1. «Красные» и «белые»: инструкция к примирению
На долю Изборского клуба выпала миссия стать чем-то вроде штаба патриотических сил современной России. И одним из отправных пунктов, очерчивающих пространство необходимых, насущных решений для возрождения нашего народа, нам видится начало процесса примирения, осоюзивания тех патриотов-государственников, национально ориентированных общественных сил, которые по тем или иным причинам находятся между собой в состоянии как минимум взаимного недопонимания, а как максимум ‑ периодически разгорающейся и затухающей холодной «гражданской войны».
При углубленном взгляде на эту проблему можно увидеть, что за нею скрывается совсем другая проблема, которая не является только внутренним русским делом. Эта проблема – вовлеченность России в течение ряда столетий в трудную, изнурительную и опасную борьбу цивилизаций, которая для нашего народа зачастую была преисполнена рисков утраты себя. Россия не менее двух третей своего исторического времени находилась в состоянии войны (по подсчетам историка Л.М. Сухотина с XIV по XX век страна провоевала 329 лет, по другим подсчетам в течение XVIII и XIX вв. на 128 лет войны пришлось 72 года мира). Что касается XX века, то, по выражению В.М. Фалина, наша страна не познала ни одного мирного часа, все решения принимались «под прицелом и давлением извне, часто в обстановке шантажа и прямых угроз».
Во второй половине XX века, в условиях «ялтинского мира» наша держава стала гарантом долгого периода глобального перемирия, под личиной которого скрывалась ожесточенная и не менее изнурительная, чем войны прошлого, «холодная война» с Западом. Противостояние цивилизаций к исходу XX века привело к нашему поражению. Это было поражение не в «холодной войне» как таковой, не в войне экономик или вооружений, но в войне новейших организационных технологий, в которых мы по сравнению с нашими противниками оказались не на высоте. Корень этого поражения следует искать в нашей склонности к внутренней розни, в преувеличении противоречий между своими, родными и преуменьшении опасности внешнего противника. В результате мы (в лице горбачевско-яковлевской власти и тогдашних элит) не проиграли войну в собственном смысле слова, а самораспустились как субъект истории, капитулировали в качестве самостоятельной цивилизации, «открылись» так называемому глобальному миру. И до сих пор восстановление нашей субъектности остается тяжелой и не до конца решенной проблемой для власти и общества.
Исходя из сказанного, главным критерием принадлежности к русским патриотам, на наш взгляд, является – поверх распри красных и белых, поверх спора революционеров и реакционеров, прогрессистов и консерваторов, утопистов и традиционалистов – критерий борьбы цивилизаций, в которой Россия не переставала участвовать при всех политических режимах. Тот, кто стоит за Россию – тот наш, невзирая на его идейную окраску и партийное происхождение. Тот, кто подвергает сомнению Россию как она есть, раскрывшую себя на нескольких ступенях исторического развития (включая доордынскую «русскую античность», старомосковский, петербургский и советский периоды), мечтает перекорчевать ее в угоду своим пристрастиям, западничеству или интернационализму, расизму или космополитизму, либерализму или левачеству – тот наш противник, каким бы одухотворенным «белым» либо пламенным «красным» он ни представлялся.
Борьба цивилизаций – это борьба смыслов, борьба идеалов смысла жизни, обновляемых на каждом историческом этапе, но при этом несущих исконные традиционные установки той или иной культуры. Победа одной цивилизации над другой – это победа одного смысла жизни над другим, когда победитель принуждает не просто сложить оружие, но и признать, что он живет лучше и правильнее побежденного. Именно этот вопрос стоит в центре революций и смут, которые происходят в незападных обществах. (Вопрос о смене принципов смысла жизни на самом Западе несколько сложнее, и мы не будем сейчас на нем останавливаться. При этом оговоримся, что и современный Запад ‑ это результат победы новоевропейского проекта над староевропейским, победы постхристианства и постгуманизма, требующих признать их превосходство над старым миром, над старой христианской цивилизацией.)
