О геноциде югославов со стороны западной коалиции
Сергей Черняховский
Проект, в котором массовое убийство мусульман в Сребренице (Сербия) в июле 1995 г., во время Балканской войны, названо "геноцидом", на рассмотрение Совета Безопасности ООН внесла Великобритания. Россия наложила вето на резолюцию, касающуюся этих трагических событий. За документ, предложенный Великобританией, проголосовали 10 стран, четыре, в том числе Китай и Нигерия, воздержались.
Россия предлагает альтернативный проект резолюции, в котором не упоминаются ни Сребреница, ни геноцид. До этого Сербское государственное телевидение сообщило, что президент страны Томислав Николич направил письмо лично президенту России Владимиру Путину, он просил отвергнуть резолюцию при голосовании.
Сербия, пока только кандидат в ЕС и НАТО, с точки зрения Запада повела себя просто "неприлично", попросила защиты у Путина. Признание геноцида в последнее время стало просто предметом политической манипуляции, начиная с холокоста, хоть там постоянно появляются разные данные о погибших и пострадавших, но в любом случае их было несравнимо меньше, чем уничтоженных русских – но якобы советские солдаты погибли "просто на войне".
А ведь нацисты ставили себе цель "очистить" землю от славян, план был на уничтожение и солдат, и мирных жителей, характер войны был жестче, чем, в других европейских странах (например, Франции) – разве это не геноцид русского народа? Но этого никогда не признают, потому что "признание геноцида" стало уинструментом в информационной войне. Профессор, политолог Сергей Черняховский считает, что на сегодняшний день нам, скорее, надо было бы говорить о геноциде со стороны западной коалиции по отношению к югославскому народу.
Вопрос: Почему Россия наложила вето на признание геноцидом случившегося в Сребренице?
Сергей Черняховский: Прежде всего, потому что это не было геноцидом. Во-вторых, слишком много оснований говорить о том, что все данные о так называемой "резне в Сербии" – это массовая информационная провокация, есть даже международные независимые данные о том, что реально, когда стали расследовать, оказалось, что раны на телах убитых людей не соответствовали отверстиям в одежде, которая на них надета. Ну а кроме того, вполне очевидно, что наши западные партнеры-конкуренты все это используют для давления на Сербию, на саму идею национальной самостоятельности и отстаивания национальной независимости. И давайте говорить прямо – все эти печальные события в Югославии тогда были результатом вмешательства западных стран во внутренние дела Югославии, и, по большому счету, новой формой агрессии со стороны — если обобщать – стран НАТО.
А сейчас одни из участников и организаторов этой агрессии пытаются обвинить в геноциде сторону, отражавшую их агрессию, то есть они хотят утвердить такие подходы и восприятия, что любое сопротивление агрессии евроатлантического блока и сателлитов США уже само по себе преступно. Вот защищаться – преступно. А как это оформить – и как объявить защиту независимости геноцидом или самим организовать массовые убийства, а потом обвинить в этом сторону, защищавшую свою национальную независимость – это дело техники. На сегодняшний день нам, скорее, надо было бы говорить о геноциде со стороны западной коалиции по отношению к югославскому народу в целом. И, по большому, счету нам вообще на фоне событий последней четверти века и количества войн, которые развязали в мире США и союзники, надо было бы ставить вопрос о признании преступными их руководителей и их деятельности.
Вопрос: А почему именно к России обратились сербы?
Сергей Черняховский: Они могли бы еще обратиться за помощью к Китаю, но Китай вообще старается в такие дела не вмешиваться. Наложить вето могут только пять стран, три из них являются странами-участниками этой агрессии, то есть – США, Великобритания и Франция. Разве их сербы могли бы просить? Другой вопрос, что, к сожалению, Сербия сама никак не может определиться – на чьей она стороне? Россия готова была до конца защищать суверенитет Сербии и ее права на Косово, но сама Сербия стала сдавать свои позиции, как в свое время говорил, по-моему, Лавров: Россия не может быть большим сербом, чем Сербия. И Сербия же никак не может расстаться с идей членства в Евросоюзе, она никак не может выбрать, на какой она стороне даже по поводу газопровода. Если говорить честно, то это всегда было свойственно Югославии – быть на стыке двух противостоящих лагерей. И когда казалось, что одна сторона этого лагеря потерпела поражение на том этапе, то было ощущение, что Югославия рассыпается.
