Национализм должен обеспечить существование такой экономики и такого производства, которое выживет и обеспечит достойное существование своей нации, даже если остальной мир по всем ее границам установит такие заслоны, которые на полвека оставляли бы мою нацию в экономической блокаде.
Если бы я был националистом, особенно русским националистом и особенно сейчас, я бы в первую очередь поднял на знамя слова марксиста и интернационалиста Владимира Ильича Ленина о существовании и необходимости различения двух национализмов: национализма угнетающей нации и национализме нации, борющейся за свое освобождение.
Точно для их подтверждения я бы также самым активным образом обращался к такому факту, как существование в одно и то же время, с одной стороны, фашистского национализма Гитлера и антифашистского национализма де Голля. А также к тому, что националистический режим де Голля в 1960-е годы был одним из главных противников международного антикоммунизма и союзником СССР в противостоянии экспансии США и НАТО.
Одновременно, если бы я был националистом, я бы исходил из того, что моя идентификация, то есть моя нация не существует вне моей страны. Страна не существует вне территории – как минимум в своей психологической идентификации: можно иметь утраченную территорию, но одновременно нацию, ставящей целью себе эту территорию вернуть. Моя страна есть создание моего народа. То есть ее территория принадлежит мне и моей нации. И с нами она едина. Поэтому, с одной стороны, никакая часть страны созданной моим народом и никакая часть территории, объединенной моим народом, не может быть отдана никому. Ни иностранным завоевателям. Ни местным сепаратистам.
Поэтому и в этом отношении моя нация – это, во-первых, те, кто считает так же. И в потенциале как минимум готовы действовать исходя из этого приоритета. Во-вторых, это те, кто не противопоставляет себя мне. Признает свое единство со мной как представителем данной нации. И не стремится возвыситься надо мной – то есть признает себя со мной равным и равноправным. И моя нация в этом отношении есть те, кто готов объединиться со мной. А не те, кто хочет так или иначе от чего-то отъединиться. Моя нация – не те, кто внешне похож на меня. Моя нация – те, кто в принципе готов взять в руки оружие, чтобы вместе со мной бескорыстно защищать мою страну или возвращать ее из-под диктата тех, кто установил свой диктат над частью моей страны.
Моя нация – нация товарищей по оружию. И товарищей по труду.
Моя нация – это те, кто вне зависимости от своей принадлежности к тем или иным племенам, этносам и народностям принимает на себя миссию создания нашего национального государства.
Тот, кто говорит, что он такого единства нации на созданной в ходе истории территории государства строить не хочет, этому препятствует и часть территории моей страны хочет тем или иным способом выделить, отсоединить, кому-то отдать, есть некая иная нация. Но права на территорию моей нации она не имеет. Она может покинуть эту территорию, может быть с нее выселена. Может быть моей нацией уничтожена в ходе защиты целостности моей страны, но моя страна, нация и территория – есть единство. Они – неделимы.
Точно так же те группы, которые, возможно, и именуют себя моим национальным именем. Если они создают или устанавливают порядки, при которых моя нация будет разделена на высших и низших, на тех, кто работает, и тех, кто за их счет живет, – эта группа не входит в мою нацию.
Она представляет собой группу врагов моей нации. При ее обнаружении и политическом проявлении, при ее попытке действовать вступает в силу старый лозунг старого национализма: «Да здравствует Нация! – Аристократов и попов (в смысле – привилегированных) – на фонари».
Если бы я был националистом, я полагал бы, что вся политика моего государства и элиты страны должны основным своим приоритетом ставить защиту национальных интересов моей нации, в первую очередь – экономических, а также культурных, то есть в том числе и ценностных. Национализм – это не самоидентификация. Национализм – это конкретная политика. Словом национализм в разном контексте в политической теории и истории обозначается:
Процесс становления наций из разрозненных этнических групп и народностей и формирование национального государства.
Политика государства и элиты страны, направленная на защиту ее национальных, в первую очередь экономических и культурных интересов.
Одна из четырех мировых политических идеологий.
Совокупность бытовых ксенофобских предрассудков.
Это – как минимум.
Причем национализм как мировая идеология делится на:
Классический национализм 19 века, свое первое историческое воплощение как мировой идеологии времен Мадзини и Гарибальди.
Национализм как одна из идеологий 20 века, основное воплощение этой мировой идеологии в 20 веке – экспансионистский национализм, стремящийся к порабощению других наций и утверждению своего превосходства и господства.
Рождающиеся неоформы национализма современности – в первую очередь проявляющиеся как национал-сепаратизм.
Если первое и второе воплощение националистической идеологии были «укрупняющим национализмом» – первая была ориентирована на объединение раздробленной нации и оформление ее государственного единства, а вторая на расширение господства этой нации за счет подчинения остальных, – то третье ориентировано на разрушение сложившихся наций путем возрождения этнической раздробленности и разрушения национальных государств под видом «национального освобождения».
В этом смысле современный национализм – даже когда это национализм титульной нации – есть противник и средство разрушения национального государства точно в такой же степени, как и полинациональных империй.
То есть национализм – это не прославление своих и принижение других. Национализм в этом отношении – это реальное действие, направленное на благо моей нации и защиту интересов ее граждан. Нация сильна тем, что она умеет и что она производит. Нация – это товарищество по труду. Главная задача национализма как политики – обеспечение развития национального производства.
