В своих заметках о СВО я не особо много говорю о своем личном участии и вытекающих из него личных впечатлениях от спецоперации – больше о текущей общей картине и политических моментах.

Что-то нельзя говорить по сугубо военным соображениям цензуры и безопасности. Чему-то, на стыке военного и человеческого, просто пока не время. Чему-то время вообще не наступит никогда.

И все же иногда хочется что-то рассказать.

Не так давно, после очередных нападок на военкоров, рассказывающих неудобную правду, в Telegram получила широкое хождение цитата из Константина Симонова. Суть ее в том, что нечестно показывать войну как один лишь великий и благородный порыв народа, но столь же нечестно – как одну лишь грязь и безнадегу.

Полностью соглашусь с великим русским советским поэтом и, кстати, тоже военкором.

Война — это действительно грязь, дискомфорт, кровь смерть.

Это рабочие, режущие сначала слух, но будничные затем переговоры в радиоэфире: «Отвезите старых холодных, скоро новых привезут». Военный радиоэфир — пространство предельно рабочее, здесь не до сантиментов.

Это гибель знакомых и товарищей, порой близких, которую, каждую из них по отдельности, нельзя переживать подолгу, чтобы не лишиться рассудка.

Раньше мне это было знакомо по книгам и фильмам, но не прочувствовано лично, теперь — прочувствовано.

— Слышал, Русик погиб? — Да ты что?! Как раз недавно вспоминал его, где он, что он. Да, жаль Русика.

Это частые хаос, дезорганизация и странные решения, напрямую отражающиеся на личном составе, порой просто неудобствами, порой куда драматичнее.

Это постоянно отменяемые и переносимые отпуска.

Это белье и обувь, буквально разваливающиеся после перемещений в непогоду.

Это пусть беззлобная, но ругань обитателей позиции в адрес танка или «солнцепека», возле данной позиции, «отрабатывающей» по врагу: он сейчас уедет, а «ответка» по нам пойдет.

Всё, разумеется, умом понимают, что делается общее с нами и полезное, в том числе в итоге нам дело, но все равно автоматически нет-нет да ругнутся, объяснимая человеческая реакция.

Таких сторон войны много, и перечислять их можно долго. Но не меньше и других.

Война — это место, где рождается товарищество. Часто это товарищество поневоле, когда друг другу оказывают помощь и поддержку душевно и в других планах неблизкие люди, которые в мирное время вряд ли оказались бы в одной компании: просто проблемы у одного составляющего звена — это проблемы у всего звена.

Но порой из такого товарищества поневоле рождаются отношения более прочные и надежные, чем легковесная дружба мирного времени, которая может длиться долгие годы в формате «водка-шашлык-баня-песни» и рухнуть при первом же серьезном испытании.

Война — это место и время, где проявляются истинные морально-духовные и физические качества человека, и для него самого, и для окружающих.

Звучит банально, проговорено тысячу раз, но этого менее правдиво не становится. Физика может оказаться на высоте, а дух и личные качества не очень, может и наоборот.

В принципе, внутренняя составляющая первична, когда понимаешь, за что и кого рискуешь жизнью, силы удваиваются. Но и стремление к банальному физическому выживанию тоже мобилизует их неплохо. Факт без знаков плюс и минус.

Зато если стремление к выживанию слагается с пониманием целей твоей работы, силы не просто удваиваются, а утраиваются.

На войне приобретаются самые неожиданные навыки и привычки, которые могут затем счастливо не пригодиться, а могут и помочь. Например, разжигание заново почти безнадежно потухшей печки-буржуйки несколькими способами. Или быстрая сборка-разборка в полной темноте автомата Калашникова, в просторечии «калашмата». Или замена батареи на рации тоже в полной темноте.

Здесь учишься ценить продукты питания во всем их разнообразии. Я, допустим, всегда с пренебрежением относился к быстрозавариваемой вермишели типа «Доширака», а на СВО ощутил их прелесть и вкус (на Донбассе такую продукцию называют «мивина», на Украине это был местный аналог «Доширака», давший обобщенное название всей однотипной продукции).

А где еще научишься искать, словно грибы под травой, и выдирать в развалинах домов болты и шурупы, чтобы вкрутить их для устойчивости в обувь, когда на дворе лютый гололед?

Кстати, о гололеде и грязи. В начале декабря в ДНР, как и в ряде сопредельных регионов, случился лютый, почти аномальный гололед.

В такую погоду и в мирном городе легко получить травму, а на линии боевого соприкосновения, на искореженных дорогах и на разнообразных руинах с множеством каменных и железных осколков, травма может оказаться куда тяжелее, а ее риск даже выше, чем строго боевой.

И вот мы с товарищем полтора километра скользили по этому лютому катку, а потом увидели, что впереди широкая полоса, разбитая проезжавшим танком в густую грязную кашу.

Никогда я так не радовался грязи, войдя в нее едва ли не по щиколотку. Это было, наверное, сродни радости главного героя «Побега из Шоушенка», выйдя из трубы с нечистотами, победно вскидывающего руки навстречу свободе; хотя, конечно, на его долю выпали более продолжительные испытания.

Так и подмывает назвать сей эпизод как-то вроде «Благословенная грязь войны» и вынести в заголовок, чтобы проиллюстрировать ту самую военную контрастность, противоречивость, единство и борьбу противоположностей.

На самом деле таких эпизодов тысячи, и есть намного более яркие, иллюстративные, символичные.

Далеко не всегда грязь на войне в радость, чаще нет, чем да. Но то, что грязное (не только в буквальном, в переносном смысле тоже) на войне является спутником и неотъемлемой частью единого целого со светлым – факт, пожалуй, непреложный.

Надеюсь, мне еще выдастся возможность хотя бы минимально откровенно рассказать об этом.

Станислав Смагин, политолог, публицист, военнослужащий батальона имени Ильи Муромца