Потому что она могла существовать только на стыке — если бы Югославия в свое время не ослабила нашу сторону, то, может быть, и история пошла бы по-другому. Так что к этому сложное отношение, но, вполне естественно, что Россию с Сербией связывает множество нитей самого разного характера — исторических, ментальных. Россия всегда, конечно, готова оказывать помощь Сербии, насколько сама Сербия готова помогать себе. Но были исторические условия, когда Сербия оказывала очень большую помощь России, как минимум, два раза: когда Гитлер напал на СССР, югославские коммунисты подняли народное восстание, и из стран, покоренных Гитлером, только в Сербии было массовое национальное восстание и национально-освободительная война — я имею в виду из европейских стран.
Второе – еще один исторический эпизод, о котором редко вспоминают, когда в 1919 г. страны Европы организовали интервенцию в Россию – Сербия отказалась участвовать, и сербская армия отказалась ехать, а сербские железнодорожники отказались перевозить армию. То есть во время той агрессии тех же самых нынешних стран-конкурентов против России Сербия оказала реальную действенную помощь.
Вопрос: Сербия пока только кандидат в ЕС и НАТО, а повела себя в лице президента просто "неприлично" – попросила защиты лично у Путина…
Сергей Черняховский: Они никак не могут определиться – они хотят вступать или не хотят вступать, а со стороны НАТО вообще нечего говорить о приличиях. Данный блок, особенно в последние 25 лет — раньше он вел себя приличнее, может быть, сдерживаемый балансом сил — но такой бесцеремонности и наглости он никогда не проявлял до 1990 г. Сама организация — неприличная. Если бы была какая-то идеологическая легитимация существования, пока был Советский Союз, они могли говорить, что созданы для отражения коммунистической угрозы, хотя это тоже лицемерие было, но хоть что-то сказать можно было. Но зачем они существуют с тех пор? Вообще непонятно. Они существуют для того, чтобы утверждать свое господство, как говорили в советские времена – хоть это было штампом, но верно – "агрессивный блок НАТО".
Вопрос: В перестроечное время, может, не столько Сербия от нас "отреклась", сколько Горбачев сам поставил страны Восточной Европы под удар и вынудил приспосабливаться?
Сергей Черняховский: Ну, Сербия и Югославия со времен известного конфликта конца сороковых годов заявили, что будут делать то, что хотят. Здесь нам не приходилось от кого-то отказываться, потому что они сами решили занять позицию обезьяны, которая сидит на дереве и смотрит на схватку двух тигров. Другой вопрос, что крушение Югославии было связано, во-первых, с тем, что эта модель могла существовать только на стыке миров, как я и говорил. То есть когда Запад не мог осуществлять агрессивные намерения относительно Югославии, потому что тогда однозначно толкнул бы ее в сторону Советского Союза. Когда Советского Союза не стало, то Запад вполне мог с ней расправиться. Во-вторых, экономические отношения Запада и Югославии, ее экономическая модель была достаточно спорной, даже во времена социалистического устройства – это была единственная социалистическая страна, которая имела конкурентоспособные на мировом рынке товары обихода, но где была безработица. Но они тогда слишком доверились связям с международными финансами организациями, а кроме того, они изменили модель в какой-то момент. Вот во времена Тито – это была Югославия, государственно-образующую роль сербского народа дополняло лидерство хорватов, был баланс.