Национализм должен обеспечить существование такой экономики и такого производства, которое выживет и обеспечит достойное существование своей нации, даже если остальной мир по всем ее границам установит такие заслоны, которые на полвека оставляли бы мою нацию в экономической блокаде. Правда, другое дело, что национализм должен обеспечить существование такой армии, которая обеспечит снятие этих заслонов, не слишком заметив их существование.
Равно как национализм должен иметь своей целью и быть способен обеспечить производство такого значения и качества, чтобы, когда некие правительства попытались объявить в иных формах экономическую блокаду, их же граждане, отвыкшие существовать без товаров, создаваемых национальным производством моей нацией, свергли бы их в течение месяца.
Если бы я был националистом, я бы исходил из того, что национализм – лишь одна из четырех мировых идеологий. Есть другие. И нужно не столько противопоставлять себя им, сколько взять у них то, что может служить интересам моей нации. Прежде всего – ее единства. Защиты ее представителей. И отвергать то, что будет вести к ее объективному разделению и ослаблению. Больше всего опасаясь того в какой-либо из них, что может опять же, разделить ее по имущественному и правовому признаку. То, что ведет к разделению на богатых и бедных, на тех, кто живет своим трудом. И тех, кто живет трудом последних. Потому что как только такое деление возникает – Нация рушится. И делится на две совсем другие нации: нацию богатых и нацию бедных. То есть как таковая не только раскалывается, но и умирает.
Если бы я был националистом, я бы исходил из того, что один из главных врагов национализма – ксенофобия и родственные ей бытовые предрассудки.
Если они, основываясь на внешних признаках, оказываются направлены на представителей моей нации, то есть на тех, кто готов, вместе со мной защищать мою страну и служить ей, они раскалывают нацию, рождают недоверие между ее представителями и ослабляют ее единство.
Если они направлены на тех, кто себя с ней не соотносит, они унижают ее. Они демонстрируют, что в ней живет враждебность – и она может оказаться враждебна другим народам, страшится чужого. То есть ее слабости. И тем самым поощряют другие народы и нации, другие государства на то, чтобы испытать ее на прочность и что-либо у нее отобрать.
Тогда как другие народы и нации должны, прежде всего, видеть ее силу и единство. Само наблюдение ее жизни должно убеждать их в том, что перед ними те, кто ничего не страшится. Те, кто сильны. Те, кто едины. И пытаться враждовать с такой нацией – неразумно и рискованно. Наблюдающие нацию должны видеть, что она достаточно сильна, чтобы не пытаться проверить это на практике, достаточно благородна, чтобы ей доверять, и достаточно доброжелательна, чтобы не опасаться ее самой.
Если бы я был националистом, как сознательный националист я бы исходил из того, что подлинный национализм, прогрессивный и прогрессисткой национализм, это классический, первый национализм, ставящий своей целью объединение страны и нации.
Есть два иные его воплощения. Стремящиеся не к объединению, а к разъединению. Тот, который стремится, осуществляя свою экспансию, подчинить себе иные народы и заставить их на себя работать. И тот, который пытается разрушить себя, на место объединения ставя выделение тех или иных частей, образовавших некогда нацию. Дробя нацию и провоцируя раздел страны и территорию. Это – два врага моей нации. Два искушения, ведущие ее в тупик.
Будучи националистом, я бы всячески приветствовал и поддерживал экспансию моей страны и моей нации в мире. Но не как порабощение других, а как предметное доказательство того, что то, что делает моя нация, она делает лучше всех других наций. Не утверждениями – а тем, чтобы обеспечить, чтобы мои автомобили были лучше любых других, мои самолеты – лучше любых других. Мои ракеты – точнее любых других. Мои специалисты – профессиональнее любых других. Мои технологии – совершеннее любых других.
Чтобы имя моей нации другими нациями воспринималось как символ Добра и защиты от Зла. Чтобы весь остальной мир был твердо уверен, что, пока на свете есть моя нация, с ним не произойдет ничего плохого. Потому что при любом несчастье, которое может случиться – от катастрофы природного характера до вторжения инопланетян – моя нация всегда сумеет спасти человечество. И чтобы он твердо – главное, обоснованно – верил, что, пока моя нация есть, у мира есть Надежда.
Будучи националистом, я бы всячески поддерживал сохранение своей самости и своей особенности, не допуская размыва собственной самоидентификации. Но не путем отгораживания от Иных, а путем умения освоить все интересное, что в них есть. Я бы брал все, что у них есть такого – в культуре, науке, обычаях, что может обогатить мою нацию, но не разрушить ее смысловые и идентификационные стержни, и вооружил себя ими, подчинив своим ценностям и смыслам. Вступая в контакт с иными, нужно вступать в него достаточно сильным и содержательно накаленным, чтобы результатом этого контакта была не утрата тобой своей сущности, а принятие Другим твоей правды. И чтобы каждое соприкосновение моей нации с другим опытом приводило к тому, что все, что умеет другой народ и другая культура, моя нация умела бы делать лучше, чем те, от кого она этому научилась.
И я бы твердо помнил и старался внушить остальным, что главное, в чем сущность и историческое предначертание моей нации: познать Мир, открыть Истину и открыть ее для того, чтобы научить ей остальных людей и остальные народы.
