В 90-е годы эти вопросы меня занимали несколько меньше: я носил форму, я использовал в своей работе автоматическое оружие, я собирался в очередную командировку на Кавказ.
Жена провожала меня.
Совершенно случайно нам на глаза попалась какая-то очередная, на разворот известной газеты, публикация про российскую военщину и убийц в форме или, может быть, радиопрограмма о том, что все мы звери и мир содрогается, глядя на нас, или, возможно, телевыступление очередного гуманиста, который призывал нас к ответу и клял российский империализм.
У меня это вызвало лёгкий приступ брезгливого недоумения.
Жена сказала, тоже в некотором недоумении: «Это грязная и тяжёлая работа — война. Кто-то должен её выполнять…»
Нашему ребёнку был год. Ей было тяжело. Она держала ребёнка на руках и с удивлением смотрела в телевизор.
Прошло двадцать лет, и я не стал шире в своих представлениях, не стал добрее.
Тогда я ещё мог думать об этом меньше — я и людей-то этих из телевизора или с прогрессивных радиостанций не знал.
Потом я их почти всех узнал лично. Они оказались весёлыми и находчивыми ребятами.
Сегодня я снова знаю, что мои, так или иначе, коллеги, использующие автоматическое и прочее оружие в своей работе, выполняют свою работу. Дома у них жёны и дети, матери и отцы.
Ещё я знаю, что те погибшие в Сирии офицеры и медсёстры, о которых нам сообщили, — далеко не все явленные нам потери на той войне.
Многие мои знакомые ребята из Донбасса, ополченцы, сегодня в Сирии. И многие погибли.
В московских больницах и во многих других больницах по стране лечатся молодые и не очень молодые люди, которые получили разнообразной степени тяжести ранения там, под Алеппо.
Скрывать не стану: я всегда буду на их стороне.
И да, так вышло: есть те, кто всегда будут на стороне противоположной.
На любой противоположной стороне, без разбора.
Когда убили русского посла в Турции, эти люди вдруг, как в те самые 90-е, активизировались, зашумели.
Речи у них всё те же самые.
«Вам поделом, вы несёте миру зло, вы убиваете, теперь убивают вас, а что вы хотели?»
Артисты, художники, поэты, политологи, музыканты — любимые наши люди, самые ненаглядные, самые ценимые — они говорят это. Самые смелые — вслух, громко, на всю страну, самые скромные — в своём кругу.
Никто из них не принимает во внимание, что воюет весь мир, что все их любимые западные демократии делают ровно то же самое, по крайней мере, если они вообще способны воевать, а не имитировать.
Но нам всегда расскажут, что нормальный российский интеллигент отвечает только за прегрешения своей страны, а за прегрешения чужой — пусть отвечают их лучшие люди. А то, что в тех странах тоже отвечают только за мнимые и действенные прегрешения нашей страны, а не своих стран, никого уже не волнует.
Едва ли надо жалеть военных, и даже медработников, и даже военкоров, и даже послов — у них, у нас такая работа.
Но я так и не понял: а какая работа у вас?
Вы же не за мир.
Вы за мир против меня.
Я об этом думал ещё тогда, двадцать лет назад. Зря я об этом забыл.
