Судебный запрет в России в конце 2023 года «международного общественного движения ЛГБТ*» как экстремистской организации стал естественным проявлением инстинкта самосохранения общества перед лицом подлинной войны с семьей как институтом (да и с нормальностью как таковой), развязанной западными либералами по всему миру.
В связи с многочисленными инсинуациями стоит сразу напомнить, что последние сто с небольшим лет термин «либерал» означает уже не сторонника свободы, суверенитета и ответственности личности, как во времена Просвещения, а вульгарного слугу финансовых спекулянтов, растоптавшего все традиционные либеральные ценности (от свободы слова до честных выборов и независимого суда) ради интересов этих спекулянтов. Поскольку они зарабатывают на нестабильности рынков, интересы финансовых спекулянтов (а с ними их слуг либералов) прямо противоположны интересам любого народа без исключения.
Либеральная война с семьей как таковой была и остается частью стратегии «глобального сброса настроек», то есть ликвидации современной цивилизации для превращения уходящего в прошлое финансового спекулятивного капитала в светлое будущее мира путем архаизации, то есть возвращения человечества в Средневековье. «Климатическое мошенничество» разрушало промышленность; новое «великое переселение» народов — культуру и быт, а война с нормальностью — семью.
Однако политическая злободневность борьбы за права гомосексуалистов (быстро ставшая подлинным крестовым походом против каких бы то ни было прав натуралов) скрыла более глубокое, фундаментальное значение справедливо запрещенной в России пропаганды этого несчастья (не случайно американская психологическая практика породила фразу «веселого гея можно увидеть только в гробу») как новой нормы.
Похоже, гомосексуализм стал на Западе (а значит, и в глобальных масштабах) важным инструментом формирования новой глобальной управляющей элиты, всерьез готовившейся (да и готовящейся в настоящее время) сменить традиционные.
Ведь создание элиты — крайне сложная и многомерная задача, решение которой тем не менее подчинено четким объективным закономерностям.
Прежде всего, реальная власть (в отличие от формальной и тем более фиктивно-демонстративной) при любом уровне демократии жестко отделена от управляемых, хотя бы уровнем ответственности ее членов. Помимо прочего, это часто порождает шокирующее сторонних наблюдателей чувство общности даже по-настоящему непримиримых политических противников.
Обособление управляющей элиты долго достигалось поддержанием особого образа жизни. Однако уже массовые пресса и мода (а затем медиа и туризм) сделали ее образ жизни нормой для заметной части даже среднего класса.
Власть часто отделялась от управляемых языком и национальностью, но интенсификация международных контактов и превращение английского в lingua franca смели и этот барьер.
В прошлом управляющая элита воспитывала (чтобы не сказать «дрессировала») своих детей совершенно особым образом. Но английская система частных школ и университетов, ориентированная на создание при помощи весьма специфических психотравм идеального колониального администратора, оказалась патологически неспособной воспитывать навыки, необходимые для эпохи технологического прогресса, и в результате стала одним из ключевых факторов краха Британской империи. Беспощадную трансформацию этой системы под давлением требований времени никак нельзя признать успешной: накануне коронавирусной катастрофы крупнейшие глобальные корпорации перестали автоматически принимать на работу выпускников наиболее престижных в прошлом частных вузов Англии и США, перейдя к рассмотрению их кандидатур на общих основаниях.
Вторая попытка обособления управляющей элиты при помощи создания специфической системы подготовки — болонский процесс, отказавшийся от равного образования и обеспечивающий возможно более раннее средневековое деление на власть и подчиненных (в том числе подчиненных специалистов), — также оказалась в целом контрпродуктивной.
Кроме того, время драматически ускорилось: воспитывать — и специалистов, и элитных управленцев — стало некогда, да и власти уже нужны не столько наследники, сколько необычные таланты в самых разных сферах деятельности. При этом социальная значимость знания (в том числе и тщательно скрываемого от управляемых, еще недавно бывшего сакральным) разрушается технологиями точно так же, как и другие устои эпох Просвещения и НТР.
