ЦАРЬ ГОРЫ
20 мая в Институте динамического консерватизма состоялась экспертная встреча «СОВРЕМЕННЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ В РОССИИ – НЕКЛАССИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ». В дискуссии приняли участие от Института – Виталий Аверьянов, Андрей Кобяков, Егор Холмогоров, в качестве гостей: Наталья Андросенко, Ярослав Бутаков, Дмитрий Володихин, Маринэ Восканян, Александр Елисеев, Максим Калашников, Константин Крылов, Аркадий Малер, Александр Михайловский, Сергей Пыхтин, Михаил Ремизов, Сергей Сергеев, Андрей Фурсов и др.
Не давая оценок, вначале обозначим лишь позиции выступающих – наиболее акцентированные, патетические моменты выступлений.
Виталий Аверьянов: Консерватизм сегодня – это ментальная губка, впитывающая все ценное для нашей национальной традиции и в то же время это фильтр, мембрана, отсеивающая все для нее вредное.
Андрей Кобяков: Мы не можем отдавать «левым» на откуп тот дискурс, который «левые» пытаются монополизировать. Мы созрели для аннексий.
Егор Холмогоров: Консерватизм с приставкой ли «младо», или без этой приставки, оказался интеллектуальным царем горы.
Михаил Ремизов: Мы не должны отдавать копирайт на модерн нашим оппонентам, тем более что его политический контекст реально сложился в диалоге Просвещения в первую очередь с романтизмом и историзмом консерваторов.
Максим Калашников: Неолиберализм привел современную цивилизацию к концу. Он способствовал остановке научно-технического прогресса.
Андрей Фурсов: Нам нужна реальная интеллектуальная карта современного мира – своя нелиберальная схема идеологических и научных концепций, современных теорий и мифов.
Константин Крылов: Наши либералы добились того, что имеют власть, по крайней мере идейную, и при этом не несут ответственности.
Дмитрий Володихин: Наш консерватор – это прежде всего клерикал, то есть тот, кто выступает за устои Церкви, за соблюдение заповедей, за духовное просвещение.
Наталья Андросенко: Младоконсерватизм – это все мы; И его дальнейшая судььба будет такой, какой мы ее сделаем. Нам всем нужно много и хорошо работать.
Сергей Пыхтин: Соцопросы в России показывают, что 9 миллионов из 12 обозначают так или иначе свои предпочтения в сфере консерватизма. Он становится опасен, и поэтому нашим оппонентам необходимо его каким-то образом прессовать либо присвоить.
Сергей Сергеев: Консерватизм для России, а не Россия для консерватизма. Для нас подлинно консервативны не отвлеченные схемы, а все, что способствует повышению жизнеспособности русского народа, его процветанию.
* * *
Теперь остановимся подробнее на отдельных высказывания участников экспертной встречи.
В своем вступительном слове директор Института динамического консерватизма Виталий Аверьянов отметил: «Давайте поставим еще раз вопрос о возможности интеллектуального, идейного и духовного союза между представителями консервативной волны. При этом если просто посмотреть в лица сидящих здесь и вспомнить, что мы делали в последние годы, то будет ясно, что мы очень разные. И наши идейные оттенки, и направления зачастую не совпадают. Поэтому, когда мы говорим о неклассичности консерватизма, мы в том числе и это имеем в виду. Консерватизм для нас, тех, кто учредил новый Институт – это своего рода мембрана, отсеивающая вредное и берущая полезное для нашей национальной традиции, традиции, развитие которой, как мы надеемся, мы будем определять в XXI веке».
Председатель правления Института динамического консерватизма Андрей Кобяков в своем слове сказал: «Извне пытаются совершенно четко обозначить границы, в которой должен находиться российский и русский консерватизм. А вот все остальное, говорят нам, – это не ваше, а наше поле. Получается, что нас загоняют в определенную резервацию. И в силу этого становится востребованным понятный прием, который используют многие полемисты: они сначала вам навязывают определенную точку зрения, где-то вас редуцируют, что-то вам приписывают, а потом начинают громко со всем этим бороться. По большому счету, мне кажется, что последний повод (выступления против издательской политики тех, кто выпускает много классиков европейского правого консерватизма) нас приглашает как раз к разговору о том, а что же, в общем-то, является нашим, а что является их полем».
