смуту, из которой та может и не выйти.
Грабежом мобилизованная и призванная
Современное Российское государство, насколько можно судить, сложилось ещё в недрах СССР как инструмент разграбления советского наследства, и правящая тусовка сложилась в ходе этого не просто безнаказанного, но и всячески поощряемого разграбления.
С перехода реформ в терминальную стадию (1987 год) прошло уже 35 лет: за это время сменилось как минимум девять управленческих поколений (горбачевисты, апологеты хозрасчёта Н.И. Рыжкова, молодые реформаторы Гайдара, мелкие спекулянты, обслуга созданных «залоговыми аукционами» олигархов, «стабилизаторы» 1998–2003 годов, финансовые спекулянты периода Кудрина, освоители бюджетных средств периода Шувалова — Дворковича, менеджеры крупных финансово-административных групп). В пересчёте на обычные, а не административные поколения, в среднем насчитывающие 25 лет, это два века с четвертью.
Представьте воспитательный эффект традиций, которые подтверждают свою правоту каждый день на протяжении столь длительного периода: опять-таки применительно к жизни обычного поколения — со времён Павла I и до наших дней!
Разумеется, методы грабежа, а с ними и осуществляющая их правящая тусовка, всё это время эволюционировали, в том числе и весьма драматически.
В 90-е годы объектом наиболее примитивного, стихийного грабежа было материальное наследие советской цивилизации, в первую очередь — производство. Разумеется, грабёж осуществлялся по принципу «украли на копейку, разрушили на рубль» в силу общей примитивности новых хозяев страны, стремления внешних хозяев компрадорской бюрократии истребить даже потенциальных конкурентов, ненависти финансовых спекулянтов к производству как таковому, стремления либеральных политиков превентивно уничтожить хозяйственный фундамент патриотизма, максимальной уязвимости именно сложных производств и других факторов.
Дефолт 1998 года стал идеологической катастрофой либералов того времени в том числе в силу наглядного выражения исчерпанности парадигмы разграбления материального наследства СССР: грабить — в прежнем понимании слова — стало по большому счёту больше нечего. Производства были либо уже уничтожены, либо защищены теми или иными финансово-промышленными группами. Выражением духа времени стала переориентация ряда криминальных структур на ведение легального, а часто даже и производительного бизнеса, не только в силу девальвации рубля, но и из-за сужения пространства собственно криминальной деятельности.
Межвременье 1998–2003 годов, между крахом старой власти и укреплением новой и, соответственно, между дефолтом 1998-го и подчинением олигархов в 2003 году открывало, казалось, возможности для перехода государства от разграбления к созиданию. В самом деле: если грабить больше нечего, приходится созидать самим, выхода нет…
Но выход был найден — на грани гениальности — в разграблении нематериального наследия советской цивилизации: в 2003 году реформой электроэнергетики «по Чубайсу, а не по уму» началось разграбление организационного, а в 2005 — людоедской «монетизацией льгот» — социального капитала СССР.
Это было качественно более сложным занятием, переход к нему был непрост и потребовал коренной реорганизации власти (чего стоит одна лишь административная реформа, на весь 2004 год погрузившая правительство в бюрократический паралич!), но овчинка стоила выделки: система грабежа и порождаемая ею элита получили второе дыхание.
Развитие стало ненужным и даже политически враждебным до такой степени, что сверхдоходы бюджета (возникающие из-за изъятия у олигархов с начала нулевых годов части природной ренты в соответствии с указаниями академика С.Ю. Глазьева) идут не только на выкармливание качественно новой группы паразитирующих на нём олигархов, но и на простое накопление на счетах бюджета под откровенно вздорными предлогами (от борьбы с инфляцией и укреплением рубля до заначки «на чёрный день»).
При этом сложность технологий разграбления организационного и социального капитала СССР объективно повысила требования к правящей тусовке и породила в ней новые группы, ориентированные на развитие просто в силу своей относительно высокой управленческой культуры, и, соответственно, новые проекты развития (связанные, например, с цифровизацией, развитием ВПК, химии, сельхозмашиностроения и др.).
Однако развитие осуществляется лишь вынужденно либо случайно, кусочно-разрывным образом, а принципиального изменения характера государственности не произошло, порукой чему служит фактическая ликвидация социальной сферы в ходе реформ образования, бюджетных организаций, пенсионной системы и оптимизации здравоохранения. Более того, насколько можно судить, усугубление грабительской сущности нынешней государственности проявляется не только в форсированном вымаривании населения (не вызывающем видимых попыток исправить ситуацию, а значит, и не воспринимаемое как проблема), но и в нарастающей деградации управленческих кадров под флёром часто эффективной пропаганды.