Долгое время реальную власть от управляемых надежно отгораживал имущественный ценз. Однако и он перестал быть достаточным: беспрецедентно долгие успешные спекуляции наплодили слишком много «новых богатых» (и Глобальная депрессия все еще не оптимизировала их поголовье), а реальной власти по-прежнему слишком мало.
В этих условиях замена на глазах перестающих работать социальных цензов власти простым и надежным физиологическим барьером выглядит эффективной и почти естественной.
Представляется принципиально важным, что наиболее мощному и хаотическому информационному воздействию в условиях тотального применения технологий формирования сознания подвергается именно управленческая элита каждого общества. Ее психика меняется быстрее и по-другому, чем у управляемых, что не может не проявляться и в тесно связанной с феноменом власти сексуальной сфере.
Власть, в конечном счете, заключается в распоряжении чужой жизнью при заведомо недостаточных для принятия правильного решения данных, что объективно требует от ее носителя преодоления морально-этического барьера.
В нормальном обществе это вынужденное нарушение общих норм морали компенсировалось воспитанием ответственности, однако принципиально безответственное западное общество постмодерна основано на гипертрофированной до абсурда ценности одного лишь собственного «я» (доходящей порой до самого настоящего субъективного идеализма) и финансовых спекуляциях как непримиримой противоположности производительному труду.
Таким образом, на Западе между управляющей элитой и обществом исчез традиционный барьер, основанный на массовой морали управляемых и индивидуальной ответственности руководителей, а потребность в нем сохранилась и в силу своей объективности может способствовать возникновению «нетрадиционного» барьера.
Важно и то, что власть так же объективно, по самой своей природе, должна быть всецело сосредоточена на своей ключевой миссии, а отсутствие детей у большинства лиц нетрадиционных сексуальных ориентаций позволяет избежать «хозяйственного обрастания» и отвлечения от «основной работы».
Наконец, власти — любой, — как ни печально, необходима жестокость. Это технологическое требование: каким бы развитым, гуманным и инициативным ни было общество, в какой бы нарастающей степени управление ни сводилось бы к убеждению, подчинения все равно не существует без демонстративных кар (а вот степень их тяжести — от легкой печали по поводу нерадивого сотрудника до массового террора — действительно определяется состоянием общества).
Растерзанный либералами европейский гуманизм стал возможен лишь потому, что вырос на самом чудовищном изуверстве, причем не только Средних веков, но и викторианской эпохи (в которой избиение своих жен было нормой для респектабельных джентльменов), и Великой депрессии, и Второй мировой. (Зверства немецких, хорватских, украинских, венгерских и прочих фашистов хорошо известны, но им не уступали англичане, эффективно организованным голодом умертвившие в 1943 году в Бенгалии более 3 млн человек из 60 млн населения, чтобы в случае приближения японцев они не подняли восстание. А при одной бомбежке американцами и англичанами Дрездена, призванной всего лишь впечатлить советское руководство и сократить получаемые им ресурсы, погибло больше людей, чем в Токио, Хиросиме и Нагасаки вместе взятых.)
А криминалисты слишком хорошо знают, что исключительная жестокость весьма часто связана именно с гомосексуальностью.
Таким образом, агрессивная борьба за ущемление носителей традиционной сексуальной ориентации предоставлением исключительных прав (пресловутой «отрицательной дискриминацией») сексуальным меньшинствам — это не только элемент глобального проекта финансовых спекулянтов по уничтожению современной цивилизации, но и внешнее проявление лишь отчасти сознательного процесса формирования новой глобальной элиты. Да, в конечном итоге этот процесс обречен на крах: в распадающемся на макрорегионы мире нет места глобальной элите — и она в конечном итоге захлебнется в сжимающемся и частично исламизирующемся Западе, — однако инстинкты, и тем более к власти, не отменяются объективными процессами.
А всерьез полагающим, что гомосексуализм бывает только врожденным и не поддается воспитанию и навязыванию, стоит хотя бы попытаться подумать о причинах его непропорционального распространения в ряде специфических социальных групп — от танцоров балета до заключенных.
Если, конечно, они не убеждены столь же всерьез в том, что эти группы исходно отбираются по гомосексуальным наклонностям.
* Примечание: Международное движение ЛГБТ признано экстремистским и запрещено в Российской Федерации.