В качестве примеров взаимного оплодотворения консервативного и левого направлений в XX веке Аверьянов и Кобяков назвали Лукача, который в ряде пунктов своего мировоззрения оказался под влиянием традиционалистской школы (диагностика «царства количества» у Рене Генона) и Эриха Фромма, который в своей книге «Иметь или быть» выступил в сущности с позиций неклассически консервативных, критикуя потребительскую ориентацию современного общества и его экзистенциальный вакуум. Приводились и другие примеры прозрачности и открытости консервативного мировоззрения по отношению к другим направлениям социальной мысли. Было отмечено, что консерваторы должны кооптировать все ценное у подобных авторов, поскольку «это часть нашего дискурса» (Андрей Кобяков).
Известный публицист и историк, директор по развитию Института динамического консерватизма Егор Холмогоров в своих выступлениях подчеркивал: «Современному российскому, русскому консерватизму приписывается немецкое влияние гораздо в большей степени, чем оно есть на самом деле». «Интерес к консерватизму и интеллектуальное сообщество, которое, так или иначе, ассоциируется или воспринимается кем-то как консервативное в России, де факто является единственной действующей группой того, что называется “креативный класс”». «Левые закукливаются в себе, тогда как актуальный и авангардный консервативно-левый синтез интересует именно консерваторов».
Президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов указал на следующее: «Если говорить о либеральных фундаменталистах, то мы находимся в самом начале пути, который они уже давно проделали. Само по себе интеллектуальное превосходство может подтвердить лишь ход истории, а институциональное превосходство на их стороне. Нам в этом отношении ничего подобного не снилось. В отношении наших институтов мы по сравнению с ними – дети. К вопросу же о том, чем мы сходны с немецкими консерваторами, прежде всего, мы так же, как и они, пытаемся играть в консерватизм как в идеологию опережающую современность на ход, как в идеологию современную без оговорок».
Писатель Максим Калашников: «Либерализм пытается выдать себя за защитника современности. Одна из наших главных задач показать, как он эту современность убил, как он привел цивилизацию ко "вторичному варварству"». Те, кого называют сегодня консерваторами – это действительно единственное творческое крыло в интеллигенции. Консерватизмом становится все, что приобретает историю. Есть и советский консерватизм, ценнейший советский опыт. И все мы, консерваторы разного толка, являемся обладателями неких частей конструктора, и из этих деталей мы можем выкладывать нечто принципиально новое».
Исследователь немецкого правого консерватизма, доцент ВШЭ Александр Михайловский: «Немецкая мысль обладает по-прежнему своим когнитивным и дескриптивным потенциалом. При этом юнгеровский «Рабочий» – это крайне футуристический проект, который смыкается по всем параметрам с левой мыслью. Для Юнгера рабочий – новая имперская фигура, которая должна объединить все народы Европы, от Рейна до Владивостока. Здесь очевидны отличия от тех немецких консерваторов, которые видели в традиционном немецком государстве и корпорациях основу для консолидации немцев и других народов Европы. Немецкий радикально-консервативный проект был в этом смысле очень разнообразным, давал принципиально разные ответы на вызовы модернизации».
Директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета Андрей Фурсов: «Я бы хотел отметить исключительно футуристическую направленность консерватизма. Неслучайно всплески консервативной мысли приходятся на переломные эпохи. С консервативных позиций очень важно заключить и модерн, и капитализм в рамки европейской цивилизации и изучать их в таком качестве. На самом деле модерн – это достаточно короткий период в истории капиталистической системы, а капиталистическая система – короткий период в истории европейской цивилизации. Это не универсальные отмычки ко всем обществам, а частные случаи в истории».
Историк Ярослав Бутаков: «Наш дискурс очень широк, мы в каком-то смысле либеральнее либералов, поскольку очень терпимо относимся к иному мнению. Сегодня нам нужен не очередной дискуссионный клуб, а доктринальный журнал».
Главный редактор АПН Константин Крылов: «Наши «либералы» имеют совершенно нелиберальные взгляды, даже антилиберальные – это враги свободы, это элитаристы, это враги всего, что нормальному либералу любо. Если вы когда-либо разговаривали с нашим «либералом» хотя бы 10 минут, то подтвердите, что он за это время успевал два раза назвать народ быдлом и три раза сказать, что демократия в этой стране не нужна или нужна будет через много сотен лет. Им свойственно фантастическое умение аппаратно интриговать и желание одновременно критиковать власть и быть к ней близкими. В отличие от них нашим консерваторам свойственная специфическая честность и отсутствие двоемыслия. В этом отношении мы несколько старомодны».
