«Призрак перестройки»
Сергей Черняховский
Слишком памятно, какой ценой и какой кровью обернулись те «реформы»
В последнее время многие, кто с радостью, а кто и сожалением, говорят о нынешней России как о стране «победившего консерватизма».
Даже последний успех партий-евроскептиков на выборах в Европарламент отдельными экспертами связывается с тем, что «консервативная революция» Путина стала, дескать, вдохновляющим примером для его европейских единомышленников.
Консервативный тренд поспешили поддержать и закрепить социологи. ВЦИОМ еще в апреле представил интересные данные опроса об отношении граждан страны к консерватизму, которые предсказуемо интерпретировал, в том ключе, что «консервативные идеи приобретают популярность в российском обществе».
Социологи сделали два вывода.
Первый: «В том, что концепция консерватизма благоприятна для поступательного развития общества, уверены 56% россиян».
Второй: «Идеи консерватизма сегодня более популярны среди наших сограждан, чем 10 лет назад».
Формально это могло бы оказаться верным, поскольку опрос дал именно те цифры, которые называет ВЦИОМ.
Более того: с одной стороны понятно, что сверху, от власти, идет определенный запрос на консерватизм, определенное настроение, желаемость того, чтобы это оказалось верным.
С другой стороны, в обществе, конечно, есть повсеместно наблюдаемый запрос на сохранение того, что работает и нежелание ни новой «перестройки», ни новых «реформ». Какой кровью страна заплатила за первое, и какой нищетой за второе, слишком памятно.
Может быть, об этом и забыли бы, ибо к концу 2000-х годов сформировалось определенное ожидание некого обновления, но после того, как вслед за провозглашением лозунга «Развития», а потом «Модернизации» начали вставать призраки болотных «гуляний», ассоциирующихся сегодня еще и с погромами в Киеве, люди в основном хотят, чтобы политики оставили их в покое и дали возможность обустраивать то, что есть, а не призывали все перестроить, предварительно все разрушив.
В то же время действительно, из двух вариантов ответа – комплиментарного и негативного по отношению к консерватизму, – в 2003 году первый выбрали 44%, а сегодня – 56%, второй же в 2003 – 27%, а сегодня – 31%.
То есть, вообще-то, происходит не нарастание сторонников консерватизма наряду с уменьшением его противников, а размывание, самоопределение тех, кто раньше затруднялся с ответом на этот вопрос. В 2003 году их было 29%, сегодня их стало 13%. Это – поляризация. Исчезновение промежуточных групп. То есть налицо движение к столкновению и противостоянию. В пропорции примерно два к одному – то есть две трети общества могут столкнуться с одной третью.
Но консервативная составляющая всегда несколько менее энергична, чем «трансформационная», и если бы оценка ВЦИОМа оказалась верна, и такое столкновение действительно неизбежно, то силы столкнувшихся сторон могут оказаться как минимум равными.
Другое дело, что эта оценка, на самом деле, не верна. И ситуация вообще другая, чем представляется социологам.
Вот конкретные формулировки, выносившиеся на опрос.
Первая: «Консерватизм — это то, что позволяет сохранить обычаи и традиции страны, существующий общественный строй и двигаться вперед без рывков и потрясений».
Вторая: «Консерватизм — это то, что не позволяет обществу двигаться вперед».
За первую формулировку сегодня, действительно, высказываются 56% россиян, за вторую – 31%.
Но во второй формулировке смысловой центр один: «согласны ли Вы с тем, что консерватизм не позволяет двигаться вперед». Альтернативный вопрос должен был бы содержать в себе противоположный посыл: «консерватизм позволяет двигаться вперед».
И этот посыл там есть, но кроме него в первой формулировке присутствуют и другие:
— консерватизм позволяет сохранить обычаи и традиции;
— консерватизм позволяет сохранить общественный строй;
— консерватизм позволяет двигаться вперед. Причем не двигаться вообще – а без рывков и потрясений. Кстати, смысл последнего высказывания в том, что консерватизм позволяет двигаться вперед медленно, без ускорения. То есть быстрого продвижения не обеспечивает.
С этой точки зрения данные результаты можно было бы интерпретировать прямо противоположно тому, как их интерпретирует ВЦИОМ: если он говорит, что в стране увеличилось число людей, считающий, что консерватизм позволяет двигаться вперед, то с не меньшим основанием можно было бы сказать, что в стране с 44% до 56% процентов увеличилось число людей, которые считают, что консерватизм не позволяет быстро двигаться вперед и обрекает страну на замедление развития.
Так что если перед ВЦИОМом стояла политическая задача своими данными поддержать рост консервативных настроений в обществе, то он ее не решил и сам подготовил себе ловушку. В первую очередь — в силу некорректности формулировок опроса.
Приведенная выше трехцентровая формулировка обеспечивала повышение числа поддержавших ее, но не позволяла выявить реальный расклад предпочтений. То есть, годилась, как могло показаться, для пропаганды, но не годилась для объективного анализа. И, тем самым, дезориентировала тех, кому предстояло бы на ее основе принимать решения и, с другой стороны, создавала бы пропагандистскую ловушку, позволяя оппонентам интерпретировать ответы почти прямо противоположно.
Реципиенту предлагалось ответить, считает ли он, что консерватизм сохраняет обычаи – и трудно было бы найти того, кто ответит иначе; что консерватизм сохраняет общественный строй — что, в общем, почти безусловно (если только он не затормаживает развитие настолько, что этот строй рушится сам собой), и все эти ответы засчитывались за ответ на третью часть: что консерватизм позволяет двигаться вперед. Были соединены два бесспорных суждения с одним спорным – и ответы на бесспорные засчитывались за нужные ответы на спорный вопрос.
С таким же успехом можно было бы сформулировать его так: «Считаете ли, что снег белый, Волга впадает в Каспийское море, а консерватизм не препятствует развитию?». И всех, считающих, что снег белый, записать в почитатели консерватизма. Что, по-своему, конечно, правильно: потому что данное суждение есть суждение, утвердившееся традиционно. А тот, кто придерживается традиционного суждения, вполне может рассматриваться, как консерватор.
Кстати, и тот, кто считает, что для свержения деспотической власти приемлема революция, тоже вполне, традиционен, и потому вполне может считаться консерватором.
Если же говорить об артикулируемых симпатиях к консерватизму, то они значительно менее распространены, чем сконструированное ВЦИОМом мнение о развивающем потенциале консерватизма.
О своих определенных симпатиях консерватизму более или менее уверенно сейчас говорит 11% граждан. В 2003 году таких было 9% — для 11 лет рост совсем не впечатляющий. В пределах погрешности.
Другое дело, что о частичной симпатии консерватизму тогда говорили 28%, сегодня – 37%. И здесь рост больше. Но в обоих случаях этот вопрос следовал за первым, который, как было показано, изначально задавал, по сути, неадекватное понимание трактовки консерватизма, при которой формальное звучание вопроса: «сочувствуете ли Вы консерваторам» превращалось в подспудное: «сочувствуете ли Вы тем, кто считает, что снег – белый».
И тут уже налицо явная противоречивость: согласие с тем, что консерватизм сохраняет существующий общественный строй, было отождествлено с согласием с тем, что он позволяет двигаться вперед.
То есть с одной стороны мы видим попытку манипулятивными методами утвердить в сознании человека положение о возможности обеспечивать полноценное развитие без смены общественного строя, а с другой – игнорирование простого факта: строй, который на одном этапе является развивающим и прогрессивным, со временем всегда оказывается ведущим к катастрофе и остановке развития.
КМ.RU 30.05.2014