Вообще, многонациональное государство обычно бывает устойчиво, а в ситуации, когда пост руководителей занимает не представитель коренной национальности, а представитель одного из национальных меньшинств — это просто закономерность, которая идет со времен Рима. Когда началась борьба, и когда Мовшович начал борьбу за сохранение Югославии, возобладала идея не Югославии, а "большой Сербии". И став защищать именно сербов в составе Югославии и именно "большую Сербию", он подыграл интеграторским тенденциям, потому что тогда он не мог обратиться и мобилизовать на поддержку другие народы Югославии и в известной степени отталкивал их. Но в целом, конечно, он хотел сохранить страну. Это была концепция белой десницы, черной десницы – достаточно старая, которая еще сто лет назад заключалась в том, чтобы объединить всех южных славян, а вторая в том, чтоб просто создать "Великую Сербию".
Вопрос: Складывается впечатление, что признание геноцида в последнее время стало просто предметом политической манипуляции?
Сергей Черняховский: Конечно, вы абсолютно правы. И так стало, как минимум, в последние четверть века, когда пытаются советскую политику объявить геноцидом то по отношению к одному народу, то по отношению к другому, то по отношению вообще ко всем народам СССР. Потом, любое политическое действие и любое межнациональное столкновение – объявляют геноцидом, причем используется этот шаблон именно агрессивной стороной.
Вопрос: Это вообще очень тонкое дело — что признавать геноцидом, а что нет. Начиная с холокоста, там постоянно появляются разные данные о погибших и пострадавших, но их было несравнимо меньше, чем уничтоженных русских – но якобы советские солдаты погибли "просто на войне". А ведь нацисты ставили себе цель "очистить" землю от славян, план был на уничтожение и солдат, и мирных жителей – разве это не геноцид русского народа?
Сергей Черняховский: Вы в последней фразе достаточно точно подметили, что геноцид – это не факт гибели людей определенной национальности в ходе каких-то событий, а целенаправленная политика по их уничтожению. Ну, безусловно, политика Германии по отношению к евреям была, конечно, геноцидом, а политика по отношению к другим народам – со временем они хотели добиться того же самого, только кого-то не уничтожить, а превратить в рабов. Но поскольку не в количественном отношении, а в масштабности действий относительно своих жертв они на какой-либо значимый уровень не вышли, то здесь намерения в осуществлении геноцида не вполне реализовались. Но намерение сделать другие народы своими рабами — вроде бы это не геноцид, не уничтожение же, а покорение? А вот "геноцид" – это политика изничтожения по национальному принципу.
Таким образом, да, можно было бы говорить о политике геноцида нацисткой Германии в отношении советского народа — вот его они действительно хотели уничтожить, так или иначе. Также как российская политика начала 1990-х гг. и в это же время политика наших западных конкурентов по отношению к советскому народу, конечно, была геноцидом тоже. Вот в этом отношении деятели перестройки – это пропагандисты геноцида, потому что они откровенно говорили о необходимости данный народ уничтожить, объявляли его неестественным образованием. И представители этого геноцида советского народа в России сейчас находятся на легальных позициях – "Эхо Москвы", "Новая газета", известный телеканал, — они, действительно, иногда менее активно, иногда более активно провозглашают идеи геноцида советского народа. И в данном случае – говоря о советском — мы имеем в виду не саму по себе приверженность сугубо советской модели, а всей той общности, которая сложилась и идентифицировала себя с пространством Советского Союза.
Вопрос: Сейчас говорят о том, что идет гибридная война, и основной фронт здесь – информационный. Потому "признание геноцида" той или иной страной – это мощное оружие в борьбе против нее, можно переписывать историю?
Сергей Черняховский: Не знаю, насчет мощности, но, безусловно, это инструмент. Вообще, очень многие формально обоснованные исторические термины и определения, игравшие позитивную роль еще 50 лет назад, сейчас являются инструментом разжигания розни информационной войны. В нынешней трактовке и в нынешней практике использования лозунг соблюдения прав человека – это инструмент ведения войны. В нынешней трактовке требование права граждан на митинги, шествия и собрания – это инструмент гражданской войны, то есть, вроде бы, исторически все это сложилось как вещи позитивные, но в этом перевернутом мире постмодерна все приобретает противоположные смыслы.