Отказ от реальности как разумный выбор
Шерлок Холмс: «Спасибо, что… просветили, но… я постараюсь как можно скорее всё это забыть»
В 2003 году я столкнулся с качественно новым явлением: на значимые посты в органах госуправления начали выдвигаться люди, сознательно и открыто отказывавшиеся от учёта реальности как поведенческой модели, способной помешать их карьерному росту. Один из них, запомнившийся формулой «понимание происходящего помешает мне угождать начальнику», в середине 10-х стал губернатором одной из областей, — и на общем фоне до сих пор остаётся на хорошем счету.
В ситуации, когда сам характер государственности носит принципиально античеловеческий характер и направлен на «переработку в личные богатства биомассы, именуемой по праздникам населением», отстранение от реальности вплоть до её системного игнорирования действительно представляется наиболее разумной индивидуальной стратегией, направленной на элементарное сохранение личной дееспособности и психического здоровья.
Так Улисс Грант закрывался в палатке во время сражений, чтоб вид искалеченных людей не подрывал его решимости. Так Гиммлер, упав в обморок при посещении концлагеря, больше никогда не пытался повторить этот опыт.
Когда вы уничтожаете людей, лучше знать об этом как можно меньше — это правило относится и к стране.
Другое дело, что, верное на индивидуальном уровне, оно при овладении управляющими массами приобретает самоубийственный характер. Системное и массовое игнорирование последствий своих решений (весьма убедительно демонстрируемое, например, её членами при выступлениях в Госдуме) делает правящую тусовку, а с ней и всю формируемую ею систему управления неадекватной, а последствия её деятельности — принципиально непознаваемыми, но не для внешних конкурентов, но лишь для неё самой.
Одичание как бизнес-процесс
При этом снижение уровня знаний и в целом осмысленности действий является весьма значимым источником дохода и, соответственно, материальным фундаментом деятельности всё более значимых социальных групп.
Клинически прозрачный характер эта закономерность приобретает в крупных корпорациях: приходя к их руководству, профессиональные финансисты (как наиболее эффективная и богатая часть менеджеров) немедленно начинают «рубить косты», сокращая издержки до уровня, неприемлемого с точки зрения безопасности. Причина этого проста — приемлемые риски в финансовой сфере и на производстве отличаются на порядки; вероятность неудачи, благоприятствующая финансовой спекуляции, катастрофически неприемлема, когда речь идёт, например, об угрозе затопления рудника. Последствия также очевидны и общеизвестны — разнообразные техногенные аварии.
Аналогичные по последствиям действия в государственном управлении обычно маскируются пропагандой или прямым запретом на упоминание: классическим примером представляется «оптимизация здравоохранения», непосредственно предшествовавшая коронабесию и качественно повысившая его разрушительность.
При этом поскольку обладающие профессиональными знаниями специалисты в массе своей отождествляют себя со своим делом и сопротивляются как минимум безграмотным (а обычно и откровенно нарушающим закон) либеральным реформам, реформаторы уже рефлекторно начинают свою деятельность с «профилактической зачистки» специалистов как таковых, разрушительные последствия чего часто проявляются ещё до начала реформирования.
Внешняя лояльность
Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше
(Матф. 6:21)
Многие люди, глубоко потрясённые системным и методичным уничтожением нашей Родины и истреблением нашего народа, обвиняют правящую тусовку в предательстве.
Представляется, что, по крайней мере, её поколения после Гайдара, Ясина и Чубайса не заслуживают этого обвинения, так как их исходная лояльность не имеет ничего общего с лояльностью «этой стране», воспринимаемой ими почти исключительно как отвратительная им «кормовая база».
В самом деле: лишь у поколения советских либералов, выбившихся в люди в рамках СССР (Чубайс и вовсе вступил в КПСС чуть ли не в 23 года), разрушение своей страны и истребление своего народа было актом выбора, пусть даже иногда и бессознательного.
Последующие поколения (ярчайшими представителями которых представляются Набиуллина и Дворкович) такого выбора уже не имели: их менеджеры с юности воспитывались в однозначно религиозно-фундаменталистской либеральной среде и в случае малейшей способности усомниться в догмах последнего были бы немедленно и безвозвратно изгнаны из системы управления.
Их восприятие либерализма и, соответственно, интересов обслуживаемого им спекулятивного финансового капитала носит принципиально внелогический характер: они не способны на их осмысление так же, как религиозный фундаменталист не способен на осмысление догм своей религии.
Даже истово считающие себя патриотами представители правящей тусовки, как правило, сформировались в атмосфере разграбления своей страны и в принципе не способны даже вообразить себе возможности её развития за пределами «впечатанных» в их подсознание и саму структуру личности либеральных догм (надёжно закреплённых общей идеей проедания советского наследия как единственно доступной их восприятию формы общественной жизни).
Соответственно, сама самоидентификация новых поколений правящей тусовки определяется конкурентами России, служит их интересам и не имеет отношения к нашей стране и народу.
Как и всякий сторонний убийца, компрадорская элита не является предателем в прямом смысле слова — у неё просто другая идентичность.