Исходя из этой оптики, а вовсе не из оптики братоубийственной Гражданской войны, мы и предлагаем посмотреть на пресловутую «красно-белую» тему. Посмотреть и разобраться в том, можем ли мы сегодня вступить в стратегический союз друг с другом. Способны ли мы, патриоты, соединить идеал социальной справедливости с ценностями традиционализма – направить два этих начала нашей истории, два этих мощнейших потока нашей национальной энергии не в борьбу «брат на брата», а в единое русло – русло развития Русской государственности и политической культуры.
Мы уверены, что такой союз советских патриотов (условно «красных») и патриотов-традиционалистов (условно «белых») возможен и, в конце концов, состоится. Мы хотим обратить внимание на тот факт, что «красное» и «белое», «левое» и «правое», «монархическое» и «социалистическое» ‑ все эти начала неразрывно связаны в российском опыте государственного строительства. Российская Империя была, во многом, социалистическим государством, а Советский Союз можно считать красной автократией.
Когда Россия восстанавливает себя после Смуты, движется от разрухи к росту и развитию – сквозь красное начинает прорастать белое, сквозь белое – красное. Несовместимы же эти начала могут быть только в эпохи Смут и самоуничтожения народа. Так, если в 1919 году красное и белое начало казались несовместимыми (да и действительно были таковыми), то в 1945 для большинства народа они уже нерасторжимы. Как возможен такой парадокс – мы постараемся объяснить в своем докладе.
Мы считаем необходимым признать, что Советский Союз наследовал Российской Империи не только геополитически – в плане сохранения «Большого пространства». Красная Империя продолжала политико-экономическую традицию Империи Белой. Традиция эта, вне всякого сомнения, была государственно-социалистической, только в дореволюционной России она была «инфицирована» либерально-буржуазными влияниями, а в постреволюционной – влияниями леворадикальными. Позднее в 60-е – 80-е годы история как будто повторилась, и либеральное диссидентство, апеллируя к западноевропейским ценностям, которые оно выдавало за «общечеловеческие», во второй раз за XX век принялось подтачивать нашу державу. Очищение русской государственной традиции от либерализма и нигилизма является важнейшим залогом укрепления России и преодоления трагической вражды между «красным» и «белым».
Суть нашего подхода можно свести к нескольким положениям:
1. Использование понятий «белое» и «красное» в оптике Гражданской войны сделало бы саму постановку вопроса, которую мы предлагаем, крайне уязвимой. Сегодня все очевиднее выясняется, что сама по себе картина Гражданской войны гораздо сложнее, чем это живописала как советская, так и антисоветская пропаганда и историография. В борьбе цивилизаций, в борьбе с исторической Россией ставка внешними врагами делалась как на белую силу (февралистов, их наследников, вождей «добровольческой армии»), так и на красную (большевиков), причем одновременно. Сегодня в понимании многих, белые ‑ это прежде всего либералы, Учредительное собрание, «демократия», верность Антанте, зависимость от интервенции и иностранного патронажа. При этом во время Гражданской войны на фланге, противостоящем большевикам, очень скоро оказались не только кадеты и республиканцы, но и эсеры с меньшевиками [1]. Так или иначе, речь должна идти не о противостоянии сил революции и сил восстановления дореволюционного порядка, но о противостоянии между сторонниками разных направлений революционного, «освободительного» движения, подпитываемого и подстрекаемого из-за рубежа.
2. После краткой и противоестественной синкопы Февраля 17-го Русская история медленно повернулась – с иными мотивациями и идеологическими обоснованиями – на традиционные пути. Путь к этому повороту лежал через братоубийственную войну и классовый террор. Красная традиция государственного строительства пришла уже на следующей волне, в качестве трудного и болезненного сталинского синтеза, когда радикализм стал уходить, когда народ изживал раны и болезни Смутного времени и Гражданской войны. Но борьба цивилизаций на этом не закончилась – и попытка Февраля была повторена спустя 74 года. Теперь наши враги и внутренние предатели уверили себя в том, что на этот раз Русская цивилизация повержена ‑ об этом «прораб перестройки» и главный оператор предательской идеологической игры А.Н. Яковлев говорил как о «сломе тысячелетней русской парадигмы»: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь».
