Свернуть рыночный эксперимент
Сергей Черняховский
Власть находится в руках сверхбогатых групп, которые неспособны обеспечить развитие страны
Рубль продолжает свое падение, пусть его масштабы уже не столь велики, как несколько недель назад. Что за этим последует, понятно: будут расти цены на потребительские товары. Продолжается и падение акций на фондовом рынке.
Кто-то видит причину происходящего в кризисе на Украине и реакции субъектов финансовой жизни на геополитические риски. Кто-то воспринимает это как «наказание» России за то, что она посмела проявить самостоятельность в крымском вопросе. Кто-то – в наступающей рецессии, в свою очередь вызванной неблагополучием экономической ситуации в мире.
При этом важно понимать, что одно и другое связано между собой. Стремление западных стран поглотить Украину, лежащее в основе этого кризиса, само вызвано напряжением в экономической жизни Евросоюза и близким к катастрофе положением экономик Греции, Испании, Португалии и других стран ЕС.
То есть в основе событий лежало не только стремление европейцев и США нанести стратегический удар по России, но и их желание решить свои проблемы за счет ресурсов, остатков промышленности и дешевой рабочей силы Украины.
Но и снижение курса национальной валюты, и негативные тенденции в экономике в таком случае оказываются производными не от своего объективного состояния, а от конъюнктурных колебаний, часто вызванных преходящими и субъективными факторами.
Мировой кризис 2008-2009 гг. начался с того, что всего лишь один владелец дома не смог вовремя погасить кредит за этот дом.
В условиях рынка экономика страны, тесно интегрированной в мировое рыночное пространство, начинает полностью зависеть от того, что происходит в мире. И от проблем тех стран, названия которых жители этой страны иногда могут даже не вспомнить.
Рыночные отношения – это вообще диктат текущего спроса и предложения. И то, что кажется предельно выгодным производить и продавать сегодня, оказывается разорительно производить завтра.
В той степени, в какой рыночные требования выходят за требования текущего дня, они зависят в основном от ожиданий, то есть от во многом субъективно-психологического качества, от того, что Гегель называл кажимостью в противовес действительности. Даже рожденные пониманием этого расчеты и попытки планирования экономики в условиях рынка – это всегда попытки планирования кажимости, угадывание того, что какому субъекту в тот или иной момент может показаться.
Таким образом, рыночная экономика – это всегда соединение воздействия краткосрочного утилитаризма с призраками страхов, надежд и испугов полуслепого человека.
Рыночная экономика – это мореплавание под парусами. Очень удобно и прогрессивно на фоне плота или гребной шлюпки и если идешь под попутным ветром, но смертельно опасно во время шторма. Романтично – для яхтсменов. Но глупо, когда созданы паровой и атомный двигатели.
Мировой кризис 1929 года успешно преодолевался именно на ограничении рыночной экономики либо при полном отказе от нее.
В моменты пика кризиса 2008-2009 гг. почти все мировые лидеры заговорили в той или иной форме об исчерпанности прежней, то есть рыночной модели. Впрочем, на самом деле и в их странах она уже не была в полной мере рыночной, но кризис порождало именно то, что оставалось в ней от рынка.
Россия тогда тоже противостояла кризису именно за счет антирыночных мер, и если не преодолела его последствия полностью, то только из-за того, что эти меры были недостаточно антирыночными. Точнее, недостаточно пострыночными, потому что преодоление ограниченности рынка означает не возврат от паруса к веслу, а уход от паруса к паровому и атомному двигателям.
Все просто: нельзя строить стратегию на сегодняшней выгоде. Этого не понимает экономическая власть России. Но это давно и все больше понимает российское общество.
Судя по данным даже вполне прорыночного и прозападного Левада-центра, вера в рынок в российском обществе закончилась как раз тогда, когда рынок начался. Она существовала как порождение перестроечных мантр конца 1980-х. И она испарилась, как только общество столкнулось с последствиями рыночной авантюры российского руководства. Иногда она становилась несколько больше, иногда – несколько меньше, но никогда больше не восстанавливалась.
В рынок еще верили в феврале 1992 года: тогда 48% назвали лучшей системой ту, в основе которой лежат частная собственность и рыночные отношения, и 29% – ту, которая основана на государственном планировании и распределении. Предпочтения зависли в марте 1993 года – по 35% сторонников каждой из систем. А дальше чаша весов качнулась в другую сторону. И вера в рынок полностью исчезла к июлю 1994-го: ту систему, в основе которой лежат частная собственность и рыночные отношения, теперь предпочитали 25%, а ту, которая основана на государственном планировании и распределении, – 39%.
Больше никогда за 20 лет идея рыночной экономики не пользовалась поддержкой даже относительного большинства, а поддержкой большинства абсолютного она не пользовалась вообще никогда. К сентябрю 1998 года поддержка плановой экономики достигла 50%, а рыночной – упала до 31%. К апрелю 2000-го за план были 52%, за рынок и частную собственность – 33%.
Разрыв и отставание предпочтений рынка по сравнению с предпочтениями плана сокращались дважды. В апреле 1997 года, после деноминации и относительной недолгой стабилизации экономики (за план – 43%, за рынок и частную собственность – 40%), и эта стабилизация завершилась с крушением финансовой пирамиды ГКО. И в январе 2012 года, на фоне информационной антипутинской атаки прозападных СМИ, доля сторонников плана чуть снизилась – до 49%, а доля сторонников рынка и частной собственности возросла до 36%. Но уже через год число первых вновь составило более половины, а число рыночников и «носителей частнособственнической психологии» откатилось до 29%. На сегодня идею плановой экономики поддерживают 54%, а идею рыночной с частной собственностью – 29%.
Можно говорить, что 29% – это почти треть и с их мнением тоже нужно считаться. Но считаться – это не значит подчиняться, потому что воля 54% в любом случае выше воли 29%.
Можно спорить, должно ли большинство навязывать свою волю меньшинству. Но, во всяком случае, ненормально и недопустимо, когда меньшинство навязывает свою волю большинству.
И происходит это исключительно в силу того, что власть в стране, в конечном счете, находится даже не в руках этой трети, а у тех примерно 3-4% населения страны, сверхбогатых групп, которые заинтересованы в существовании отвергаемой обществом экономической модели, но при этом неспособны обеспечить развитие страны. По всем, даже официальным данным, по основным показателям, даже перед началом нынешней стагнации Россия 2012-13 гг. по основным видам продукции не достигла уровня РСФСР 1990 года.
Практика – все-таки критерий истины.
С одной стороны, почти за четверть века рыночного эксперимента в России данная система отношений не показала существенных достижений и не решила существенных проблем страны, а главное – не сумела решить задачи ее технологического прорыва. С другой стороны, общество эту идею не поддерживает и отвергает.
То есть социально-экономическая система навязана стране узким меньшинством. Далее встает вопрос о том, чьи интересы должна выражать уже и политическая система. И тут законы просты: там, где политическая элита слушается сверхбогатого меньшинства (или срослась с ним), она лишается поддержки большинства и становится ему не нужна.
И уже другой вопрос, кто тогда (какая политическая группа и кто персонально) становится лидером, увлекающим разъяренное большинство на «штурм старого мира».
КМ.ru 22.03.2014
