«Обреченные, несчастные обреченные, — размышляет о людях некой местности Кандид, герой «Улитки на склоне» Стругацких, — они не знают, что обречены, что сильные их мира… уже нацелились в них тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса, что все для них уже предопределено и — самое страшное — что историческая правда… не на их стороне, они — реликты, осужденные на гибель объективными законами, и помогать им — значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке фронта».
Кандид, однако, наплевал на такой прогресс: «Это не мой прогресс», — фраза, отражающая субъектизацию прогресса, т. е. попытку выхода за рамки «исторической правды» как исторической необходимости. Закономерности не бывают плохими и хорошими, они вне морали, но я-то не вне морали, рассуждает дальше Кандид.
Одна из трагедий закатных эпох — это отсутствие выбора; в лучшем случае выбор между большим злом и очень большим при осознаний неизбежности выбора и полной ответственности за него, прежде всего — перед собой (если речь идет о христианской зоне, независимо от того, кто субъект выбора — верующий или атеист). Трагично и то, что человек обязан выбирать (и расплачиваться за это) даже при отсутствии выбора — в этом смысле выбор есть всегда, только нужно обладать социальной и интеллектуальной потенцией, чтобы его сделать.
В поисках истины необходимо стремиться выйти за данные конкретные социосистемные рамки, расширяя поле поиска в Пространстве и особенно во Времени. Только не нужно ожидать вознаграждения или даже поощрения за интеллектуальные поиски — особенно в закатные эпохи, когда все больше и больше людей все меньше и меньше интересуются истиной. Этот интерес с необходимостью вытесняется многим: борьбой за место под солнцем — у одних и нарастающим гедонизмом — у других. И — у многих — все более усиливающимися социальными фобиями (при этом часто за социальным фобосом приходит социальный деймос).
Поиск вопросов и ответов — это вознаграждение само по себе, за которое часто приходится платить. Быть готовым платить, не иметь иллюзий и жалости к себе, короче — быть настолько счастливым, насколько это возможно для конечного существа в практически бесконечном мире, — вот, пожалуй, единственная стратегия достойной жизни в конце Третьей Эпохи, под звон Колоколов Историй, жизни, в которой не должно быть места пораженческим настроениям. Системы и эпохи приходят и уходят, а люди остаются. Жизнь — социальная, жизнь вообще не прекращается вместе со смертью систем. Она может быть лучше или хуже, но она не исчезает — не исчезает как антиэнтропийный процесс.
Мы не знаем, что будет, когда погаснет Солнце и доминирующим во Вселенной станет ультрафиолетовое излучение — это будет, но будет не скоро, Однако мы знаем, что люди не исчезнут, когда закатится солнце капитализма. Солнце новой системы может быть более темным, но оно не отменяет людей, их жизнь и их ответственность. While there is a life, there is a hope. Отчаяние, как и суеверие, — худший грех. Христиане правы.
И здесь уместно вспомнить принцип «капитана Блада» — «кто предупрежден, тот вооружен». Это принцип стремления к лучшему при готовности к худшему, к тому, чтобы дать худшему отпор, чтобы «принять его в лоб», не отвести взгляд, не сморгнуть. Это — надежда без иллюзий, готовность пристально смотреть в глаза реальности даже если эта реальность — Ничто. Чем-то напоминает принцип капитана Блада призыв французского историка П.Шоню: «Да — страху, нет — панике». Призыв этот, в свою очередь, напоминает одну из мыслей Паскаля: «Надо бояться опасности, когда ее нет, и не бояться, когда она пришла».
Короче, принцип капитана Блада оказывается в хорошей компании и в русле определенной традиции европейской мысли, которую можно характеризовать по-разному, в том числе и как традицию трагического мужества, трагического бесстрашия, необходимого для ситуации, когда поражение означает провал и конец, а победа обещает лишь продолжение борьбы, сталкивая с новой, еще более сложной задачей: «If we fail, we fall. If we succeed we will face the next task».
Принцип капитана Блада — это предупрежденность о худшем без страха перед ним; это — концентрация внимания на опасностях, обращение к ним. А следовательно — воля к их преодолению. Принцип капитана Блада позволяет оставаться по эту сторону лучшего и худшего (но не добра и зла), не поддаваясь скорым соблазнам, и подводит под сдержанный оптимизм фундамент из трех китов: личный выбор, личная активность, личная ответственность. Принцип Блада, будучи conditio sine qua non победы, не является ее достаточным условием. Выбор, активность, ответственность — все это предполагает свободу. И личностность.
Собственно, в качестве того, что человек может противопоставить социальному упадку, распаду, социальной энтропии, у него и есть ныне только его свобода и его личность, т. е. он сам как человек. Вера в идеологию, Надежда на прогресс и христианская Любовь уходят, если уже не ушли из нынешнего мира. В пуантилистском мире они в лучшем случае окажутся внеположенными ему точками — подобно Богу Николая Кузанского.
Социальной энтропии подвержены системы. Субъект — как носитель универсальной социальности — смерти и уничтожению — подвержен. А энтропии — нет. Он не просто антиэнтропиен — он внеэнтропиен. Системы приходят и уходят. Субъект остается. И именно он берет на себя всю тяжесть социальности в эпоху крушения социальной системы, он оказывается единственным Атлантом, поддерживающим «небесный свод» человеческого общества как человеческого.
Иными словами, с одной стороны, принцип Блада — принцип субъектный, его носителем может быть только субъект — свободный человек, активно относящийся к жизни; с другой стороны, это принцип фронтира, фронтирной жизни, жизни постоянного выбора под бременем личной ответственности за выбор и его последствия. Субъектность всегда связана со свободным выбором и в этом смысле социально — всегда фронтирна. А ныне — особенно.
Один польский пастор сказал на рубеже 70–80-х годов: именно тогда, когда кажется, что ничего не зависит от человека, все зависит именно от него, от свободного выбора и силы этого слабого существа. Свобода оказывается самым тяжким бременем. Крайности встречаются в одной точке — сингулярной социальной точке, которая и есть человек. Встреча крайностей означает новый Большой Взрыв, новое развитие новой системы. Какой она будет — зависит от усилий человека на рубеже XX–XXI вв., от его возможностей.
Я неоднократно говорил о целом ряде логико-исторических тенденций, которые несут человеку, по крайней мере европейскому, мало хорошего. Однако следует помнить: это — тенденции. Их реализация — вообще или в максимально отрицательном виде — не является автоматически гарантированной (хотя именно негатив чаше всего имеет место в Истории). Будущее, однако, не дано в настоящем, оно лишь намечено в нем, а потому носит вероятностный характер. Субъект есть главная мера этой вероятности — и тем в большей степени, чем слабее системность (генезис, упадок).
Научиться жить без оптимизма с его иллюзиями и без пессимизма с его страхами, жить, не пугаясь звона Колоколов Истории и не впадая ни в отчаяние, ни в исторический мазохизм, — вот, пожалуй, задача, которая остро стоит в конце Третьей Эпохи. В XXI в. победит «идеология», она же — «религия»; в кавычках — потому что это не будет ни идеология, ни религия, ни наука, а какая-то иная форма организации знания, для которой у меня нет термина, способная решить эту задачу.