3. Разрушение СССР – второй акт «красно-белой» драмы. На этот раз разрушители использовали символы «белой армии» и прямо провозгласили себя наследниками и преемниками Февральской революции (но не Российский империи!). «Белым» цветом они воспользовались в первую очередь, чтобы подчеркнуть свой антисоветский пафос, пафос борьбы с КПСС как государствообразующей в то время структурой. «Красная» сторона выступала как обороняющаяся. В этот исторический момент стало как никогда ясно, что очень многое роднит СССР и Российскую империю, что это две ступени развития нашей великой цивилизации. Особенно очевидным это стало после 1988 года, когда широко отмечалось Тысячелетие Крещения Руси, и началось внушавшее большие надежды возрождения православия. Казалось бы, мы увидели проблеск новой России, «Пятой империи», переход к которой мог состояться без Смуты, без надрыва, без падения в пропасть. Но этот счастливый переход был вновь сорван либералами-демократами, воспаленными ненавистью ко всему советскому, а также, как теперь уже ясно, ко всему имперскому опыту России.
4. До сих пор никем так и не была дана нравственная оценка свершившемуся, которая исходила бы не от «победителей» или «побежденных», не от «красных» или «белых», а от народа, преодолевшего этот раскол и осознавшего как общую трагедию, так и общие высокие цели. Прежние «красные» сгинули без покаяния. История не дала им этого шанса. Прежние «белые» тоже ушли в миры иные, унеся с собой свои обиды и прощения. И вот уже в наши дни вместо примирения некогда экспроприированную, но затем кое-как «очищенную» в горниле «общенародной» собственность захватили и присвоили себе люди, не отягощенные вообще никакой моралью, не ведомые никакими социальными идеями, но охваченные дьявольской алчностью. В мировую историю это вошло под названиями «перестройка» и «приватизация». Так, вместо исцеления и утешения на одну нравственную рану народа наложилась другая. В этом состоит суть Третьего Смутного времени, изживать которое предстоит нам и нашим детям.
5. Две традиции государственности: традиция русских царей, собирателей империи, и традиция советского цивилизационного строительства требуют сегодня творческого осмысления и синтеза. И для одной, и для другой традиции святыней является суверенность державы. Но настоящее их возрождение сегодня возможно только в новой традиции (новой, но традиции!), которую необходимо построить. Иными словами, в этой традиции должна проявиться сполна вечная сущность русской традиции. Этим третьим мифом (третьим по отношению к «красному» и «белому» мифам, вдохновлявшим русских людей в XX веке) будет новая платформа единения в XXI веке – «Пятая Империя» Александра Проханова, «Пятый проект», предсказанный в Русской доктрине в ее очерке четырех проектов русской истории. Именно в чаемой «Пятой Империи», а не в идеологемах и войнах прошлого лежит разгадка и смысл примирения всех настоящих патриотов.
Среди первоочередных мер, которые уже сегодня могло бы принять государство для скорейшего исцеления раскола в нашем обществе, мы назвали бы следующие (список неисчерпывающий):
— формирование единого канонического «сюжета» отечественной истории, отраженного в официальных школьных учебниках;
— создание единого, интегрирующего ценности досоветского и советского периодов, пантеона героев и выдающихся деятелей страны;
— создание и поддержание системы мемориалов и культа памяти Отечественной войны 1812 года, Отечественной войны 1914-1917 гг., Великой Отечественной войны, а также по мере возможности и других значимых событий нашей истории;
— введение жесткого наказания за оскорбление исторической памяти народа, в том числе за трактовки дореволюционной и советской истории, огульно порочащие эти исторические эпохи;
— принятие закона об автоматическом получении гражданства РФ по праву происхождения потомками русских эмигрантов, а также бывшими гражданами СССР, которые пожелают российского гражданства;
— предоставление русскому народу статуса государствообразующего в России, а всем белорусам и украинцам, в том числе не являющимся гражданами России, статуса членов русского народа.
2. «Право-левая» игра против России
В борьбе цивилизаций стратегия Запада может быть емко описана как сеяние внутренней розни, стремление к ослаблению и, в конечном счете, расчленению России – сначала как многонациональной империи, а затем и самого русского народа. Подтверждений этой стратегии более чем достаточно. Причины стратегии также ясны.