Историк, председатель Лиги консервативной журналистики Дмитрий Володихин: «Мировидение Русской Православной Церкви – это наша изначально консервативная сила. Она дает традиционный и ясный ориентир для настоящего консерватизма. Можно тысячу раз быть консерватором в качестве антилиберала, но при этом в действительности консерватором не быть».
Историк, политолог Александр Елисеев: «Когда мы добавляем к понятию «консерватизм» еще какой-то термин, то его значение может проясниться. Таковы, например, «динамический консерватизм», «социальный консерватизм», «революционный консерватизм», «национальный консерватизм». Ситуативными консерваторами сегодня в России выступают коммунисты. Они настолько консервативны в этом смысле, что боятся отказаться от имени «революционеров». Термин «консерватизм» необходимо всячески уточнять, поскольку сам по себе он слишком широк».
Политолог, исследователь современного консерватизма Наталья Андросенко: «Разговоры о смерти младоконсерватизма ведутся давно, года с 2006. После 2005 года, резкого воодушевления, связанного с первым Русским маршем и другими тогдашними событиями, закономерно наступил некоторый спад. На самом деле нужно понять одну очень простую вещь: младоконсерватизм – это все мы. И его дальнейшая судьба будет такой, какой мы ее сделаем. Выберем нуть на страницах интернет изданий ныть о том что «младоконсерватизм мертв, а мы еще нет» — так оно и будет. Будем идти дальше – значит, будет движение вперед. Просто не все сразу – нужно еще много и хорошо работать, отстраивать институциональную сферу, учиться понимать формат и потом уже его менять и т.д.»
Историк, правовед Сергей Пыхтин: «Консервативно то, что со временем не портится. Какие признаки есть у консерватизма как идеологии? Прежде всего, он народен, национален, беспочвенным быть не может, поскольку он опирается на традицию. Консерватизм патриотичен, всегда государственен. Консерватизм религиозен, поскольку религия лежит в основе развития культуры. Лет десять назад консерватизм не был актуален, или существовал латентно. С этим нельзя было выйти к избирателю (пока выборы были выборами). Сейчас ситуация обратная, и консерватизм становится всеобщим мироощущением».
Философ, председатель Византистского клуба Аркадий Малер: «У консерваторов общее поле ценностей, но то, что они должны понять, это то, что они называют нормальными европейскими ценностями, основано на традиционных ценностях христианской европейской культуры».
Культуролог Маринэ Восканян: «Консерватизм во многом соответствует понятию «нормальный человек», понятию вполне доступному для всех и разделяемому миллионами россиян. Кроме того, этому же большинству нормальных людей свойственно углубленное восприятие справедливости и несправедливости, которые обычно привязываются к «левым» идеологическим ценностям. Консерватизму необходимо завоевать умы этого большинства».
Главный редактор журнала «Москва» Сергей Сергеев: «Классический русский консерватизм XIX века не создал настолько мощную политическую школу, которую можно было бы сегодня полностью использовать. Одной из проблем современных русских консерваторов является как раз ревизия наследия классики русского консерватизма и отыскание в нем жизнеспособных фрагментов, которые несомненно существуют».
Продолжавшаяся более 5 часов с небольшим перерывом дискуссия привела как к обнаружению отдельных несогласий и недопониманий, так и к общему ощущению того, что консервативное сообщество, вопреки суждениям ряда аналитиков, не просто живо, а выходит на новую траекторию своего развития. Внутри этого сообщества заметна «цветущая сложность» общественной мысли, и сами по себе современные российские консерваторы составляют некоторый малый парламент со своими фракциями и крыльями (причем, заметим, это консерваторы не только московские, на встрече присутствовал, к примеру, известный теоретик консерватизма профессор Ростовского госуниверситета Эдуард Попов, выступала питерский культуролог Маринэ Восканян).
Практику экспертных встреч в новом формате, отчасти напоминающем такие форматы 2005 года как Консервативное совещание и первые семинары по выработке Русской доктрины, организаторы намерены продолжать.
