Президент России четко выделил критерии, которые должны соблюдаться при проведении грядущей приватизации. Это эффективность, прозрачность, непривлечение заемных средств и запрет на использование офшорных компаний как бенефициаров приватизации. До сих пор никогда эти принципы не соблюдались, хотя они соответствуют теории управления экономикой, согласно которой приватизация, так же, как и национализация, должны рассматриваться как инструменты повышения эффективности использования имущества. Подход требует времени: подготовка крупных объектов собственности — это всегда не только учет разнообразных интересов, но и долгосрочное планирование. Принимать решение о замене формы собственности надо в контексте плана и понимания, как мы собираемся развивать ту или иную корпорацию, отрасль, и почему мы решили поменять форму собственности в расчете на эффективность.
Наш опыт в этой части весьма печален. Причины катастрофических последствий этого процесса, приведшего к разрушению промышленности, разгрому отраслевой науки, многоплановые.
Во-первых, это разбалансированность экономики, которая в то время находилась в ситуации галопирующей инфляции, полной неопределенности с ценами и курсом. Ценовые пропорции в экономике были неустойчивые. С точки зрения принятия решения о приватизации тех или иных объектов экономические критерии тогда роли не играли.
Во-вторых, это неподготовленность собственников, которые приобретали акции предприятий. Большинство из них не обладали ни опытом, ни пониманием, зачем они это делают, руководствуясь текущей мотивацией, а, порой, и криминальными мотивами. На один случай приватизации в среднем приходилось одно преступление. Кроме этого, было полное невыполнение инвестиционных обязательств. Это связано и с отсутствием законодательства, которое бы обеспечивало эффективное управление собственностью.
Ну и последняя причина — забвение интересов социального партнерства, трудовых коллективов. Этот пробел остается до сих пор. Так же, как и другие факторы. Даже если мы предположим, что сегодня желающие приватизировать собственники готовы к управлению предприятием, что мы избежим криминальных захватов и отмывания денег, что у нас достаточно развитое законодательство, очевидный фактор — разбалансированность экономики — остается и не позволяет принимать долгосрочных инвестиционных решений.
Мотивация частного собственника определяется прибылью. Рентабельность в обрабатывающей промышленности упала до нескольких процентов, рассчитывать, что частные собственники захотят брать предприятия, у которых столько проблем и долгов, достаточно сложно.
В пору говорить, скорее, о "национализации". Она де-факто происходит, хоть и не является открытой и системной. Политика дорогих денег привела к тому, что деньги концентрируются в государственных банках, которые имеют возможность привлекать бюджетные ассигнования для поддержки своих балансов. При высоких процентных ставках, которые сегодня в четыре раза превышают рентабельность, практически все предприятия реального сектора — заложники госбанков, которые фактически являются собственниками многих отраслей промышленности. Это никак не контролируется, государству безразлично, как выдаются кредиты. Такая спонтанно идущая "национализация" заслуживает серьезного осмысления и анализа.
Мы видим, как принимаются решения о вливании сотен миллиардов рублей в некоторые из этих банков для компенсации убытков. Но надо понимать, что государство будет делать дальше с этим имуществом.
В условиях нарастающей неопределенности и хаоса, вызванных во многом политикой Центрального банка, инвестиционные решения вряд ли могут быть осмысленными. Если мы не знаем, какой курс будет через неделю, как можно планировать инвестиции в приватизацию в открытой экономике с целью возврата денег? В ситуации падения доходов населения не приходится рассчитывать на участие граждан в этом процессе. Тогда возникает вопрос, на какие мотивы мы рассчитываем?
Было бы неплохо, если бы деньги в Россию вернулись из офшоров. Это один из бенефициаров. Или это может быть иностранный капитал: несмотря на то, что против нас действуют экономические санкции, это не мешает американским и китайским инвесторам планировать участие в нашей собственности. Тем более, на сегодняшний день уже 53% активов российской промышленности перешли под контроль нерезидентов. Это опять же связано с политикой дорогих денег. Нет сомнений, что сжатие денежной массы, проводимое ЦБ якобы в антиинфляционных целях, будет сопровождаться притоком денег из-за рубежа.
Следует зафиксировать очевидные вещи. Разумную приватизацию невозможно проводить в отсутствие стратегических планов. Мы должны видеть перспективу развития тех или иных отраслей и понимать, как предлагаемая мера повлияет на их эффективность.
Кроме того, перед тем, как бросаться во все тяжкие, пытаясь заткнуть дефицит бюджета доходами от приватизации, мы должны подумать об альтернативных источниках пополнения бюджета страны.
Например, программа деофшоризации. Она идет плохо, мы теряем на неэквивалентном обмене порядка $120-160 млрд ежегодно, $70-80 млрд — это движение денег через офшоры, куда они уходят без налогов и процентов, а возвращаются со льготами как иностранные инвесторы. Ущерб от офшоризации оценивается примерно в 1 трлн руб. Это первый источник, с которым необходимо работать.
Второй источник: силами Центробанка создан гигантский центр прибыли. Объем спекуляций на Московской бирже оценивается уже в 100 трлн руб. в квартал. Прибыль эта генерируется за счет сбережений и доходов граждан. Уже не только европейские страны, но и Китай, планируют ввести налог Тобина, чтобы приостановить спекулятивную вакханалию. Такие манипуляции курсом — преступление. Если мы введем хотя бы 1% налог, получим 1 трлн руб. в квартал для доходов бюджета. В экономике страны искусственно создана ситуация, при которой невыгодно вкладывать деньги в реальный сектор, а выгодно заниматься спекуляциями против курса рубля, пользуясь тем, что ЦБ самоустранился от выполнения своей конституционной обязанности по обеспечению стабильности национальной валюты. ММВБ является площадкой для извлечения гигантской сверхприбыли, которая за последние два года оценивается более чем в $50 млрд на фоне утечки денег из реального сектора.
Последний источник финансирования дефицита бюджета, которым пользуются все страны мира, — это внутренние займы, подкрепленные кредитной эмиссией. То есть главным каналом денежной эмиссии является рефинансирование операций по приобретению государственных обязательств. К примеру, 90% доллара направляется на покупку казначейских облигаций американского правительства. В основе эмиссии евро лежит приобретение облигаций госдолга европейских стран. У нас Минфин вместо того, чтобы использовать эмиссию, пытается занимать деньги за рубежом. Это полный абсурд, мы вкладываем $100 млрд в американские облигации, в то время, как они запрещают своим банкам вкладываться в наши активы. Мы униженно просим дать разрешение на размещение $5 млрд займа по внешним облигациям. Зачем нам наращивать внешний долг, когда у нас колоссально недомонетизированная экономика? Вместо этого ЦБ сокращает количество денег в экономике. Потенциал монетизации сегодня составляет 6-8 трлн руб.
Надо все систематизировать, развернуть в правовое русло и контролировать. Речь идет о сотнях миллиардов рублей, которые сегодня произвольно и по субъективным критериям эмитируются.
Если мы говорим о социальных последствиях планируемой приватизации, мы обязаны вспомнить о наших долгах перед гражданами. Населению не вернули сбережения, которые когда-то были обесценены в Сбербанке вследствие действий госорганов власти по замораживанию вкладов в период галопирующей инфляции. У нас есть претенденты на госимущество, это граждане. Мы можем провести восстановление сбережений участием в приватизации. Если мы это не сделаем, и дальше пойдем по тому пути, по которому идем уже два десятилетия, наши граждане встретят столетие Октябрьской революции и спросят…

Источник