В ноябре 1919 года британский премьер Ллойд Джордж, выступая в парламенте, заявил: «Возьмем Балтийские государства… Потом Финляндию… Польшу… Кавказ… Грузию, Азербайджан, русских армян. Кроме того, существуют Колчак и Петлюра ‑ все это антибольшевистские силы. Почему же они не объединяются? Почему мы не можем их объединить? Да потому, что стоящие перед ними цели в основе своей несовместимы. Деникин и Колчак сражаются во имя достижения двух целей. Первая — уничтожение большевизма и восстановление в России нормального правительства. Во имя этого они способны найти общий язык со всеми силами, но вторая их цель ‑ борьба за восстановление единой России. Так вот, не мне говорить вам, отвечает ли такая политика интересам Британской империи. Был у нас великий государственный деятель… лорд Биконсфилд, который утверждал, что огромная, гигантская, колоссальная, растущая Россия, подобно леднику неумолимо движущаяся в сторону Персии и к границам Афганистана и Индии, представляет для Британской империи величайшую угрозу, какую только можно себе представить».
Та же программа ясно излагается в инструкции делегации США на Версальской конференции 1919 г., в которой стоит требование «демократического переустройства» России с отчленением от нее Финляндии, Прибалтики, Белоруссии, Польши, Украины, Кавказа, Среднеазиатских республик, Сибири, Дальнего Востока.
Такие же планы вынашивались Гитлером, тогда как наиболее дальновидные из нацистских стратегов (в частности, Вальтер Шелленберг) задумывались уже не только над тем, как расчленить СССР, но и над тем, как воспитать в отколотых от России частях местные элиты и правительства, которые не допустили бы возврата к русскому воссоединению.
В начале 90-х годов все эти планы в отношении союзного имперского пространства начали реализовываться. Программа-минимум Временного правительства по отчленению Украины, Белоруссии и Кавказа, которую не удалось осуществить после Февраля 1917-го, была выполнена со значительным превышением. Однако и того, что произошло с нашей страной в 1991 году, для наших цивилизационных противников недостаточно. Информационно-психологическая война против России продолжается до сих пор, о чем уже говорилось в первых докладах Изборского клуба.
В «красно-белом» противоборстве, разжигание которого имело своей целью ослабление и дальнейшее расчленение страны, катализатором и выгодоприобретателем выступила «третья сторона», которая (словами Герцена) не была тождественна ни западникам, ни славянофилам, но манипулировала обоими полюсами. При этом «третья сторона» использовала и энергию анархистов-бунтовщиков, и самоотверженность студентов-террористов, и административный ресурс либералов, пораженных болезнью русофобии и отщепенства, и «христианско-демократические» тенденции внутри господствующей Церкви, в том числе среди епископата. Использовался и финансовый ресурс предпринимателей-евреев (причем не только крупных банкиров, но и скромных контрабандистов [2]), и капиталы некоторых староверов, которые восприняли психологию «малого стада» во враждебном окружении и, как сказали бы современные технологи информационных войн, представляли собой «уязвимое» сообщество внутри «страны-мишени». В центре этой сложной игры, которую ведет западный мир в других культурных сообществах и в других цивилизациях, стоят своего рода право-левые хамелеоны, которые взращиваются в своих странах как космополитическая альтер-элита. При этом формально данные хамелеоны могут состоять в любой партии, быть на любом политическом фланге, исполнять роль агентов, внедренных во все значимые политические структуры и способных, когда настает час X, манипулировать этими структурами.
Линдон Ларуш определял такую тактику термином «право-левая игра», обращая внимание на применение Лондоном этого стереотипа к самым разным обществам – от европейских империй до Третьего мира ‑ на примерах Кении и Руанды. Ларуш, а до него еще и профессор Джорджтаунского университета Кэрол Квигли (оба они систематически изучали британскую политику), отмечали ее главной особенностью преемственность имперских стратегий, передающихся по наследству в аристократических родах. Доказательствами этой преемственности явились и Вторая мировая война, и Третья русская смута, и нынешний кризис Европы, вся тяжесть в разрешении которого ложится на Германию. В свою очередь, сквозной особенностью самой британской геополитики они называли предельный цинизм, замешанный, во-первых, на аксиоме расового превосходства, во-вторых, на традициях торговых манипуляций, заимствованных у Венеции. (Важное значение для понимания этого имеют также и родовые связи британской и «венецианской» элит.)
Геополитический соперник, поставивший целью не допустить усиления империи, достигает успеха в срыве планов ее руководства, когда одновременно удается, во-первых, предотвратить нежелательный для нее альянс с государствами-партнерами, а во-вторых, создать для империи внутренние препятствия для ее расцвета, такие как:
— политическую дисгармонию, активизацию протестного потенциала социальных или этнокультурных групп, соблазняемых мифами об их недооцененной в империи значимости, а соответственно ущемленности;
— дискредитацию власти, в первую очередь через инструменты масс-медиа (а в нашу эпоху еще и сетевые технологии);
— раздор между разными группами истэблишмента и т.д. и т.д.
Приведем ряд примеров, свидетельствующих о такой «право-левой» игре. Во время первой мировой войны пресса перемежает разоблачения военных и дипломатов со сплетнями по поводу «распутинщины». Источник инсинуаций легко определим. Однако в марте 1915 года министр Сазонов вручает послам Бьюкенену и Палеологу памятную записку, где открыто декларируются претензии России на Константинополь и Дарданеллы. Все державы-соперники играют под столом в четыре руки, дергая за внутренние ниточки, но Россия хочет играть по-рыцарски благородно. Послы «собратьев» по Антанте заверяют премьера Штюрмера, что у их держав не будет никаких возражений. Но именно в это время, по данным историка Элизабет Хереш, деньги на русскую революцию начинают поступать через Александра Парвуса не только от Германии и Австрии, как раньше, но и из англо-американских источников. В прессе поднимается вакханалия, которая завершается физическим устранением Распутина [3]. Различные ложи манипулируют русской аристократией, включая великокняжеские семьи, а новые кадры для Временного правительства готовит ложа «Великий Восток». К этому времени элита дробится и раскалывается – во дворцах и в кабинетах – до такой степени, что говорить о двух сторонах борьбы невозможно: сторон множество. Но посольства Великобритании и США держат руку на пульсе, как видно даже по осторожным мемуарам Брюса Локкарта. Его агент Сидней Рейли контактирует и с штаб-квартирой Эдварда Хауса, и с Вениамином Свердловым, и с оружейным магнатом Базилем Захаровым, партнером которого является Парвус. Предопределен и первый, и второй, «запасной» состав Временного правительства [4]. Существовала и «Военная ложа», стараниями которой верхушка армейского руководства была вовлечена в антимонархический заговор. Среди участников военного заговора было немало представителей правых, националистических сил, – они настаивали на сокрушении «немецкой партии» во власти, партии, которая, по их мнению, двести лет отравляла жизнь России. По свидетельству посла Франции Мориса Палеолога, «немецкая партия» ассоциировалась у этих кругов с императрицей, Распутиным, Вырубовой и вел. княгиней Елизаветой Федоровной. Однако противостояние так называемой «немецкой партии», как правило, означало у этих «националистов» ориентацию на Францию или Англию, на республиканство или атлантизм.
В 80-е годы XX века право-левая игра, имевшая конечной целью распад Союзного государства, проявилась в умелом углублении раскола интеллигенции на «левых» либералов-западников и «правых» почвенников. Источник идеологической игры состоял из нескольких элементов, но одним из них, несомненно, являлся Советский фонд культуры, при котором на средства Роберта Максвелла издавался журнал «Наследие». Издатель – активный участник англо-советской дипломатии, того «стратегического альянса» Горбачева и Тэтчер, который служил стартом для демонтажа всего Второго (социалистического) мира. Биографы Максвелла считают, что ему принадлежала ключевая роль в подстегивании войны между Ираном и Ираком в начале 1980-х гг. Другим источником сверхприбылей для «социалиста» и агента трех разведок Максвелла были поставки технологий в СССР в обход ограничений COCOM, а третьим, самым крупным бизнесом была сама перестройка.
Гражданская война в России в 1918-1921 гг. была несомненно страшным бедствием. Общие потери составили более 10 миллионов человек, тогда как потери убитыми и умершими от ран не менее 2,5 миллионов человек. И в то же время эта война все-таки была близка к регулярной. Нерегулярные войны мы видим сегодня на огромном пространстве – от Афганистана, где доселе нет ни одной железной дороги, до Сирии, где воюют по меньшей мере четыре стороны. Такие войны не сообщают, а высасывают энергию, смыслы и идентичность – они становятся непрекращающейся смутой. Регулярность Гражданской войны в России сама по себе обозначила горизонт завершения Второй смуты (ее кульминация, то есть максимум энтропии, пришлась на 1915-17 годы).
3. Между Сциллой либерализма и Харибдой левачества
Упреждая всевозможные недоумения, мы бы хотели остановиться на самой трактовке понятий «белое» и «красное». Как мы уже отмечали, для нас эти понятия несводимы к терминологии Гражданской войны. Так, мы не считаем «белое» принадлежностью только «белой армии», «белого сопротивления» большевикам. Более того, здесь даже можно вести речь об узурпации белого цвета как одного из символов Белой Империи русских самодержцев теми силами, которые разрушили эту империю. Точно так же для нас «красная традиция», воплощенная в народном строе Советского Союза, в великой победе 1945 года и выстраданных нашим народом достижениях советской сверхдержавы не имеет ничего общего с «левачеством» [5], с красным радикализмом, который был нацелен не на развитие нашей цивилизации, а на ее использование в сомнительной исторической авантюре.
Публикуемые новые данные о событиях Гражданской войны уже сейчас постепенно складываются в картину, которая никак не вписывается ни в «белую», ни в «красную апологетику». Хорошо известно, что белое движение с самого начала было если не радикально антимонархическим, то во всяком случае преимущественно республиканским, по духу и смыслу своему отстаивающим лозунги и идеалы «народной свободы», провозглашенные в феврале 1917 года. В июле 1918 года граф Ф.А. Келлер обратился с письмами к генералам Деникину и Алексееву со словами: «Объявите, что Вы идете за законного Государя, а если его действительно уже нет на свете, то за законного же Его наследника, и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России и весь народ, исстрадавшийся по твердой власти». Однако этот и другие подобные призывы не только не встречали сочувствия у руководителей движения, но и решительно отторгались.
Ярославский исследователь С.В.Холяев говорит по этому поводу так: «Белое движение органически связано с августовскими днями 1917 г., вошедшими в историю как «корниловский мятеж». Однако лица, вошедшие впоследствии в штаб Добровольческого движения, так или иначе, проявили свои политические устремления задолго до Февраля, сочувствуя тому заговору, который организовывал с конца 1916 г. А.И. Гучков, а А.М. Крымов даже входил в круг заговорщиков» («Могли ли белые быть монархистами?» // Власть 2011 № 7). Официальный лозунг т.н. «непредрешенчества» был выдвинут только для того, чтобы не отталкивать монархически настроенных офицеров. «Если бы белогвардейцы догадались выбросить лозунг “Кулацкого Царя”, ‑ мы не удержались бы и двух недель», — признавался Троцкий. Об этом же писал Солоневич в своем труде «Народная монархия».
При этом главными противниками восстановления традиционного порядка были даже не белые генералы, а западные «союзники». «Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм…», — говорил президент США Вудро Вильсон. А созданное в Париже в начале 1919 г. «Русское политическое совещание» (под председательством князя Львова, первого главы Временного правительства), игравшее роль представительства Белых армий, сотрудничавших с Антантой, постоянно требовало от белых генералов провозглашения «глубоко-демократического характера целей, преследуемых русским антибольшевицким движением». В целом белое движение можно назвать лево-либеральным. Это четко определил генерал Я.А.Слащёв, говоривший, что оно представляло собой «смешение кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов» [6].
Жесткую оценку белому движению дает такой осведомленный аналитик как В.М.Фалин: «Считаю необходимым раскрыть понятие «гражданской войны». Если строго держаться фактов, всех фактов и только фактов, то, наверное, надо было бы признать, что как таковой гражданской войны в Советской России поначалу не было. Так же, как не было гражданской войны в Испании в 1936-1939 гг. и так же как то, что ныне мы наблюдаем в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке. В ту пору на территории Советской России буйствовало 350-360 тыс. интервентов. К ним собирались во второй половине 1918 г. добавить еще примерно 600 тыс. штыков. Французы особенно настаивали на расширении внешнего вмешательства. Однако, по зрелом размышлении, против высказался Вильсон и засомневался Ллойд Джордж.
Вот тогда принялись пестовать Колчака и прочих. Адмирал называл сам себя американским конкистадором. Кем же был Колчак в реальности? Сведения об октябрьском перевороте застигли его в Соединенных Штатах. Колчак решил в Россию не возвращаться и подал заявку на зачисление его в британский военно-морской флот. Наставник из Альбиона счел, что адмирал пригодится на другом поприще» («Запад и Россия в XX веке: связь времен»).
Это, конечно, личная точка зрения В.М.Фалина. Но ее по-своему подтверждает и великий князь Александр Михайлович Романов, который так раскрывал произошедшую в ходе Гражданской войны чудовищную перверсию: «Инспирируемое сэром Генрихом Детердингом, или же следуя просто старой программе Дизраэли-Биконсфилда, британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар… Они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. Делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали… к священной борьбе против Советов… Никто не спорит, Советы убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников. (…) Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции ‑ то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?» («Книга воспоминаний», написанная в 1933 году).
Ниже в своем докладе мы коснемся того, что многие монархисты и сторонники правых движений, видя, как разворачивается ситуация, предпочли поддержать большевиков против «белых» (то есть «февралистов»). Этот казалось бы абсурдный и парадоксальный факт покажется не столь уж абсурдным, если учитывать, что правые хорошо знали, кто такие вожди белого движения и кто за ними стоит. Ведь мир русской образованной элиты был тесен, а сведения о прошлых масонских связях и увлечениях, о зависимости от интервентов, о договорах с иностранными державами и кредитных контрактах, которые подписывали «белые», не оставались в секрете.
При этом, говоря об узурпации символики белого цвета белогвардейскими военачальниками и идеологами, нельзя игнорировать тот факт, что в массе этого движения было множество самоотверженных искренних людей, которые не видели себя ни в качестве марионеток Антанты (или Германии), ни в качестве представителей старых сословий, воюющих за свой классовый интерес. Сотни тысяч офицеров, кадет, казаков, крестьян шли в добровольческую армию и умирали на полях сражений за свою родину. Об этом убедительно пишет в своих воспоминаниях духовник белого движения митрополит Вениамин (Федченков), человек удивительной судьбы, оставивший Россию в 1920 году и вернувшийся в 1948 году в СССР, чтобы служить там в Церкви до самой кончины. «В Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще, — вспоминал митрополит. — Кто не примет этого объяснения, тот не может понять "белого движения"! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть» («На рубеже двух эпох»).
Однако, для многих были очевидны и прозападные корни «белого движения». По выражению Святослава Рыбаса, во время Гражданской войны раскрылась «трагическая панорама — с одной стороны, мировые революционеры, с другой — западные наемники, а патриотам не оставалось места» («Сталин»).
Что касается красной символики большевиков, то в этом вопросе они были последовательными западниками – взяв знамя якобинцев и революционеров XIX века. По мысли архимандрита Константина (Зайцева), высказанной им в книге «Чудо Русской истории», факт появления красного знамени в ходе волнений во время «крестьянской реформы» 1861 года «не объясним внутренними причинами народной жизни». Он был привнесен в крестьянские массы революционно настроенными интеллигентами. Это, несомненно, так. Так же как несомненно другое: красные стяги, традиционные на Руси, известные с древних времен и осенявшие собою войска Дмитрия Донского на Куликовом поле – не воспринимались русским народом как что-то чуждое. «Красная традиция» в ходе перерождения большевизма в сталинизм, так же как и цвет советского флага, наложились и на «Красную Пасху», и на еще более древние народные архетипы, даже и дохристианской поры
